Василий Щепетнёв: Право мыслящего

Природа не терпит пустоты, но ещё больше пустоты не терпит человек. Незнание, то есть пустоту информационную, хочется заполнить чем угодно - инстинктивно. Лучше бы заполнить знаниями, но не всегда это возможно.

Военная цензура любила черный цвет. В письмах с фронта всякие сомнительные слова или целые фразы замазывались непросветными чернилами: смотри, не смотри - одно. Цензура же гражданская отмечалась цветом белым: запретят газете в последний час публиковать какой-либо материал, а заменить нечем – и появлялся на полосе белый квадрат или прямоугольник. Люди, читая письма и газеты, старались угадать, какое именно слово замазали, какая статья неугодна власти. Гадая, размышляли, и потому порой находили то, что и не терялось.

Так, по крайней мере, обстояло дело в первую мировую войну. Затем процесс рационализировали, подозрительные письма просто уничтожали, а с автором могли и поработать на предмет "дурак или враг?". Газеты же писали только проверенную, утверждённую правду, и потому ни один дюйм площади зря не пропадал. Заодно и досужие умы лишалась предлога для гаданий. Временно. Отсутствие информации - тоже информация, нужно только осознать, что страницы вырваны, даже если нумерация идёт строго по порядку. Помогают понять неладное нестыковки и странности в сюжете, а также заявления людей, читавших ту же книгу, но в более раннем издании.

Добившись полной добродетели газетчиков, цензура взялась за литературу и искусство. И отечественных авторов не щадили, а уж авторов заграничных, переводных стригли и брили в соответствии с господствующими вкусами и указаниями. А как работали с кинолентами кудесники ножниц и клея! То обыкновенный фильм превращался вдруг в двухсерийный, то, наоборот, двухчасовая картина ужималась до семидесяти минут. Искушенные кинозрители только перемигивались – самое интересное, конечно, вырезали! Находились очевидцы, смотревшие фильм в Париже или хотя бы в Ужгороде по телевизору, и, слушая пересказы, остальные только слюнки утирали. Даже музыку держали в узде – про папочку cool заграничным гастролерам петь разрешали, а про Распутина – ни-ни. Правда, магнитофоны простые, а потом и видеомагнитофоны сводили работу цензоров на нет, из чего следует, что цензура в определённой мере способствует всем видам прогресса.

Природа не терпит пустоты, но ещё больше пустоты не терпит человек. Незнание, то есть пустоту информационную, хочется заполнить чем угодно - инстинктивно. Лучше бы заполнить знаниями, но не всегда это возможно. Иногда не хватает знаний, иногда представления где, она, пустота, собственно, находится. Ноет, тянет, даже гложет, а место локализовать не удается. Иногда пустоту закрывают щитами с грозной надписью – "Не встревай! Убьёт!" а иногда маскируют столь искусно, что кажется, будто не незнание это, а, напротив, единственно верное знание на этой планете. Видишь ряды стеллажей, заполненных бесчисленными документами, книжные шкафы, забитые фолиантами, и считаешь, что уж где-где, а здесь у нас полный порядок.

Но только покуда не посмотришь пристальнее.

Если в книге по тем или иным причинам пропущена страница, а то и дюжина, читатель автоматически, по праву мыслящего, получает лицензию на домысел. Из контекста, из опыта, а то и из своих снов и фантазий он пишет, пусть и нечувствительно, пропавшие страницы заново. Если противоречий ни с предыдущим, ни с последующим текстом нет, реконструкцию можно считать состоявшейся, хотя утверждать, что заполненное в точности соответствует утерянному, пожалуй, рискованно. Да ещё и предыдущий и последующий тексты тоже случаются с лакунами, и порой дыр в повествовании больше, чем основы. Пропущенные фрагменты в кинофильмах и романах у многих получались много ярче и красочнее, нежели у оригинала.