Readitorial: Правдивая история
АрхивReaditorialТолик коснулся растопыренными пятернями книжных корешков. Под ладонями появилось оранжевое свечение, а под кончиками пальцев заморгали синеватые пятнышки света.
Телевизор улыбался утренним эфиром, и ведущие добросовестно бодрились, хотя уж они-то наверняка знали, что телевизоры по утрам делают едва слышными, чтобы со сна уши не резало. Жалко только, что на лампочки у нас почти никогда не ставят регуляторы яркости, потому любой нормальный человек на кухню ходит сощурившись, скривившись, нащупывая руками стул, потом вилку. Он втыкает вилку в разогретую позавчерашнюю котлету, и каждый новый день становится таким же - позавчерашним, с вечера положенным в холодильник, чтобы завтра оказаться разогретым. Толик открыл рот - то ли чтобы ещё раз зевнуть, то ли чтобы положить в рот макаронину - собрата котлеты по невкусной холодильничьей судьбе - блестящую маргариновыми пятнышками в свете безжалостной лампы, но вместо этого сказал:
- Надоело.
Сестра не расслышала, но покосилась недовольно.
- Что? Недогрето? Ну сам не можешь в микроволновку это самое? Обязательно сказать надо, да? Я тебя, кстати, просила горячую воду включать осторожно, чтобы не брызгало, а ты опять. Толик ничего не сказал. Он положил в рот согнутую пополам макаронину, ощупал её языком , как гребец на берегу обречённо ощупывает весло, с которым ему сегодня не расставаться до заката, и стиснул челюсти.
- Подарки, подарки, подарки! Скоро! Скоро! Скоро! - взвизгнул телевизор, выплюнув в нестерпимо яркое пространство кухни рекламный блок. Толик зажмурился. Сестра яростно надавила на кнопку громкости, отчего звук совсем исчез, и стало слышно, как за окном разгоревается замёрзшая Москва, урча моторами, шаркая шинами и мётлами утренних таджиков. Если не открывать глаза, то можно поверить, что Москва - это на самом деле огромная позавчерашная котлета, а над ней урчат и жужжат огромные серые недовольные мухи.
- Уснул что ли? Жуй!
Сестра звякнула ложкой о стакан. Толик открыл глаза и уставился на пятно бледного чая, похожее на Африку.
- Надоело, - подумал он, но продолжил жевать макаронину и запустил вилку за следующей порцией. Но рука замерла. Он отложил вилку на стол и, дожёвывая, отправился в свою комнату, подальше от сестры и телевизора. Там он замер, не включая света, сделал несколько шагов в темноте, пока не нащупал книжную полку. Он прислонил лоб к корешкам, коснулся их шершавых выпуклостей носом, вдохнул пыльный книжный запах и задумался.
А потом началось волшебство.
Сестра допивала чай и потому не видела, как Толик коснулся растопыренными пятернями книжных корешков. Под ладонями появилось неяркое оранжевое свечение, а под кончиками пальцев заморгали неяркие синеватые пятнышки света. Она бы услышала и негромкий треск, как от пьезо-зажигалки, но кончилась реклама, и она всё тем же яростным движением ткнула в пульт, заполнив комнату жизнерадостным кваканием. Толик прижал ладони к книгам, тиснёные золотистые буквы начали отвечать свечению, загорелась оранжевая "Ю" в надписи "Жюль Верн", затрепетали компакт-диски, втиснутые над книгами. Потом вся полка на долю секунды вспыхнула широкой оранжевой полосой света, и всё исчезло. На пустой поверхности, на пыльных разводах, повторяющих очертания корешков остался лежать небольшой прямоугольничек, размером чуть больше ногтя на толиковом большом пальце. Один уголок у пластинки был скошен. Толик взял его - на ощупь пластинка была ни тёплая, ни холодная, - нейтральная, как кувшин, хранящий джина, но ничем этого не выдающий. Держа пластинку в ладошке, Толик отправился обратно на кухню. В коридоре, не доходя до двери, он замер. Из телевизора звучало что-то смутно знакомое и на редкость приятное.
- Но ведь я же не мечтатель, я же точно знаю как!..
Толик улыбнулся, сжал пластинку в кулаке и на кухню не пошёл. В ванной он открыл оба крана на полную мощность, выпуская на волю шумной струёй застоявшуюся в трубах воду. Он сунул в рот зубную щётку и стал чистить зубы ожесточёнными движениями, как пилит ниткой решётку на окне безнадёжный узник. В дверь ванной постучали:
- Опять весь пол забрызгаешь! Просила же включать осторожно!
- Станция ...ская!
Шум разъезжающихся дверей заглушил интеллигентный голос метродиктора, так что получилась станция "...ская". В общем, всё равно какая. Судя по лицам тех, кто окружал Толика в вагоне, действительно - всё равно. Никто не обрадовался, что прибыл на станцию. А ведь его могло же ждать там что-то приятное: ну, человек любимый, самая красивая улица на свете или работа, наконец, на которой человек день за днём делает дело своей жизни. Разве нет? Но никто не улыбнулся и не сказал: "О! Ну наконец-то ...ская! А то всё Лубянка да Кузнецкий мост и вечные французы".
Толик стоял, одной рукой высвобождая шарф из-под воротника: без шарфа на улице холодно, а в метро в нём, конечно, жарко. В другой руке он на весу удерживал прибор с большим, но несветящимся экраном. Прибор от любопытных глаз был спрятан в книжный переплёт. Незаметно от прибора тянулись и провода наушников, двумя чёрными змейками обвивая потную толикову шею. Толик рассеяно тыкал кнопки, листая содержание, думая с чего начать. В глубине прибора покоилась утренняя волшебная пластинка со срезанным уголком. Когда с собой целая полка любимых книг, отдать предпочтение чему-то трудно.
Его внимание отвлёк проходящий по вагону мужчина, который то ли декламировал, то ли напевал какие-то слова:
- Ты идёшь на работу, уходишь с работы, постепенно забывая откуда и кто ты, постоянно забывая откуда и кто ты... Толик недоумённо хмыкнул и вернулся к книгам. Он не видел серых букв, он видел ткань и золото корешков. А потом появились и слова. Толик погрузился в чтение и перестал обращать внимание на толкущихся пассажиров в пушистых шапках, напоминающих раздутых от важности котов, и цветастых пуховиках, напоминающих спасательные жилеты для рафтинга. Не смотря под ноги, он вышел на своей станции, не глядя протопал к нужному выходу по привычному маршруту, машинально положил руку на резиновый поручень эскалатора. Отвлёкся он только когда вышел на улицу и дорогу ему перегородила лошадь - желтовато-рыжеватая, очень нескладного вида. На лошади сидел молодой человек в странной одежде. На Толика он внимания не обращал, зато почтительно и внимательно слушал старика, который что-то важно втолковывал молодому человеку. Толик прислушался:
- Сын мой, конь этот увидел свет в доме вашего отца лет тринадцать назад и все эти годы служил нам верой и правдой, что должно расположить вас к нему. Не продавайте его ни при каких обстоятельствах, дайте ему в почете и покое умереть от старости. И, если вам придется пуститься на нем в поход, щадите его, как вы щадили бы старого слугу...
Толик обошёл лошадь и поспешил к зданию офиса. Он мимоходом глянул в правый верхний угол экрана: 9:56. Можно успеть, но можно и припоздниться на пару минут, что обязательно запишут в журнал. Толик страшно не любил отчитываться потом за опоздания. Он прибавил шагу. Тем не менее по пути пришлось затормозить ещё раз. Кроме Толика никто почему-то не обратил внимания на трёх очень маленьких людей, которые стояли возле киоска с мороженым. Казалось бы, кто будет покупать мороженое в такую собачью погоду? Но малыши неспеша поедали большие розовые шарики невероятно аппетитного вида, а большая круглолицая продавщица, вопреки обыкновению, не пряталась в глубине своей будочки, а выглядывала из большого окошка с огромным умилением изучая малышей: - Этот кипятильник - гордость нашего хозяйства, - продолжал один из них. - Он может вскипятить целое озеро. К сожалению, он работает, только когда машина едет. Честно говоря, это довольно хлопотно. Не очень-то удобно, понимаете ли, управляться одновременно и с баранкой, и с кипятильником...
Толик удивлённо вскинул брови. Он мог бы поклясться, что слова ему знакомы, как и сами любители мороженого. Но тут завиднелось крыльцо офиса, и он прибавил шагу. Начинался новый день.
На редакторше сегодня почему-то была серая вязаная кофта, отчего казалось, будто она только что убила и съела чью-то бабушку, а потом надела её одежду, повторив сомнительный подвиг легендарного серого хищника. Впрочем, Толик редакторше симпатизировал, а вот она ему - нет. Толик это понимал, потому на стул в её кабинете опустился страдальчески.
- Мы вот базу ждём, - грустно объяснил Толик, - нам региональные разделы надо запускать, а без базы никак. Партнёры ждут и программисты сроки сдвигают. А ваш Черных обещал к 25-му доступ открыть, а до него дозвониться третий день не можем, уже 27-е сегодня. Нам бы организовать доступ, мы бы сами конвертацию...
Редакторша смотрела на него без выражения, будто Толик пересказывал ей содержание настенного календаря. От этого толик начал путаться в словах и к концу фразы совершенно угас.
Редакторше было пофиг. Пофигизм её, как и всякая уважающая себя философия, имел чёткие постулаты. Любимым постулатом Редакторши было то, что она работает в этой компании уже 13 лет, и за это время видела не одного бодрого айтишника, который должен был свершить революцию в издательском бизнесе. Но все веб-проекты благополучно летели в тартарары, а в кабинете редакторши за это время разве что обои успели переклеить. Поэтому каждый новый айти-менеджер за время своей карьеры в Компании вызывал у Редакторши улыбку только один раз: когда при знакомстве с ней рассказывал о больших перспективах Веба и маленьких перспективах бумажных газет. Все остальные слова производили на неё не большее впечатление, чем шелест страниц очередного номера её любимого детища.
- Черных занят на обновлении издательского модуля, - сухо ответила Редакторша и принялась устало накручивать поясок кофты на палец. - Бюджет нам урезали. Сотрудников нам новых не дают. А вам дают. Вы ещё нас торопите. Нам откуда брать людей?
Толик мучительно соображал, что ответить, тоскливо понимая, что самому раскидать ситуацию ему не получится, и опять придётся поднимать вопрос у начальства. В это время у Редакторши зазвонил телефон. Она сняла трубку и тут же вжала голову в плечи, и даже попыталась привстать:
- Да, Леонид Николаевич? Да-да.
Звонил исполнительный директор. Толик понял, что разговор будет долгим, посидел ещё немного и вышел в коридор ждать, пока редакторша закончит беседу. Он достал свой приборчик и снова принялся бесцельно изучать содержимое, открывая страницы любимых книг и скользя по ним взгядом. Закрывая одну книгу и открывая другую. Он неспеша дошаркал по вытертому ковролину до дверей, ведущих на лестничную площадку. У дверей стоял неизменный столик охранника с верным охраннику электрочайником на посту. Только сегодня вместо знакомого дяди Вити почему-то сидел некий строгий тип в круглых очёчках - худой, со впалыми щеками и в таком безукоризненно чистом и выглаженном пиджаке и с такой аккуратной причёской, что Толику срочно захотелось почистить ботинки и извиниться за что-нибудь. Охранник меж тем был всё же занят двумя обычными для охранника делами - трепался по телефону и полностью игнорировал мониторы видеонаблюдения. Толик прислушался:
- ...каждое лето хожу рыбачу на озере. Лично я очень люблю клубнику co сливками, однако, обнаружил, что по каким-то странным причинам рыба предпочитает червей. Поэтому, когда ужу рыбу, думаю не o том, что люблю я, a o том, что любит рыба. И на крючок я вешаю не клубнику со сливками, отнюдь, а червяка или кузнечика для рыбы и говорю: "He угодно ли отведать вот это?"...
По законам жанра Толик был должен замереть, потом хлопнуть себя по лбу, радостно улыбнуться и пошагать обратно к кабинету редакторши. Однако, рассказ наш очень правдивый, поэтому честно скажем, что Толик ещё долго тупил: он вышел в тамбур, к лифтам, пялился на себя в зеркальный потолок, и только потом, как на каторгу, поплёлся к редакторше. И только снова постучавшись в кабинет, он ощутил какой-то прилив вдохновения.
- Да, вот ещё что, Алина Михайловна, мы тут с Сергеем Зеленским решили на каждом региональном разделе создать представительскую страницу для печатных изданий, промотирующие оба канала для рекламодателей. Задействуем нашу общую агентурную базу, вывесим контакты. У нас ведь единый бренд? Значит, на сайте будет единое предложение, а каждому новому клиенту будем предлагать общий пакет... Ещё пять минут Толик вдохновенно обрисовал редакторше червя, пока наконец не получил от неё более или менее живой взгляд. Сочинять, правда, пришлось её аж до обеденного перерыва, но под конец она таки взяла трубку и сделала звонок Черных.
В обеденный перерыв Толик забежал к банкомату. В морду ему летела холодная мерзкая смесь, именуемая московским воздухом. Толик, конечно, не выспался, но такая погода не бодрила, а только добавляла желания нырнуть под одеяло, потому что уж такая явь похуже иного кошмарного сна. Перед банкоматом Толик сбавил прыти и красной от холода рукой вытянул из кармана пластиковую карточку. Надо сказать, что момент получения зарплаты, даже если ты всего лишь снимаешь небольшую карманную сумму с карточки, - это момент для любого менеджера тонкий и философский. Даже если он сам этого не замечает, пара мыслишек - о сути и смысле его работы, о месте его в этой компании, в этой индустрии и этой жизни, - всё же мелькнёт. Рассказ наш очень правдивый, а потому не можем не признать, что Толик не отличался оригинальностью и, конечно, задумался о всём вышеперечисленном. И даже больше.
Толик любил Бали. Собственно, это была единственная тёплая страна, где он побывал в отпуске, а потому именно по ней он и тосковал. Каждый раз, получая зарплату, подписывая какую-нибудь служебку или просто задолбавшись, он вспоминал о Бали. Привычная для любого менеджера регулярная мысль: "А не свалить ли мне из этой компании?" принимала у него вполне определённое продолжение: а не уйти ли в вольные художники, не уехать ли с любимым ноутбуком на Бали и не возлечь ли на балийском пляже с ноутбуком на пузе? Рассказ наш очень правдивый, поэтому придётся добавить, что непременным участником этой воображаемой сцены была Леночка Кудрявцева, менеджер по работе с рекламными агентами, работавшая буквально через стену от Толика - существо черноволосое, жизнерадостное, но с одним существенным недостатком: её служебные обязанности никак не пересекались с обязанностями Толика, отчего повод для знакомства не находился уже второй месяц.
И если при мысли о Леночке Толику непременно хорошело, то при мысли о вольных хлебах внутри что-то сжималось. Картинку тропического острова и Леночки в бикини сменял синий экран смерти, когда процесс обсасывания мечты натыкался на понятие "мультивиза", "аренда" и.... Ну вы поняли.
Кстати о деньгах. Банкомат всосал карту и выдал три тысячерублёвых купюры с таким презрительным звяканием, что робот Бендер, услышав, от зависти кинулся бы на землю колотить асфальт своими блестящими металлическими кулаками. Толик вытянул карточку (каждый раз он боялся, что она останется в недрах этого угрюмого ящика о восьми кнопках). Логотип Сбербанка на пластике, как ни странно, вселял чувство надёжности. По мнению Толика уж если и делать какой-то знак рубля, то должна быть не перечёркнутая буква Р, а вот эта круглая надрезанная штука - зелёный мёртвый Пакмен. При мысли о том, что Пакмена перестанут кормить раз в месяц по первым числам, становилось ещё более зябко, чем должно быть в ноябре. Конечно, у всякого московского менеджера есть идея стартапа. Да у кого её нет, но... Толик ещё раз посмотрел на банковскую карточку.
Знаете что, Анатолий Александрович, сидели бы вы и не выпендривались, - подумал он.
Уже почти дойдя до офиса, Толик запустил руку в карман куртки, нащупал свой любимый прибор, повертел в пальцах наушник. Слуха его коснулся глухой аккорд. Толик повернул голову и увидел, что на тротуаре стоит уличный музыкант. Среднего роста, в чёрной куртке и джинсах, он дербанил по расстроенной гитаре с каким-то странным ожесточением. И даже не пел. А читал стихи под хрипящий ритм гитары.
- Всё стремится к теплу, от морозов и вьюг. Почему ж эти птицы на север летят, если птицам положено только на юг? Слава им не нужна... Толик почему-то подумал, что, конечно же, знает ответ на вопрос о персональной мотивации птиц, но вспомнил про изверга-программиста Черных и отвлёкся. Он разжал пальцы, наушник выскользнул и утонул на дне кармана. Толик свернул к дверям офиса и через две минуты уже кланялся турникету.
Вечером рюкзак привычно полетел в угол, к тумобчке. Кроссовки - в угол под зеркало. Куртка расправила плечи в шкафу. "Привет, ма". Чмок - и руки мыть, живо за стол.
Потом запираемся в комнате. Прибор прячется в ящик стола, звякает ключ, ключ кладётся на шкаф, чтобы никто не увидел. Особенно сестра. Извлечённая из прибора пластинка кладётся на полку. Толик не смотрит, он изучает текст на мониторе, но знает, что сейчас пластинка засветится, полка будет охвачена оранжевым сиянием, а потом снова заполнится корешками книг. Но книгам он ещё вернётся. А пока - монитор. На выпуклой поверхности можно прочесть какие-то чужие буквы, текст такой странный, будто и не сам он его набирал:
ЗАЯВЛЕНИЕ Прошу уволить меня по собственному желанию, с 24.11.2002.
Ну и фамилия. Что же нам не жилось, что же нам не спалось, - подумал Толик и навёл курсор на иконку печати. Кнопка мыши под пальцем покорно клацнула. Это только бумага, - решил он. Всегда можно передумать и выбросить лист. Буду думать до пятницы.
Под предлогом закончившегося хлеба он вышел прогуляться до супермаркета, прихватив прибор, чтобы было что почитать в очереди на кассе. Хлопнув дверью, он пошлёпал по ступенькам и на лестничной площадке столкнулся с соседом. Этого дедушку он в доме ещё не встречал. Дед выглядел дружелюбно, глаза его, чуть увеличенные толстыми линзами широких очков в чёрной оправе, выдавали в нём то ли хулигана, то ли путешественника, то ли психотерапевта, то ли архитектора, то ли китобоя, то ли инженера, то ли... писателя? Вдобавок у соседа были невероятные, ничуть не поредевшие, длинные, белые волосы, сидящие смешной белой копной, а в руках он держал покорно висящую чёрную кошку, которая недоверчиво смотрела на Толика. Сосед приветственно кивнул в ответ на растерянное "здрасте" и тяжело пошаркал дальше. Когда Толик уже ступил на лестничный марш, сосед повернулся и сказал ему вслед глухим басом:
- Не бойся. Прыгай со скалы, отрастишь крылья по пути вниз. А потом на глазах у изумлённого Толика старик превратился в столб оранжевого света и растаял.
История наша не только правдивая, но и беспристрастная. Нет никакой уверенности в том, что все необычные люди, которые повстречались в тот день Толику, были причиной тому, что на следующее утро он таки отнёс заявление и начал путь к своему делу (хотя был уверен, что начал путь к лежанию на балийском пляже). История также молчит о том, насколько благосклонно отнеслась Леночка к ему порыву. Ах, эти женщины, они так любят стабильность! Но, быть может, Толику повезёт встретить избранницу в аэропорту - ведь там так много людей, и столько поводов завязать беседу. Главное - почаще летать. И как хорошо, что теперь так просто взять с собой в полёт столько любимых книг. И вот ещё что: эта история произошла за пару лет до появления в продаже первой электронной книги с экраном на "электронных чернилах". А сегодня в ней в рассказе нет совершенно ничего удивительного. Ну, кроме разве того, что некоторые птицы по прежнему летят на север. Хотя птицам положено только на юг.
