Последний школьный эксперимент

По утрам, во время прогулок с Шерлоком, когда еще реликтовые трамваи не тревожат улиц стуком колес, я чувствую: чего-то мне не хватает. Ключи от дома — в кармане.

По утрам, во время прогулок с Шерлоком, когда еще реликтовые трамваи не тревожат улиц стуком колес, я чувствую: чего-то мне не хватает. Ключи от дома — в кармане. Паспорт гражданина России — тоже. А все кажется, лишен я чего-то важного, едва ли не главного.

Потом, к концу прогулки, проникшись утренней ясностью, понимаю — не хватает идеи. Национальной, народной, казенной — как ни назови, а нет ее. Пусто. Как у майора Ковалева на месте пропавшего носа.

Прежнюю идею бросили, ну ее. А новую ищут, но толковую не находят. Это чревато: не будет одной Большой, Общей идеи — заведется сотня маленьких, поди уследи за каждой.

Появлялись, правда, какие-то эрзац-идейки, выдаваемые за Большую, но они оказались так мелки, что даже кругов на глади нашего пруда не оставили: компьютеризация школ, единый государственный экзамен, профессиональная армия, реформа больниц и кладбищ, утилизация ядерных отходов, преобразование наук… То есть в меру способностей кусок от идеи Некто Облаченный Доверием себе урывает, но народ остается недоволен. Ноет, брюзжит, предается иждивенческим настроениям и пьянству, ждет у моря погоды, не развивает позитивного мышления.

Великая Идея проста — живите счастливо, и все. Но — не получается, не получается отчаянно.

А кто виноват? Свой брат литератор и виноват. Если бытие определяет сознание, то не в меньшей степени сознание определяет бытие. И потому претензии власти к СМИ абсолютно верны: несомненна вина акул пера, шакалов ротационных машин и гиен телекамер в том, что окружающая нас действительность такова, какова она есть. Правда, требовать от них изменения Нашего Мира путем изменения сознания, значит требовать слишком многого. Они и без того стараются изо всех сил: герои современных романов уже с первых страниц успешны, богаты и довольны, а к финалу становятся еще успешнее, еще богаче, еще довольнее. Увы, перебить внедренного в память они не могут: велика сила заложенного в податливом детстве образа. Импринтинг, он того…

Все напасти с детства. Со школьных уроков литературы. Хочешь не хочешь, а сотни часов дети провели в обществе героев странных, героев несовременных, героев, обреченных на неудачу. Никто из них не стремился жить счастливо, напротив, сознательно или подсознательно, но каждый хотел пострадать — за правду, за ближнего, за светлое будущее.

Старое поколение поражено безнадежно: даже если кажется какому-нибудь удачливому бизнесмену, что он переломил себя и живет по иным, счастливым правилам, то это — обман. Плюнет на богачество да начнет выделывать такие коленца, только держись! Уроки литературы наружу просятся!

Нужно спасать тех, кого можно. Детей. Тех, кто воистину станет Новыми Русскими.

Подобное следует лечить подобным. В Министерстве Правды Оруэлла тысячи работников переписывали старые газетные статьи, статьи, которые никто и читать-то не будет. Непроизводительно и бездарно.

Я прошу, умоляю, требую, наконец, иное: переписать повести и романы классиков отечественной литературы и на школьных занятиях учить, учить и еще раз учить Новую Литературу Счастья.

И тысяч клерков не нужно — за известную мзду я готов сделать всё один.

Примерный план? Извольте!

Чичиков минует Ноздрева и едет прямо в губернский город Н., где, не теряя времени, успешно закладывает тысячу с лишком скупленных ревизских душ и уезжает за океан, поучаствовать в строительстве Панамского канала.

Онегин перед дуэлью с Ленским пьет-таки брусничную воду, обильная диарея (попросту понос) делает дуэль немыслимой, его помещают в холерный барак, где за ним преданно ухаживает Татьяна Ларина. Очищенный физически и нравственно, он мирится с Ленским и просит того быть шафером на свадьбе с Татьяной, после чего усердно занимается сельским хозяйством на благо свое и Отечества.

Обломов начинает делать утреннюю зарядку, кушать морепродукты и, преодолев последствия гипотиреоза, женится на Ольге и заводит пекарню, славную изумительными обломовскими пирогами.

Анну Каренину у железнодорожного полотна перехватывает энергичный инженер-путеец, поит чаем, расспрашивает о житье-бытье и в конце концов уговаривает поменять фамилию «Каренина» на «Витте».

Базаров на предложение уездного лекаря анатомировать труп тифозного мужика отвечает, что этого он в университете объелся, будет. Потом женится на Одинцовой, начинает практиковать и обретает привычку ежевечерне с любовью пересчитывать извлеченные из карманов жилета смятые «синюхи» и «красненькие», а Чехов пишет с него «Ионыча».
И, наконец, последнее.

Каппелевцы под барабанную дробь идут в «психическую» атаку. «Интеллигенция», — сплевывает потомственный пролетарий. Но у Анки заклинивает пулемет — патроны выдали не той системы.

Красные покидают окопы и бегут, бегут, бегут…

Но тут налетает конница Чапаева, Петька подхватывает Анку, и они скачут за горизонт.

Голос за кадром говорит: «Спустя год на окраине Пекина, в Чапай-городе я и родился. Ни мои родители, ни крестный, Василий Иванович не знали, что именно мне предстоит сделать Тайвань Кремниевым Островом нашей планеты…»