Василий Щепетнёв: Перевод трудностей

Когда коренной гваздёвец слышит, что из-за нерасторопности посольских чиновников московский ребенок не попадет в Лондон, то рука гваздёвца невольно тянется к словарю.

Иван Сергеевич Тургенев был недоволен тем, как его перевели во Франции. Неточно, с пропусками, что хуже – прибавили отсебятины. А название-то, название: "Записки охотника" превратились в "Воспоминания русского дворянина" ("Mémoires d’un seigneur russe").

Был недоволен, но не стал брюзжать, а принялся работать с переводчиками. Подсказывал, помогал, благодарил, хвалил и восхищался. Не только ради приличия. Уж никак не из корысти. А просто понимал, что перевод – дело сложное, как любил говорить один исторический деятель – архисложное.

Донести до француза мысль русского без искажений можно лишь в том случае, если мысль эта проста и банальна, "месье, же не манж па сис жур". Чуть посложнее – уже возникают труднопреодолимые препятствия. А действительно сложные конструкции, пожалуй, и вовсе непереводимы для большинства чужаков.

Даже литературные критики зарубежья порой относили рассказы Зощенко к социальной фантастике, мол, как это он здорово сочинил: в одной квартире, с единственной кухней и ванной, в мирное время, безо всяких природных катаклизмов, живут несколько семей, и не отбросы какие-нибудь, нет, все работают, служат – врачи, полковники, инженеры, мастера. Главное же – все воспринимают подобную жизнь как нормальную, дети даже песенки распевают "за наше счастливое детство спасибо". Русский Кафка, да и только.

А как объяснить зарубежному читателю, что с точки зрения карьеры, да и самой жизни советского человека тридцатых годов лучшего происхождения, чем "отец неизвестен, мать проститутка", нельзя было и придумать? Наличие же в семье офицера, учёного, владельца аптеки, парикмахерской или бакалейной лавки закрывали человеку дорогу в институт или же в военную академию.

Как адекватно перевести "с чувством глубокого удовлетворения встретили мы радостную весть о награждении дорогого Леонида Ильича…" – и так далее, и тому подобное? Объяснять каждую фразу преогромной, в три-четыре страницы, сноской? То же, разумеется, присутствует и при переводах книг иноземных авторов на русский язык: мы, читая об ужасах оккупации Парижа гитлеровцами, только посмеиваемся, мол, какие же это ужасы? Или обстоятельства, описанные в "Уловке 22" – читаешь и не знаешь, плакать или смеяться.

Различия истории, различия культуры затрудняют понимание не менее, нежели различие языка. Как и когда машинный перевод сможет адекватно выразить смысл выражения "Летайте самолетами Аэрофлота!" в стране, где других авиакомпаний просто не существовало? Без квалифицированного, без мастерского перевода не обойтись.

Но не менее востребованы переводы с русского на русский. Изменения общества столь стремительны, что поколения всё чаще и чаще не понимают друг друга. Вот фраза: "В редакции царила тишина: гастроном за углом выбросил колбасу". Человек эпохи Горбачёва понимает, что тишина случилась оттого, что работники газеты ушли выстаивать очередь, поскольку другого шанса купить колбасы в этом году может и не представиться.

Человеку же девяносто пятого года рождения приходится объяснять, что с работы в горбачевское время могли уволить только в самом исключительном случае, например, за непочтение к нерушимому блоку коммунистов и беспартийных, а не за такой пустяк, как поход в магазин в служебные часы. Да и для того только увольняли, чтобы назавтра принять обратно, поскольку право на труд было закреплено не только конституцией, но и реалиями советской жизни. Редактора могли понизить, сотрудника областной газеты перевести в заводскую многотиражку, а вот уборщицу наказать не могли никогда, поскольку нечем. Разве что пожурить на товарищеском суде.

И потому "Двенадцать стульев" сегодня издают с подробными комментариями, объясняющими читателю двадцать первого века, что такое "чистка", "лишенец", и почему пиво продают только членам профсоюза. Как и когда машинный комментарий сможет определить, что требует пояснений, а что уже нет?

Дальше. Возьмем язык одной страны одного времени, но разных регионов. Легко ли понять друг друга москвичу и жителю Великой Гвазды? Вдруг и здесь требуется переводчик? Когда коренной гваздёвец слышит, что вот-де из-за нерасторопности посольских чиновников у московского ребёнка горе, московский ребёнок не сможет провести каникулы в Лондоне, то рука гваздёвца невольно тянется к словарю.

А главное – переводчик нужен человеку, чтобы понять себя же. Его прошлогодние мысли зачастую загадка для него сегодняшнего. Да что прошлогодние – вчерашние! О чём он думал, когда брал кредит, женился, или, напротив, разводился? Менял работу, доллары, пол, партию? Да мало ли тайн и загадок можно прочитать в глазах напротив, стоя перед зеркалом…

С безобразного перевода "Mémoires d’un seigneur russe" был сделан другой перевод, уже на английский язык.

Иван Сергеевич стал работать с англичанами.

И очень успешно.