Кафедра Ваннаха: Мораль, автоэволюция, моделирование

Человеческий организм, код жизни которого мы вот-вот научимся корректировать, это система более сложная чем любой технический объект. Возможно ли её моделировать?

Оружие начала индустриальной эпохи отличалось поразительной прочностью. Богобоязненные британцы испытывали полевые орудия путем сбрасывания их с колокольни. Россияне твердо знали, что есть две главные беды Отечества – и винтовка многие версты тянулась на вожжах по пыльным проселкам за телегой, на предмет проверки способности пережить встречу со второй нашей бедой. Да и даже колесо обозной фуры (как рассказал в своих воспоминаниях генерал А. А. Игнатьев) испытывалось путем бросания на каменистый грунт. Сурово, но необходимо... Ведь о том, на какой теоретической базе создавались тогдашние технические системы поведал академик А. Н. Крылов, на примере русского самоучки судостроителя Петра Акиндиновича Титова с Франко-русского завода в Санкт-Петербурге. Этот замечательный конструктор, прошедший по всем ступенькам тогдашнего судостроения, учивший молодых рабочих обрубать кромку листа, рисовал эскизы балок сугубо на глазок. Иногда он просил Крылова, тогда еще мичмана, пересчитать что либо "по науке", и удовлетворялся научным подходом – результаты обычно сходились с его прикидками.

Но сегодняшнее оружие, порой, создается без испытаний. Скажем – пенетраторы, ядерные боеголовки, которые должны зарыться в грунт на многие десятки, а то и сотни метров, и сокрушить залитые бетоном и одетые сталью командные бункеры и ядерные объекты противника. Взрыв при этом происходит камуфлетом, без выхода на поверхность излучения и радиоактивного заражения. Так вот, боеголовка врезается в грунт (плотный, а то и скальный) на скоростях, обычных для полета баллистической ракеты. Это вам не падение с колокольни! А сложность процессов в термоядерной боеголовке – это не горение порохов в казеннике пушки. И все это оценивается не испытаниями (на которые существует мораторий), а голой имитацией. Зря, что ли, Министерство энергетики США (организация ведающая бомбами) традиционно владеет мощнейшими суперкомпьютерами.

Так вот – эволюция творит свои "образцы" вообще вслепую, тасуя колоду, как банкомет за зеленым сукном. Половое размножение – уже похоже на Петра Акиндиновича. Партнер оценивается "на глазок", оценка параметров (визуальная, на ощупь и по запахам) сопоставляется с результатами зашитыми в некую базу данных, частично унаследованную, частично сформированную культурой. И результат во всех этих случаях прогонялся через фильтры естественного отбора. Выкидыши, смерти при родах, младенческая и детская смертность, эпидемии, смерть от голода в отсутствие социального страхования...

Сегодня человечество (во всяком случае – Первый мир) в значительной степени выключило фильтры естественного отбора, разошлось с "эволюцией с зубами и когтями". И, – практически одновременно, – открываются возможности программирования генетического кода по своей воле. Так, что бы получить в итоговом организме желаемые свойства. То, что принято называть "генной инженерией". Но несмотря на колоссальную сложность генома и бесспорность успехов по его расшифровке и синтезу первых ДНК-программ, мы имеем некоторые основания соотнести нынешнее состояние генной инженерии с инженерным делом времен Петра Акиндиновича Титова. Титов, в совершенстве знакомый со всеми тогдашними материалами и технологиями, мог уже представить с очень высокой точностью, как будет работать в реальном мире стрела или шлюпбалка, набросанная им на листочке бумаги. И сейчас уже открываются, – или вот-вот откроются, – возможности править генетический код избавляя будущий организм от генетических заболеваний. Чуть дальше начнут программировать устойчивость к вирусу иммунодефицита. Затем, – так как резвиться можно будет безбоязненно, – барышни получат осиную талию и бюст шестого размера, а юноши смогут затмить известного Луку, персонаж бессмертного Баркова. Но все это пока что аналог сопромата, с которым можно работать и на глазок. Но, все же, и Титов к концу пятого десятка попросил чиновного уже Крылова обучить его тригонометрии, основам матанализа и теории прочности... Есть какая то грань, за которой с системами вслепую может работать только эволюция, не ограниченная временем и абсолютно безжалостная. Для человека, с его недолгой жизнью и моральными ограничениями, такой подход неприемлем.

А человеческий организм, код жизни которого мы вот-вот научимся корректировать, это система более сложная чем любой технический объект (с противным утверждением автор радостно согласится, когда увидит искусственно созданное полноценное человеческое существо). И варьировать параметры такой системы нужно с крайней осторожностью. Ну, тем, – вероятно читателям старшего возраста, – кто хоть раз сталкивался с аналоговой схемотехникой, – приведем пример настройки усилителя промежуточной частоты в супергетеродинном приемнике. Повышаем избирательность – жертвуем качеством. Расширяем полосу пропускания – хватаем помехи. А речь-то об устройстве с пятью лампами... Пять активных элементов, когда в любом цифровом устройстве их миллионы и миллионы. Или пример, близкий читателям-игрунам. Разогнав систему, мы всегда снижаем надежность. А при программировании будущего человеческого существа такие дилеммы будут исчисляться – трудно даже сказать, каким числом. И ошибка в разрешении каждой из них чревата не чем ни будь – а человеческой трагедией. Трагедией, которую не свалишь на слепую природу – за нее будет ответственен, скажем, тот из родителей, кто настоял именно на этом параметре...

Да, мы можем (или вскоре сможем) менять код ДНК. Да, это можно назвать автоэволюцией. "Эволюция" – это прокручивание палок, на которых в античности наматывали книгу. И свиток мы, бесспорно, мы раскручивать будем сами – "авто". Но, даже приобретя способность вносить изменения в код, сможем ли мы сказать, что наносим на этот свиток не случайные (как природная эволюция) а осмысленные письмена? Во всяком случае, до той поры, пока мы не сможем отследить последствия этих изменений – вряд ли.

А "заглянуть в будущее" мы сможем одним единственным образом – компьютерной имитацией, которая будет на многие порядки сложней расчетов боеголовок-пенетраторов. И даже отвлекаясь от сложности моделируемых процессов и моделей как таковых, мы можем уже сейчас провести некую грань. Не столько технологическую, сколько моральную.

Чисто соматические свойства программируемого, конструируемого организма мы сможем оценить на сравнительно (сравнительно со сложностью целого организма!) простых, гомоморфных моделях. Обмена веществ, работы иммунной системы, формирования костной, мышечной и нервной тканей... Да избавить молодежь от прыщей – и то благодеяние, изъятие из оборота кучи комплексов. А уж серьезные болезни!

Но вот тут то мы подходим (покуда сугубо умозрительно) к очень опасному рубежу. "Диабет связан с умственными расстройствами", "Стресс мешает заживлению ран", "Низкорослые люди более склонны к сердечно-сосудистым заболеваниям..." – это недельные заголовки "Компьюленты". Физиология связана с разумом, "психе" с "сомой", как – пусть разбираются медики, у стороннего человека излишнее знакомство с проблемой может вызвать эффект, описанный Джеромом К. Джеромом... Но, на первый взгляд, модель, по какой будет оцениваться функционирование запрограммированной жизни, то есть бытие будущего человека, должна быть изоморфной, взаимоподобной моделируемому объекту, с разумом и сознанием... И пусть мы получим компьютерные мощности, на которых такие имитации и системы их (человек – животное социальное) можно запустить, неизбежно возникнет проблема ответственности перед моделью. Обреченной опробовать все тернии будущей жизни для чужого блага. И абсолютно неясно, как эту проблему решать, оставаясь человеком, а не вырожда