Дошло!

Незадолго до старта новогоднего алкогольного марафона признанный лидер рынка так называемых политтехнологий Глеб Павловский сказал в интервью «Эксперту», что массовые коммуникации уже стали более мощным инструментом воздействия на «массы», чем традиционные средства массовой же информации.

Незадолго до старта новогоднего алкогольного марафона признанный лидер рынка так называемых политтехнологий Глеб Павловский сказал в интервью «Эксперту», что массовые коммуникации уже стали более мощным инструментом воздействия на «массы», чем традиционные средства массовой же информации.

Говорилось это в связи с успешными действиями украинской «оранжевой оппозиции», которая, как известно, очень эффективно использовала Интернет и мобильную связь для обмена информацией и обеспечения организационных функций. Вот в таких случаях и восклицаешь (мысленно, конечно) слово из заголовка. Даже если оставить в стороне многочисленные писания на эту тему теоретиков новой информационной культуры, ничто не мешало политтехнологам чуть раньше вспомнить недавние события, приведшие к смене правительства в Испании после жестоких терактов на железных дорогах. Лондонский исследователь медиа Ричард Барбрук писал в «КТ» #560, как благодаря новым средствам коммуникации ложь о мнимых организаторах терактов, транслировавшаяся по полностью подконтрольному властям телевидению, с треском провалилась, из-за чего, в свою очередь, тут же рухнуло и правительство.

Барбрук приводил этот пример в подтверждение своего тезиса: новые инфотехнологии, вне всякого сомнения, делают людей свободнее. Если считать, что возникшие в последние годы «общественные инструменты» ИТ — блоги, файлообменные сети, даже самодеятельные сетевые энциклопедии — инструменты свободы, то «победу» интерактивной коммуникации над широковещанием можно только приветствовать.
Однако на нашей политсцене, в наших СМИ преобладает совершенно иная точка зрения. Она состоит в том, что новые средства коммуникации — это новый инструмент манипуляции людьми, и наличие такого инструмента с недавних пор вызывает повышенный энтузиазм. Очень показательны сделанные буквально на днях заявления одной из самых заметных фигур наших политшоу — Михаила Делягина, возглавляющего Институт проблем глобализации. Он предсказывает, что уже в конце февраля возникнет «сетевая структура», контролирующая стихийные выступления обманутых льготников. Она «оседлает волну, войдет с ней в резонанс, потом раскачает эту волну и придет к власти».

В подобных утверждениях меня всегда поражала первобытная вера в магию слова, в его могущество: если вы научились говорить правильные вещи в правильное время, а главное, если у вас есть средства, чтобы вас услышали, то остается лишь «раскачать волну» и «войти в резонанс»! Сама же «волна» при этом — всего лишь пассивный материал. По этой логике, испанскому правительству надо было врать не только по телевидению, но и в интернет-форумах, и тогда все бы, глядишь, и обошлось.

Если же считать население все-таки состоящим из наделенных разумом и сознанием людей, то с таким взглядом, честно говоря, согласиться трудно. Между тем приписывание «политтехнологиям» магических свойств часто встречается даже в научно-технической среде. Мне приходилось, например, слышать от серьезных, солидных российских разработчиков рассказы о том, что основной задачей американских суперкомпьютеров следующего поколения будет расчет незаметных, но губительных воздействий на нашу политическую систему. Вопрос о методической стороне подобных расчетов оставался за кадром. Никто не мог объяснить, каковы, если можно использовать такую аналогию, «уравнения», решение которых требует столь высокой вычислительной мощности; кто и когда их написал и, главное, откуда такая уверенность в существовании этих «уравнений» — то есть точного, детерминированного, алгоритмизуемого описания динамики общественных процессов?

Этот разговор состоялся несколько лет назад, а вскоре мне попалась на глаза статья уже упомянутого Михаила Делягина, где разъяснялось значение некоего загадочного термина high-hume. Вот оно, подумал я — и не ошибся. Автор утверждал, что превосходство Запада над остальным миром будет вскоре обеспечиваться уже не просто «высокими технологиями» (high-tech), а «высокими гуманитарными технологиями», high humanities, которые как раз и включают умение манипулировать людьми, социальными группами и прочим подобным материалом.

Однако описания хоть одной подобной технологии в статье не было. Неудивительно — кто же будет публиковать чертежи оружия, сулящего мировое господство. Удивительно другое — поиск в Интернете упоминаний о high-hume до сих пор приносит ссылки только на русскоязычные источники. Возможно, эти технологии там называют как-то иначе — но как? И почему в таком случае потребовалось придумывать новый англоязычный термин для использования здесь? Обидно было бы думать, что high-hume — лишь удивительный пример активной жизни слова, изначально лишенного какого-либо содержания. Понятно, что у нас многие считают чистой магией и сверхсекретной технологией умение успешно провести мероприятие с участием десятка человек. Но если у читателей есть сведения о более содержательном high-hume’е — поделитесь! До сих пор материалы на эту тему мне встречались в основном в неожиданных местах — на сайтах сотовых операторов или в рекламе книг по «тренингам».

Увы, почти не остается места рассказать, что же еще недавно «дошло» до нас в области ИТ. Давид Горелишвили пишет, что до нас дошли (здесь — в смысле «добрались») еще и неумолимые компьютерные барьеры между обществом и властью. Ну а тема номера дает некоторое представление о том, до чего могут дойти сами компьютерные технологии в недалеком будущем.