Василий Щепетнёв: Антиприватность

Безвестность сегодня большее несчастье, нежели безденежье. Высшая цель личности – быть на виду и на слуху, а уж кто тобой интересуется, люди или черти в черных плащах – не столь уж важно.

В двадцатом веке телефонный разговор считался делом сугубо частным. Таксофонные будки проектировались закрытыми со всех сторон – чтобы нескромное постороннее ухо не могло услышать то, что ему вовсе не предназначено. Домашние телефоны пользовались меньшим доверием, нежели уличные: априорно предполагалось, что конфиденциальности они не обеспечивают. Государство честно выпускало плакаты "Не болтай!" и "Помни, тебя подслушивает враг!". В некоторых домах считалось верным тоном, принимая дорогих гостей, накрывать телефон подушкой – опасались, что даже положенная на рычажки трубка продолжает информировать Кого Надо. Существовало устойчивое словосочетание "нетелефонный разговор". Тем не менее, здравый смысл подсказывал, что никто двадцать четыре часа в сутки подслушивать рядового гражданина не станет, и потому телефону доверяли и тайну вклада, и местоположение ключа от квартиры, и даже факт отъезда мужа в командировку. Но, прежде чем доверять, проверяли, нет ли кого в пределах слышимости. Правда, слушать чужой телефонный разговор считалось зазорным, но тот же здравый смысл подсказывал, что не все ещё в нашей стране обладают деликатной натурой.

Куда более личным занятием было ведение дневников. Литераторы, положим, надеялись, что когда-нибудь потомки благоговейно станут изучать каждую страницу, так то когда-нибудь, после смерти автора. Допустить же, что дневник станут читать здесь и сейчас чужие люди, быть может, даже пресловутые враги, было немыслимо. Реальность отдельно взятых стран меняла представления людей о немыслимом, и тогда включался внутренний цензор. Дневник превращался в отчёт перед Недрёманным Оком, что уничтожало самую его суть. И всё равно безопаснее было вовсе не вести никаких дневников, разве что фенологических, и потому жанр вымирал.

Непременной чертой всякой мрачной утопии являлось попрание приватности. От людей в черных плащах или серых шинелях (порой и в синих униформах) невозможно ничего утаить, стены поросли ушами, а в наиболее смелых утопиях и глазами. От лишения приватности проистекали все беды героев утопии в частности и общества в целом.

Пришло третье тысячелетие, и выясняется, что значительной части общества приватность не нужна. Никто особенно не беспокоится, есть ли в новых версиях операционных систем некие закладки, позволяющие контролировать действия пользователя. Найти человека, в частной переписке использующего системы криптографии, весьма сложно. Миллионы камер наблюдают за нами в магазинах, в учреждениях, на шоссе, просто на прогулке – и никаких протестов, разве что англичане побузят, да и то больше из принципа. Каждый ноутбук теперь оснащен вебкамерой, но, опять же, никто не проверяет, не может ли эта камера самовольно передавать информацию Куда Надо.

Нет, коммерция и финансы – другое дело, кошелек каждый не прочь превратить в неприступный сейф, но вот неприступность души волнует куда меньше.

И западная культура, и восточная, и даже культура "нитонисё" легко сменили поведенческую парадигму.

Стало в третьем тысячелетии общество действительно открытым или нет, можно спорить, но вот личность открылась безусловно. И как открылась! Душа нараспашку! Стремление заявить о себе миру не подавляется, напротив, каждый хочет прокричать, что, мол, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Любое движение души и тела выставляется на общее обозрение. Те же телефонные разговоры стали демонстративно публичными. Порой, вкушая в кафе мороженое или перелистывая богатства книжных магазинов, чувствуешь себя на переговорном пункте (переговорный пункт – ещё один стремительно уходящий в прошлое институт). Дневники ведутся нарочито открыто, приходи и читай, кто хочешь. Чем больше набежит любопытных, тем лучше. Надзор видеокамер нисколько не смущает, многие просто мечтают попасть в террариум общероссийского масштаба, пусть полюбуются. Но туда - поди пробейся.

Подобная динамика нравов не случайна. Если двадцать первый век - определенно, век информации, то человек и стремится производить информацию, порой даже неосознанно. Если деньги проявляют свою сущность в момент акта купли-продажи, то информация – в момент прочтения-прослушивания-проглядывания. Книга, даже самая гениальная, но непрочитанная, на информационных весах весит меньше короткой надписи на заборе. Простенькая песенка, не сходящая с экранов телевизора, влияет на людей несравненно глубже, нежели исполненная в пустом зале опера. Потому и обыкновенный пятиклассник, фонтанирующий на форумах и чатах, в общественно-информационной иерархии стоит выше секретного физика, моделирующего Ядерный Глушитель. Безвестность сегодня большее несчастье, нежели безденежье. Высшая цель личности – быть на виду и на слуху, а уж кто тобой интересуется, люди или черти в черных плащах – не столь уж важно.