Василий Щепетнёв: Костяной пьедестал

Сними с пьедестала статую, да и поставь в траву, получится более-менее скверная скульптура, и только. Ни тебе величия, ни прозорливости, ни гордости. Садовые гномики, потешные фигурки.

Быть великим – и труд великий. Простой человек не особенно и задумывается, каким он останется в памяти потомков, поскольку и предков своих знает довольно неотчётливо. Дедушку с бабушкой, ну, двух дедушек и двух бабушек ещё назовет бойко, с прадедушками выйдет, пожалуй, заминка, а дальше – родовое бессознательное. В лучшем случае скажут, что прадед с Наполеоном воевал или братьев-болгар от турка освобождал, но и то вряд ли. Ну, а раз мы плохо знаем прадедов, то и правнуки имеют полное право забыть нас.

Кладбищенские памятники маленького человека унылы и недолговечны, мраморная крошка, гипс, цемент, и все качества последнего, качества кладбищенского. Это в иные времена рассчитывали на вечную память, сегодня же, глядя на планы кладбищ, думают, как бы на этом месте поскорее, покуда чиновник при должности, построить торговый центр или офис-башню. В таких условиях тратиться на что-либо более крепкое, чем человеческая память, глупо. А память кончается внуками.

У великих людей всё по-другому. Учёные, писатели, философы, а пуще всего генералы и цари. Им, помимо кладбищ, памятники устанавливают где угодно, да хоть и в центре площади. Порой устанавливают и при жизни, так велика потребность народа видеть золоченого Отца Державы рядышком, близко: в школе, институте, санатории, театре, в сквере, на вокзале, другими словами – везде. Стоит, а порой и сидит великий человек не абы где, а на пьедестале. Чтобы ясно было, что подняла его над толпою сила неземная, а как подняла, так там и держит.

Вообще-то в паре статуя-пьедестал последний есть предмет куда более магический, нежели первый. Именно пьедестал придает монументу величавость и значимость. Сними с пьедестала статую, да и поставь в траву, получится более-менее скверная скульптура, и только. Ни тебе величия, ни прозорливости, ни гордости. Даже жалко становится их, потерявших основание (в буквальном смысле) считать себя выше других. Садовые гномики, потешные фигурки.

И, напротив, помести на пьедестал что угодно, хоть бюст сторожа художественной мастерской деда Тараса, которого из года в год лепили ученики-скульпторы, помести – и оттуда, сверху, он будет глядеть то ли совестью человеческой, то ли оком недрёманным, в общем, совсем не той личностью, которая днём за бутылку жуткого вина соглашалась позировать перед классом начинающих ваятелей, а к вечеру пела "Увезу тебя я в тундру" – дед Тарас следил за музыкальным процессом при помощи транзисторного приемника "Альпинист" и очень уважал молодёжные песни, где и бодрость, и романтика, и уверенность в завтрашнем дне.

Иногда в приступе то ли временного прозрения, то ли, напротив, временного помешательства, народ вдруг свергал кумиров и отцов, зачислял их в "бывшие" – валил с пьедестала и отправлял чугунных в переплавку, а гипсовых - даже не знаю куда.

Но пьедесталы обыкновенно оставались невредимыми, много, если собьют буквы. Невредимыми, но не пустыми, такое уж у них, пьедесталов, свойство. Уж кто-нибудь, да водрузится, примет пост, изобразит государственного мыслителя и замрёт на очередные двадцать, а то и девяносто лет.

Поэтому, изучая феномен памятников, неплохо бы классифицировать пьедесталы. Кирпич, обмазанный глиной, гранит, даже золото (ходили легенды о пьедестале Дзержинского) – всё это внешнее, наносное. Есть пьедесталы, составленные из слов, есть – из музыки, ещё больше – из преданий и фантазии. Но самые крепкие, самые долговечные построены из костей, разумеется, костей человеческих. Чем больше подданных ушло на сооружение памятника, тем этот памятник сильнее и могущественнее, такова уж древняя, но безотказно действующая и по сей день магия мертвых. И не тронь! На святое покушаешься!

Присмотритесь, прислушайтесь: пьедестал не дремлет, чуткое ухо различает гул, доносящийся из отчаянных глубин, а рука, положенная на гранит, порой ощущает дрожь земли. И потому свергать памятник куда опаснее, чем извлекать из фундамента старого дома полутонную бомбу второй мировой войны. Нет уж, прежде чем накидывать петлю на очередного бронзового идола, стоит подумать, кто встанет на его место. Вдруг этот, устоявшийся, покрытый патиной и голубиным дерьмом, есть наименьшее зло, зло уснувшее?