Против "информационного регулирования"

Сопряжение далековатых идей, еще по Ломоносову, придает словесному материалу одическую пышность. "Секс и Интернет" остается безотказным подзаголовком для книги в мягкой обложке и медиа-поводом -более десяти лет прошло между первым и самым свежим из полученных мною приглашений высказаться на эту тему.

Сопряжение далековатых идей, еще по Ломоносову, придает словесному материалу одическую пышность. "Секс и Интернет" остается безотказным подзаголовком для книги в мягкой обложке и медиа-поводом -более десяти лет прошло между первым и самым свежим из полученных мною приглашений высказаться на эту тему.

По эротичности и в то же время долговечности с нею может соперничать, пожалуй, только тема "Право и компьютеры".

Право является общегражданской и общекультурной универсалией, и незнание закона не освобождает от ответственности.

Компьютеры и все, что с ними связано, несмотря на распространение информационных технологий, остаются для широкой публики "вещью в себе", обросшей множеством мифообразных превращенных форм мысли и восприятия. Уже понятно, что "компьютерная грамотность" (хотя бы на уровне знакомства с письменностью или "электрической грамотности" - не знания уравнений Максвелла, а общих представлений о том, что электрическое устройство не заработает без питания и что батарейки можно смело брать в руки, а в розетку пальцы лучше не совать) в обществе может стать результатом только исторического процесса, включающего смену поколений.

На "растяжке" между универсалией и специальной областью происходят довольно предсказуемые процессы.

Во-первых, это проведение групповых (цеховых, сословных) интересов, предполагающее неосведомленность широкой публики о предмете, но требующее хорошего понимания его со стороны самих законотворцев[Аппарата государственных и негосударственных органов, вовлеченных в разработку законопроектов и проектов подзаконных нормативных актов].

Во-вторых, это проведение "регулирования ради регулирования"[Разумеется, наращивание объема регуляторных актов разного уровня само по себе является деятельностью сугубо неправовой и антиправовой, именно в силу общеобязательности и, соответственно, требования доступности (во всех смыслах) нормативных актов, которой увеличение их объема препятствует], где недостаточная компетентность общественности находит отражение и в некомпетентности законотворцев.

Второе уверенно опознается по терминологической неряшливости, за которой стоит неопределенность понятий. Возможно, самым очевидным примером является стягивание в единую риторическую область совершенно разных понятий, объединяемых только омонимией (существованием разных значений) слова "информация", порождающее конъюнктурную и малопрозрачную область "информационного регулирования".

1

Попробуем их различить.

1) "Сведения" и их оборот. Оборот сведений ограничивается или другим образом регулируется независимо от технических средств их оборота. В пределе ограничению подвергаются даже перемещения и коммуникация людей, "владеющих" сведениями, людей, которым нечто известно (поражение в правах "носителей государственной тайны"), то есть ограничение оборота сведений происходит вообще без применения технических средств.

Очевидно, именно в этом значении слово "информация" употреблено в Конституции трижды[Не вполне понятно, в каком значении упомянута "информация" четвертый раз, в ст. 71 Конституции, относящей информацию и связь к федеральному ведению. Предположения высказаны ниже]: а) защита "информации" о частной жизни (ст. 24.1); б) "право… искать, получать, передавать, производить и распространять информацию" (ст. 29); в) "право на… информацию о… состоянии" окружающей среды. Характерно, что во втором случае в ограничительной конструкции употреблено слово "сведения", по всей видимости, как синоним "информации".

Однако во многих случаях тот же текст (и тексты иных актов) обходится и без этого слова. Например, г) в ст. 24.2 говорится о "возможности ознакомления" с определенными документами, которую обязаны обеспечить органы государственной власти, и именно это служит подкреплением аргументации для законодательного регулирования "раскрытия сведений" (или "раскрытия информации"). Ст. 41 говорит о д) "сокрытии фактов", то есть фактически о препятствовании пуску в оборот сведений об этих фактах. В близком, возможно, значении (или, во всяком случае, в значении, включающем получение и распространение сведений) в ст. 28 говорится о е) выборе и распространении "убеждений", а в ст. 29 - о ж) выражении "мнений и убеждений".

Еще раз: все эти нормы (и их конкретизация на уровне законов и подзаконных актов) относятся к обороту сведений принципиально вне всякой зависимости от технических средств.

2) "Данные" и их оборот. Оборот данных ограничивается или другим образом регулируется постольку, поскольку эти данные представлены в форме, допускающей их "отчужденное" существование: сохранение, передачу, в некоторых случаях обработку, могущую дать осмысленный для человека результат, но выполняющиеся без участия человека, посредством механических, электрических и электронных, оптических процессов.

В этом смысле слово "информация" употреблено, например, в ст. 237 Уголовного кодекса, определяющей (косвенно) как "вредоносную" программу для ЭВМ, программу, заведомо приводящую к "несанкционированному уничтожению, блокированию, модификации либо копированию информации"[Возможно, в упомянутой ст. 71 Конституции под "информацией и связью" имеются в виду именно вопросы регулирования связи, включая передачу данных].

В большинстве случаев регулирование данных безразлично к их содержанию и, в частности, к тому, представляют ли эти данные какие-то сведения.

Сегодня в технической речи под "данными" мы, как правило, подразумеваем данные, имеющие "цифровую" ("дискретную") природу, однако понятие без видимых противоречий может быть распространено и на "аналоговые" данные, представленные физическими состояниями или процессами, по какому-то параметру "аналогичными" другим состояниям и процессам (граммофонная или магнитная запись, пленочная фотография или кинолента, даже рисунок; состояние акустических и электромагнитных полей).

При таком обобщении под категорию законодательства, регулирующего данные, целиком подпадает и такая уже традиционная отрасль гражданского права, как законодательство об авторском праве и смежных правах, а) принципиально имеющая дело только с отчуждаемыми, "объективными" формами и б) столь же принципиально исключающая из сферы авторского права фактические сведения (в Федеральном законе РФ "Об авторском праве…" это ст. 6.2 и 6.4 соответственно, такие же нормы есть и в международных конвенциях). Авторское право и смежные права регулируют оборот данных в зависимости от того, что именно последние представляют: в общем случае данные должны представлять произведение или фонограмму или видеозапись, чтобы их оборот подпал под авторско-правовое регулирование.

Также при этом обобщении можно отнести к регулированию оборота данных значительное количество положений законодательства об СМИ, что терминологически сомнительно, но понятийно безупречно. В этом случае квалифицирующим признаком будет не столько то, что именно представлено данными[Хотя существует практика выведения из-под действия законов о печати определенных печатных изданий в зависимости от их содержания], сколько "массовость". Заметим, что этот квалифицирующий признак размывается с изменением технологических условий: интерактивно доступный цифровой ресурс в "частном" формате (например, личный дневник) сплошь и рядом набирает массовую аудиторию (что, возможно, и не входило в задачи автора), а бывает и наоборот: ресурс в формате СМИ не востребован публикой.

3) Для полноты набора значений следует также упомянуть меру данных - наиболее строгое, техническое понятие, обозначаемое словом "информация" или выражением "количество информации". Непосредственно оно применимо только к данным, имеющим дискретную (цифровую) природу, поскольку операторно определено через понятие счета, а не понятие измерения, а к данным аналоговой природы применимо лишь опосредованно, в контексте процедуры "оцифровки" или "дискретизации" (органолептического или технического перевода в дискретную, "счетную" форму).

Измерение (точнее, "подсчет") информации, содержащейся в данных, и его результат совершенно безразличны к тому, что этими данными представлено, в частности, к тому, представлены ли ими какие-либо сведения. Неожиданной является для большинства приступающих к изучению теории информации максимальная из возможных информативность "белого шума" - данных, заведомо не несущих никаких сведений для получателя.

В правовых актах "информация" в этом значении пока практически не встречается, за исключением технических регламентов и стандартов, а также актов оперативного управления исполнительной власти, содержащих спецификации закупаемых или создаваемых вычислительных систем и систем связи (емкость носителей данных, скорость обработки данных, пропускную способность коммуникаций и т. п.).

2

Речь идет не о том, что одни слова уместнее других для обозначения определенных понятий (я и не настаиваю на том или ином словоупотреблении), а о том, что смешение в правотворческой практике понятий, в лучшем случае обозначаемых разными значениями одного слова, а в худшем - омонимичными словами, приводит к хаосу, недоразумениям и создает ту самую "мутную воду" из известной пословицы. Представьте себе закон "О косах". Что он регулирует: заточку сельскохозяйственных инструментов, девичьи прически или особенности каботажного мореплавания?

Хорошо, если это можно понять из приводимых в нем определений, из текста самого закона. Однако, например, из текста закона "О международном информационном обмене"[По размышлении этот пример приведен вместо "трехглавого" закона "Об информации, информатизации и защите информации", текст которого по многим параметрам подлежит все же клиническому, чем правовому анализу.] понять, относится ли он к конституционному "праву на информацию"-сведения граждан и "праву на распространение информации" или же (к предположительно конституционным же) полномочиям высшего уровня власти по регулированию отрасли передачи данных, вообще говоря, невозможно. Вопрос ведь серьезный.

Еще менее приемлемое положение складывается с законотворчеством, которое - принципиально или в соответствии с уровнем технического развития - должно иметь дело с двумя или более сферами из числа тех, к которым относятся различные понятия, обозначаемые одним словом.

Актуальным примером является законодательство о раскрытии сведений (раскрытии "информации"). Сами по себе его возможные нормы имеют прототипы. Гласность/секретность деятельности власти, доступность/недоступность ее документации регулировались во многих странах задолго до массового распространения и внедрения вычислительной техники и средств передачи данных ("цифровой связи").

Однако ситуация массовой "информатизации" (распространения средств передачи, сохранения и обработки дискретных данных) создает иные технические условия. Раскрытие сведений может осуществляться в объемах, в формах и с оперативностью, немыслимых в рамках традиционных технологий (печать, электронные СМИ).

Учесть эти новые условия, однозначно сформулировать нормы невозможно без изначального строгого различения указанных понятий.

Другим очевидным примером является законодательство о персональных данных. Сбор, сохранение, обработка и распространение сведений, носящих персональный характер, подлежат регулированию (и, так или иначе, регулируются) в любом обществе, признающем право человека на тайну (грубо говоря, в любом "современном", урбанизированном обществе). Однако актуальность регулирования резко возрастает с ростом цены риска нарушения этой тайны, обусловленным развитием и распространением информационных технологий.