Две повести о двух науках

"Диалоги" Станислава Лема шли к русскому читателю удивительно долго. Написанные в 1954–55 годах, впервые изданные на польском в 1957-м и дополненные шестнадцать лет спустя, читаются они с тем самым непреходящим очарованием, которое присуще классике.

"Диалоги" Станислава Лема шли к русскому читателю удивительно долго. Написанные в 1954–55 годах, впервые изданные на польском в 1957-м и дополненные шестнадцать лет спустя, читаются они с тем самым непреходящим очарованием, которое присуще классике.

Книга эта - о кибернетике. О возлагавшихся на нее надеждах, о разочаровании, испытанном - даже не учеными, но обществом! - когда развитие науки об управлении и связи пошло не так, как ожидалось. О субъективном, очень личном восприятии этой дисциплины самим паном Станиславом. Субъективном, но покоящемся на прочном научном и гуманистическом фундаменте западной цивилизации. И - объем материала тогда это позволял - с личным знакомством практически со всеми трудами основоположников кибернетики. Именно поэтому и в середине пятидесятых Лем не впадал в излишний оптимизм, и в начале семидесятых не оказался пессимистом. Ему всегда были присущи и трезвая логичность, и старомодная человеческая порядочность.

При обсуждении вечных и самых фантастических проблем - бессмертия в физическом мире, телепортации, пересадки личности в компьютер. И при обсуждении проблем злободневных и довольно небезопасных (в момент написания) для автора - вроде "патологии социалистического управления", рассмотренной с точки зрения языка кибернетики.

Вот один из примеров. Филонус и Гилас, герои-собеседники "Диалогов", обсуждают с точки зрения кибернетики произведение классики литературной - "Записки из подполья" Достоевского. Обсуждают как превосходный пример сложных конструкций, больших систем. Сетей, приобретающих по мере развития свои собственные цели. Пример соотношения свободы выбора и предопределенности для индивидуума, соприкоснувшегося с такими сетями. Теперь все это общепринято. Но Лем писал задолго до того, как удивительная эффективность сетевых структур (в том числе террористических) стала фактом.

И теоретические проблемы Станислав Лем обозначал точно. Описание функционирования подсознания на языке кибернетики. Очень актуально сегодня, когда даже ТВ постоянно твердит об эпидемии психических расстройств. Возможно, опыт врача-психиатра помогал Лему в 50-х сформулировать проблемы (вроде предела сложности нейросетей), к ответу на которые computer science приступила лишь на рубеже веков.

Книга Бориса Кагарлицкого тоже о науке, сначала вызывавшей в обществе огромные надежды, потом, особенно в России, - не меньшие разочарования. Но - как и кибернетика - оставшейся одним из эффективнейших инструментов позитивного знания. Речь идет о марксизме.

Борис Кагарлицкий успешно решил исключительно сложную задачу - рассказать о марксизме в стране, где у старшего поколения он, в вульгаризированно-засушенном виде, навяз в зубах, а молодежь - за исключением обучавшихся на Западе! - мало что о таковом слышала.

Книга Кагарлицкого очень современна. Прежде всего - по логике, системности изложения. Рассказ и о классическом марксизме, и о его развитии в двадцатом веке ведется без злоупотребления терминологией, но вполне в традиции современной науки, будь то хоть неявно присутствующая в книге эволюция систем по Пригожину; будь то хоть и французская историческая школа "Анналов", один из последователей которой, Иммануил Валлерстайн, часто цитируется Кагарлицким.

Но самое интересное в "Марксизме" - это именно свод марксистских взглядов на мир и его новейшую историю. Интересно и тому, кто читал Грамши, Фромма, Маркузе по отдельности, и тому, кто впервые о них услышит.

Кагарлицкого можно читать как детектив. Строгая дедукция - от общего к частному. Вот вопрос - "Почему Россия не Америка?" - мучивший местных интеллектуалов до начала недавнего золотого дождя нефтедолларов. Кагарлицкий очень ясно отвечает на него. Отвечает с точностью, удовлетворяющей современным требованиям социальных наук; на строгой основе марксистской парадигмы. Без примитивного сведения проблемы к физической географии и не менее примитивной конспирологии.

Рост антисемитизма в Восточной Европе в 1990-е - Кагарлицкий объясняет его логично, без "Протоколов сионских мудрецов" и без приписывания демонических свойств впавшему в нетолерантность населению.

Кагарлицкий честно пишет и о жутковатых свойствах революционной теории. О том, как Маркс и Энгельс ждали, что в случае пролетарской революции их обязательно гильотинируют. А стоит ли превращать науку в поиски светлой мечты - решать читателю.