Василий Щепетнёв: Прорехи в шинели

АрхивКолонка Щепетнева

Есть один вопрос, который заставляет иначе отнестись ко всей истории с шинелью петербургского чиновника. Вот он: А был ли Башмачкин действительно беден?

Даже у великих писателей есть произведения, о которых многие только слышали. Например, "Выбранные места из переписки с друзьями" Николая Васильевича Гоголя. А о "Гансе Кюхельгартене" мало кто и слышал. Но уж "Шинель" знают все. В школе проходили, сочинение писали, экранизацию смотрели. Даже читали, благо вещица-то небольшая, за один присест одолевается.

Люди, хоть как-то причастные к литературе, знают, а зачастую и повторяют известное изречение Достоевского (или Эжена Мелькиора де Вогюэ, кто их разберет): вся русская литература вышла из гоголевской "Шинели". О "Шинели" дельно и умно писали Анненков, Белинский, Эйхенбаум, Сарнов, Алексеев. Да разве только они? Кто только не высказывался о повести в меру собственного разумения и таланта, распарывая её и вдоль, и поперек, исчисляя, отмеряя и взвешивая каждый стежок, каждое слово.

Казалось бы, что нового можно найти в истории бедного человека, лишенного обретённой радости, шинели, и оттого угасшего в печали?

И всё-таки рискну.

Есть один вопрос, который заставляет иначе отнестись ко всей истории с шинелью петербургского чиновника.

Вот он:

А БЫЛ ЛИ БАШМАЧКИН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЕДЕН?

Обыкновенно читатель принимает это на веру – был, конечно же, был.

Но стоит взглянуть на факты без предубеждения, и открывается не столь однозначная картина.

Итак, Башмачкин – "маленький человек", вечный титулярный советник. Что это значит? Почему вечный?

До титулярного советника включительно чины идут более-менее резво, за выслугу лет. Титулярный советник, чин 9 класса, на год написания "Шинели" соответствует капитану пехоты, ротмистру кавалерии, капитан-лейтенанту флота. Девятый класс давал право лишь на личное дворянство. А чин восьмого класса, коллежский асессор – на дворянство потомственное. Это иное качество, сродни номенклатуре. Дабы не плодить избыток потомственных дворян, ограничить приток "чужих", переход в восьмой класс был сознательно затруднен: требовалось иметь университетское образование, сдать экзамен на чин или вообще как-нибудь отличиться по службе (при Александре Втором планку потомственного дворянства подняли до действительного статского советника, чина вполне генеральского). Акакию Акакиевичу шанс отличиться давали, но при этом требовалось от него документы не просто копировать, а составлять самому, пусть и по шаблону. Премудрость оказалась непосильна для Башмачкина, увы, и он застрял в титулярных советниках навсегда. Однако ж и капитан, и ротмистр, и титулярный советник – люди в той жизни далеко не последние. Титулярным советником был Пушкин. Лермонтов – поручик (двенадцатый класс). Правда, потомственными дворянами они уже были по праву рождения. Литературные ж герои – Шпонька, Хлестаков, Бальзаминов – и вовсе мелочь, "елистратишки". Так что для человека без больших амбиций жить в чине титулярного советника было совсем не зазорно (с амбициями другое дело, вот хотя бы случай Афанасия Фета – впрочем, это история для другого раза).
Чин чином, а деньги деньгами.

Гоголь называет размер жалования Акакия Акакиевича: четыреста рублей в год или около того. Счет, разумеется, ведется на ассигнации. Четыреста рублей – много это или мало?

Зависит от того, кто считает. И сколько людей живут на эти четыреста рублей. У полковника, например, жалование все восемьсот, но вдруг у него жена, пять детей и старушка мать? Нет, на жалование в России жить всегда было непросто, традиция платить гроши и распекать за взяточничество идёт издалека, но всё ж можно было жить и без взяток.

Другой литературный герой, Бальзаминов, существует на значительно меньшие деньги, сто двадцать рублей в год, втроем – сам, его матушка плюс прислуга Матрёна, но одет по моде коллежских регистраторов. Правда, живет он не в Петербурге, а Москве, зато позже Башмачкина. Инфляция тогда была небольшой, рост цен по сравнению с современными темпами мизерный, а всё же, а всё же… Человек невыдуманный, петербуржец Михаил Чигорин, жил ещё позже, и, покуда не бросил службу и не отдался целиком шахматам, довольствовался жалованием в те же четыреста рублей или около того. Жил скромно, но опять же имел на иждивении жену и дочь.

В частном секторе экономики жалование в двести пятьдесят рублей (в год, разумеется) являлось достаточным аргументом, чтобы приказчик из Петербурга отправился в Воронеж, в книжный магазин Ивана Саввича Никитина. Правда, это был приказчик простой, дюжинный. Приказчики же высшего сорта, приказчики-"аристократы", знавшие языки, умевшие играть на пианино (в книжных магазинах продавали ноты, и потому стоял инструмент для демонстрации покупателям новых сонат) получали всё те же четыреста рублей или около того. На десять ртов мало, на три-четыре – пристойно, одному же хватало вполне и обновку купить для шику, и вина попить, и на прочие радости холостяцкой жизни.

Акакий Акакиевич Башмачкин одинок. В еде неприхотлив, одежду и обувь носит с огромным бережением, всех излишеств один только чай. Карты, водка, табак и женщины ему совершенно чужды. Страсть Башмачкина есть переписка, но страсть эта не разорительна, напротив. Нет ни пишущих машинок, ни копировальных агрегатов, и потому хороший переписчик всегда в цене и при деле. Тот же Иван Саввич Никитин, какой-никакой, а купец, не дрожащий над каждым рублем, сокрушается: дорого просят за переписку его поэмы "Кулак", приходится над беловиком сидеть самому. Акакий Акакиевич очень хороший переписчик, по мнению И. В. Алексеева – мастер каллиграфии, и всегда может пополнить свой бюджет надомной работой.

И потому непонятно: куда, собственно, у Акакия Акакиевича Башмачкина уходят деньги?

Впрочем, Гоголь дал своему герою копилочку с сорока рублями, которые отложил по грошику герой "Шинели". Не сколько ради самих денег дал, а чтобы подчеркнуть бережливость натуры Акакия Акакиевича. Но вопрос об исчезновении денег от этого только вырастает до капитальных размеров: КУДА УХОДЯТ ДЕНЬГИ?

Подозреваю, их у Акакия Акакиевича забирал Гоголь. Прореху в кармане шинели сотворил, вот деньги за подкладку и падали. Её, старую шинель распороть, деньги достать – хватит пять новых шинелей построить.

Гоголь писал повесть с заранее обдуманными намерениями – показать страдания несчастного чиновника. Чтобы читатели жалели бедного маленького человека. А если он, человек, не беден и не мал, нужно его таким сделать. Так уж сложилось, что русские классики к герою большому, волевому, успешному относились с подозрением, искали в нем изъян, короче, не любили. А вот вывести человека маленького, слабого, беззащитного, наслать на него двунадесять бед – самое милое дело. Позитивное мышление, счастливый финал – это не для нас. Даже изобретательный Чичиков во всех своих предприятиях терпит фиаско, будь то история с таможней, с мертвыми душами или с поддельным завещанием. Героев же более достойных ждут одни лишь разочарования, тяготы да крах. Если Лиза, то бедная, если Антон – непременно горемыка. Хорошо, если только на каторгу пошлет героя автор, а то ведь и под поезд толкнет пером, и в сумасшедший дом отправит, а уж разорит, расстроит свадьбу, прогонит из родовой усадьбы – будьте уверены. Левша, Печорин, Ленский, семья Болконских, Анна Каренина, – только начни кладбище литературных героев заселять, не кончишь. Ободрить, хлопнуть по плечу, дать толковый совет – не дело писателя, нет. Писатель садится рядышком с героем и сочувственно плачет.

Почему?

Молчит Русь. Не дает ответа.