Осознанная необходимость выбора

Как говорил сэр Уинстон Черчилль, демократия — наихудшая из форм правления, но ничего лучше так и не удалось придумать.

Как говорил сэр Уинстон Черчилль, демократия — наихудшая из форм правления, но ничего лучше так и не удалось придумать. И хотя кухарка, вопреки надеждам Владимира Ульянова, наверняка не сумеет хорошо управлять государством, а десять миллионов леммингов запросто способны отправиться в самоубийственное путешествие, прыгнув с обрыва, — вряд ли какой-то иной строй, помимо демократии, может решить проблему легитимизации власти в современном мире. Времена, когда право правителя на трон ни у кого не вызывало ни малейших сомнений благодаря сиятельной родословной или благословению, полученному от Папы Римского, похоже, миновали окончательно и бесповоротно. Чтобы граждане добровольно соблюдали законы, платили налоги и выполняли распоряжения правительства, право власть имущих на власть должно быть освящено процедурой всенародного выбора, — раз уж разговорами о ее божественном источнике никого нынче не проймешь.

При этом, как легко видеть на примере выборов, прошедших недавно на Украине и в США, принятая сегодня в большинстве стран процедура голосования крайне уязвима по отношению к разнообразнейшим злоупотреблениям и фальсификациям. И совершенно неважно, используются ли при этом архаичные бумажные бюллетени или электронные машины. Дело в том, что демократические выборы уязвимы на системном уровне.

Слабое звено

Главной проблемой является невозможность совмещения двух требований, ключевых для демократической системы. С одной стороны, волеизъявление граждан должно быть тайным, чтобы никто из них впоследствии не мог подвергаться преследованиям властей или политических противников из-за «неправильно отданного» голоса. С другой же — результаты голосования должны определяться и при необходимости перепроверяться таким образом, чтобы сделать невозможной фальсификацию результатов, кто бы ни пытался ее устроить. Легко видеть, что эти требования противоречат друг другу. Построить неуязвимую для подтасовок процедуру проще простого — достаточно ввести открытое поименное голосование. В этом случае каждый избиратель сможет проверить, верно ли засчитан отданный им голос, да и самостоятельно убедиться в правильности общего итога сможет любой желающий, — однако об анонимности тогда придется забыть. С другой стороны, брошенные в урну бюллетени имен не имеют, — но вот возможности контроля со стороны общественности за правильностью результатов оказываются очень и очень урезанными. Нынешние процедуры, призванные найти компромисс между прозрачностью и анонимностью, увы, с этой задачей справляются весьма посредственно, — если рассмотреть их с точки зрения информационной безопасности, обнаружится дыра на дыре.

Каковы основные уязвимости более или менее типичной электоральной процедуры, — в том виде, в каком она реализована в России, на Украине или в США? В данном случае мы, разумеется, будем говорить только о технических возможностях фальсификаций, а такие нарушения, как агитация в день выборов или подкуп избирателей, оставим за кадром. И, как и подобает в разговоре об информационной безопасности, будем рассматривать в качестве потенциально слабого звена всякого человека, имеющего отношение к процедуре выборов, — от рядового избирателя до члена избирательной комиссии любого уровня и наблюдателя от любой организации.

Первой очевидной дырой является сложность контроля «поголовья» избирателей. К какому избирательному участку приписан конкретный Джон Смит или Грицко Незовибатько? Во время недавних выборов в «цитадели свободы и демократии», где водительские права являются полноценным документом, а всяческие регистрации и прописки не в чести, на многие избирательные участки, по свидетельству очевидцев, мог прийти любой гражданин, желающий проголосовать, — и такая возможность предоставлялась ему без лишних формальностей. Если воинствующий сторонник одной из партий, выполнив свой гражданский долг, решил бы сесть в автомобиль и доехать до соседнего участка, чтобы проголосовать еще раз, — воспрепятствовать этому в рамках существующей процедуры и даже выявить сам факт нарушения вряд ли оказалось бы возможным.

Примечательно, что во многих только-только «обучающихся демократии» отсталых странах, где бюрократический учет населения практически отсутствует и даже сколько-нибудь полных списков избирателей зачастую нет, эта проблема — видимо, в силу ее более высокой актуальности — решена давно и эффективно. Каждому посетителю избирательного участка при голосовании наносится на руку отметка трудносмываемой краской, — и обладателя «клейма» развернут от входа на любой другой участок. Это максимально защищает от многократных голосований и вообще наилучшим образом позволяет проводить выборы, скажем, в кочевых племенах, где нет ни списков избирателей, ни даже документов у большинства из них, — однако и такой сценарий не избавляет от возможных манипуляций. Например, иностранный гражданин или достаточно взросло выглядящий несовершеннолетний точно так же может получить на ладошку цветную отметину и разочек опустить бюллетень в урну.

На территории бывшего СССР, где учет и контроль народонаселения поставлен четко, избиратели во многих государствах приписываются к участкам по месту жительства с помощью технологии, отлаженной еще во времена советской прописки. На избирательных участках имеются точные списки, согласно которым бюллетени выдаются под роспись по предъявлении паспорта. Это несколько сужает спектр возможных фальсификаций, но, увы, полностью их не исключает. Не везде продумана система голосования по открепительным удостоверениям, — на Украине в момент второго тура недавних выборов этот документ не являлся одноразовым, что позволяло его обладателю проголосовать на различных участках несколько раз (так называемая «карусель»). Но даже там, где подобные дыры тщательно заделаны, простор для злоупотреблений достаточно широк, потому что, кроме не в меру ретивых сторонников того или иного кандидата, существуют еще и члены избиркомов, которые теоретически должны быть беспристрастными и независимыми, но на практике являются живыми людьми со своими политическими предпочтениями и финансовыми интересами.

Как известно, даже в СССР, граждане которого все как один голосовали за нерушимый блок коммунистов и беспартийных, явка на выборы никогда не равнялась 100%. В современных демократических странах доля «уклонистов» может достигать 20–30%, а то и почти 50% (если больше — выборы, как правило, признаются несостоявшимися). Кто-то вполне сознательно дистанцируется от политики; кто-то не ходит на выборы, если среди кандидатов нет ни одного полностью его устраивающего; кто-то предпочитает провести выходной день за городом на даче, а кто-то внезапно заболел, не позаботившись об организации волеизъявления на дому, — вариантов масса. К моменту завершения голосования на любом избирательном участке остаются кипы неизрасходованных бюллетеней. Если член избирательной комиссии, улучив момент, заполнит часть этих бюллетеней и бросит в урну — он сможет повлиять на результаты выборов. Да, конечно, бюллетени выдаются гражданам под роспись, — но кто будет проводить графологическую экспертизу закорючек, проставленных в ведомости, если жалоб не поступало? А «уклонист», ковыряющийся на своей дачной грядке, даже и не узнает, что, оказывается, отдал голос за того или иного кандидата. И если статистика явки избирателей по какому-то участку вдруг стремительно подскакивает в последний час голосования, — это повод присмотреться к творящимся там делам повнимательнее.

Впрочем, вытворять такие фокусы от лица живых граждан — дело рискованное. Все же существует мизерная вероятность, что запыхавшийся избиратель, вбежавший на участок за три минуты до закрытия, обнаружит себя уже «проголосовавшим» по документам и поднимет скандал, чреватый уголовной ответственностью для фальсификатора. Куда проще иметь дело с «мертвыми душами». Никакие избирательные списки не корректируются в реальном времени — это попросту невозможно, — и потому в любом из них заведомо есть лица, которые уже умерли или переехали. Преставившаяся за неделю до выборов одинокая пенсионерка вряд ли будет жаловаться на то, что от ее имени кто-то опустил в урну бюллетень.

При традиционной организации голосования — со списками и опускаемыми в урны избирательными бюллетенями — наиболее совершенной, хотя технически и самой сложной процедурой фальсификации является подмена бюллетеней. Если коррумпированные члены избиркома изымут бюллетени из урны, а на их место подложат такое же число с «правильными» результатами, — никакая даже самая тщательная проверка не выявит подлог. Количество опущенных в урну бюллетеней будет в точности соответствовать числу проголосовавших, — безо всяких там «мертвых душ» и поддельных подписей. При появлении сомнений эти бюллетени можно будет повторно пересчитывать хоть до посинения, — результат-то не изменится. Каждый избиратель, конечно же, будет знать, за кого отдал голос конкретно он, — но возможности проверить адекватность конечных результатов, благодаря принципу тайного голосования, у него не будет.

Впрочем, провернуть подобный фокус в одиночку все же нереально. Для предотвращения таких эксцессов предпринимается ряд мер, — пустые урны перед началом голосования опечатывают в присутствии наблюдателей, процедура их вскрытия и пересчета также четко регламентируется. Чтобы подобная афера стала возможной, требуется сговор достаточно большого числа членов избиркома и наблюдателей, если таковые присутствуют на участке. Куда проще бросить в урну некоторое количество лишних бюллетеней, — с этим справится и партизан-одиночка.

Разумеется, элементарная проверка покажет, что число отданных голосов превышает число проголосовавших избирателей. Однако если лишних бюллетеней будет не слишком много, суд вряд ли признает результаты недействительными, — в то время как — и США с Украиной тому пример — итог выборов порой определяется считанными процентами. Отделить же «чистые» бюллетени от «нечистых», после того как они уже опущены в урну, увы, нереально. Видимо, именно благодаря махинациям такого рода и появляются формулировки вроде знаменитого «итоги голосования были сфальсифицированы, так что установить, кто набрал больше голосов, не представляется возможным».

Злонамеренный член избиркома может приложить руку к результатам выборов и наоборот, играя на понижение голосов, отданных за соперника, — если на стадии извлечения бюллетеней из урны и их сортировки незаметно изымет некоторое количество тех из них, что были отданы за нежелательного кандидата. Поскольку среди определенной части электората принято выражать протест, получая на руки бюллетени и унося их с собой, — «недостача» отданных голосов по сравнению с числом граждан, принявших участие в выборах, существует практически всегда, и ни избирательные комиссии, ни суды не склонны рассматривать ее в качестве признака фальсификации. При наличии соответствующей оказии на стадии сортировки и подсчета можно еще и подложить «правильные» бюллетени вместо недостающих, — в этом случае подлог тоже не удастся обнаружить на последующих стадиях. Наконец, можно испортить «вражеские» голоса, сделав их недействительными. Например, в России недействительными признаются бюллетени, содержащие проставленные избирателем знаки более чем в одном квадратике. Укромно пристроившийся в уголочке человечек, занятый сортировкой и спрятавший в ладони авторучку, вполне способен одним незаметным движением руки над бюллетенем сделать его непригодным для дальнейшего обсчета.

Наконец, анекдотическим, но довольно эффективным средством технической фальсификации, впервые появившимся на недавних украинских выборах, являются ручки с «исчезающими чернилами» в кабинах для голосования на тех участках, «неправильные» результаты для которых достаточно уверенно предсказуемы. Подменить авторучку в закрытой кабинке, в принципе, способен любой ангажированный избиратель, — и для этого ему не обязательно иметь сообщников среди избиркома.

Разумеется, теоретически электоральная процедура строится так, чтобы выборы на всем их протяжении были прозрачными и контролируемыми, — тут и коллегиальность избирательной комиссии, и институт наблюдателей, и четко регламентируемые процедуры опечатывания и вскрытия урн, подсчета голосов и т. п. В реальности, однако, дела обстоят далеко не так радужно. Конкретный член избирательной комиссии может оказаться нестойким по отношению к подкупу, запугиванию или шантажу, даже если сам не имеет никаких политических предпочтений.

Международные наблюдатели и наблюдатели от правозащитных организаций малочисленны и физически не в состоянии контролировать ситуацию на всех участках; основная же масса наблюдателей является представителями той или иной участвующей в выборах стороны и беспристрастной быть не может. Главная задача партийных представителей — добиться победы своей стороны, помешав противникам организовать фальсификацию. Изначальная психологическая мотивация тут строится таким образом, что даже если каждый из таких наблюдателей и не опустится до собственноручных нарушений, — далеко не факт, что он не закроет глаза на некорректные действия своих союзников. Когда каждый из них зорко следит за тем, чтобы не допустить нарушений со стороны противника, — «система сдержек и противовесов» будет работать достаточно эффективно, — но только в случае, если все они представлены на каждом участке. Теоретически это требование может быть реализовано в государствах, где значительная часть населения имеет внятные политические предпочтения и проявляет гражданскую активность, — таких как Соединенные Штаты (у которых, впрочем, свои многочисленные проблемы). В России же, например, на момент последних президентских выборов в избирательные списки было внесено более 108 млн. граждан. В соответствии с требованиями закона один избирательный участок должен приходиться на 3 тысячи избирателей, то есть общее их число по Российской Федерации превышает 36 тысяч. Мало кто из действующих сегодня партий или независимых кандидатов в президенты может выделить столько активистов для контроля хода выборов.

Да и само по себе присутствие пусть даже самых беспристрастных наблюдателей еще не является гарантией от нарушений. Ведь выборный день — это утомительнейший марафон, который начинается рано утром, еще до открытия избирательных участков, и заканчивается далеко за полночь. И члены избирательной комиссии, и наблюдатели — живые люди, со всеми вытекающими последствиями. Они утомляются и испытывают сонливость, отлучаются на обед и в туалет, с течением времени их внимание ослабевает. Поэтому одна-единственная затесавшаяся на участок «паршивая овца» почти наверняка сумеет улучить момент для того, например, чтобы положить в урну лишние бюллетени или незаметно проставить в ведомости закорючку за не явившуюся «мертвую душу».

Пирамида риска

Подсчет голосов и передача результатов вверх по инстанциям — звено не менее уязвимое, чем процесс голосования непосредственно на участке. Об электронных системах, где волеизъявление производится простым нажатием кнопки, и говорить нечего, — любой программист или сисадмин прекрасно знает, как несложно, при наличии администраторских полномочий, заставить компьютер выдать нужный результат независимо от того, кто там на какие кнопки нажимает. Приблизительно так же дела обстоят и с серверами, на которых, в случае электронного голосования, производится суммирование результатов, поступающих с разных участков, — был бы административный пароль. Сертификация, пломбирование корпусов и тому подобные меры предосторожности — тоже не панацея. Если уж взлом самых что ни на есть сертифицированных электронных кассовых аппаратов с обнулением фискальной памяти и вводом в нее произвольно заданных данных поставлен народными умельцами на поток и является сегодня целой отраслью высокотехнологичного теневого бизнеса, — ожидать, что с машинами для голосования будет иначе, по меньшей мере наивно. Был бы платежеспособный спрос, а уж предложение найдется.

В случае с традиционной технологией голосования возможностей для фальсификации заметно меньше, — благодаря так называемому «бумажному следу». Тем не менее, они остаются.

Первое уязвимое звено — связь между изъятыми из урн бюллетенями и протоколами избирательных комиссий, являющимися в дальнейшем основными документами. Если в протокол чьими-то стараниями или вследствие технической ошибки попадут неверные результаты, — теоретически их можно проверить, пересчитав бюллетени заново. Однако на практике такая проверка является весьма трудоемким процессом, и для ее инициализации требуются веские основания. Понятно, что если число отданных голосов вдесятеро превысит списочный состав избирателей, проверка будет произведена. Если же результаты в протоколе будут выглядеть правдоподобно, — ожидать ее не приходится. К тому же известны случаи, когда оригиналы бюллетеней попросту не доживали до момента пересчета голосов, — то ли по злому умыслу, то ли по вполне естественной безалаберности.

Правда, вероятность подобного нарушения довольно невелика, — протоколы составляются при полном кворуме избирательной комиссии, в присутствии всех наблюдателей, а зачастую — и перед телекамерами. Однако при успешной фальсификации ущерб окажется не в пример выше по сравнению с эффектом от подброшенной в урну пачки бюллетеней, — так что риск (в том смысле, как его понимают в страховом деле, — то есть произведение вероятности нежелательного события на величину наносимого им ожидаемого ущерба) остается высоким.

Следующая стадия — передача информации в вышестоящую инстанцию. В России на сегодняшний день никакие электронные системы, включая пресловутую ГАС «Выборы», не используются для официальной передачи результатов и служат лишь для целей мониторинга, — так что о происках злобных хакеров пока можно не беспокоиться. Однако если на заседании избирательной комиссии будет принят один протокол, а в вышестоящий избирком отправится другой, — это может остаться незамеченным. По крайней мере, после нашумевшего случая, когда Госдума долго обсуждала и вносила поправки в законопроект, а перед окончательным голосованием по его принятию на руки депутатам был выдан совершенно другой текст, — подобная возможность несбыточной не выглядит.

Эти две стадии повторяются ненулевое число раз. Только карликовые государства могли бы себе позволить, чтобы центральная избирательная комиссия принимала и обрабатывала результаты непосредственно с участков. В остальных же странах система избиркомов имеет пирамидальную структуру с числом уровней, зависящим от численности населения и государственно-административного устройства. Избирательная комиссия принимает протоколы с нижестоящего уровня, суммирует результаты, составляет свой протокол и отправляет его наверх, — пока не дойдет до центризбиркома. При каждом таком подсчете существует риск, что итоговая сумма не будет соответствовать исходным данным или что сообщение будет подменено по пути.

Впрочем, как уже говорилось, вероятность фальсификаций такого рода довольно мала, — протоколы избирательных комиссий различных уровней в большинстве демократических государств публикуются, что дает возможность провести независимую проверку любому желающему. Основной зоной риска являются избирательные участки, — как на стадии голосования, так и при подсчете бюллетеней и составлении итогового протокола.