Жизнь вне контекста

В 1989 году, на заре перестройки, в СССР приезжала писательница Нина Николаевна Берберова, яркая представительница первой волны русской эмиграции (с 1922 года) и самых влиятельных масонских лож (о коих и поведала читателям в книге «Люди и ложи.

В 1989 году, на заре перестройки, в СССР приезжала писательница Нина Николаевна Берберова, яркая представительница первой волны русской эмиграции (с 1922 года) и самых влиятельных масонских лож (о коих и поведала читателям в книге «Люди и ложи. Русские масоны ХХ века»). Берберова дебютировала в журнале «Беседа», издававшемся Максимом Горьким и ее мужем, поэтом Владиславом Ходасевичем. В 1950 году переехала в США, где до самой смерти в 1993 году преподавала в Принстонском университете. Именно в статусе профессора кафедры русской литературы Союз писателей СССР и пригласил Берберову посетить родину.

Так как Нина Николаевна была счастливой обладательницей «сине-орлиного» паспорта, ей полагался переводчик. Тот факт, что она говорила по-русски лучше всего Союза писателей СССР вместе взятого, мало волновал бюрократическую систему. За что я ей (системе) глубоко признателен, поскольку переводчиком Берберовой определили вашего старого (а тогда — еще в расцвете двадцатисемилетних сил) голубятника.

Впрочем, переводить все-таки приходилось: с Берберовой приехал ректор Марсельского университета и съемочная группа французского телевидения, которая фиксировала на пленку каждый шаг легендарной старушки в Москве и Ленинграде. Параллельно съемку вели ребята из «Ленфильма», обладавшие, как им казалось, безусловным мандатом — правами хозяев территории. Как вы понимаете, две съемочные группы одновременно работать не могут, к тому же французы еще до поездки заключили с Берберовой эксклюзивный договор, поэтому конфликты возникали практически ежедневно и доходили чуть ли не до драки. Улаживанием этих конфликтов я по большей части и занимался. И вот почему.
Нина Николаевна, восьмидесятивосьмилетняя старушка, хоть и обладала удивительно ясным умом, памятью и сознанием, комплекцией отличалась субтильной, отчего (с учетом возраста!) впадала в полуобморочное состояние не то что от излишне энергичного рукопожатия, но даже от близкого расположения посторонних тел (например, в моменты раздачи автографов на творческих вечерах). Меня она с первой секунды воспринимала исключительно как представителя доблестных органов, и все уверения о филологическом факультете МГУ, аспирантуре и только-только защищенной диссертации встречала снисходительной улыбкой, которую, однако, всегда сопровождала заговорщицким подмигиванием. Чего уж греха таить, любила Нина Николаевна тайные общества плаща и кинжала! К тому же Берберова явно знала о советской истории нечто важное и нам, в этой истории варящимся, недоступное, поэтому мой лже-чекистский блезир ее не только не смущал, а, напротив, очень даже радовал и вдохновлял. Все эти обстоятельства, усиленные моими внушительными габаритами, обеспечили мне роль раз уж не переводчика, то телохранителя, а в ряде обстоятельств — и импресарио. Рано утром я заезжал за Берберовой в гостиницу, она же с невообразимой трогательностью и женственностью, не признающей возрастных границ, брала меня под руку и кокетливо вопрошала: «И куда же мы пойдем сегодня?»

Первыми нас раскусили французы и в миг перешли к лобовой атаке, предложив обменивать бюджет съемочной группы не по реально-уличному курсу три рубля за франк, а по смехотворно-официальному — по десять копеек. Ставка была на то, что в знак признательности я стану сообщать им, а не питерской киногруппе, о ежедневном местонахождении Нины Николаевны. Справедливости ради надо сказать, что на этот отчаянный шаг бедных французов толкнула сама Берберова, которая, хоть и подписала эксклюзивный договор, на все вопросы типа «Куда вы завтра поедете?» невозмутимо отвечала: «Понятия не имею. Спросите у Сергея».

Со своей стороны, питерцы избрали просто идиотский рецепт для входа в доверие: режиссер отозвал меня в сторонку и сказал: «Сергей, ты же советский человек! Почему ты помогаешь снимать французам, а не нам?!» Спустя пару лет, когда пришлось распрощаться со счастливой гуманитарной юностью и податься в перестроечный бузинес, я услышал тот же аргумент из уст представителя ижевских оружейных заводов, возмутившегося, что я играю в команде своего американского партнера, а не заодно с ними. Слово в слово: «Сергей, ты же советский человек!»

За внешней дурашливостью этой зарисовки скрываются емкий культурологический смысл, тонко передающий всю гамму нашей совдепьей природы: и таранная установка на халяву, и святая вера в то, что абстрактные принципы («Ты же советский человек!») гораздо важнее профессиональной лояльности и, тем паче, личного интереса. Картину завершает здоровенный сундук европейско-американских иллюзий и предрассудков о России и ее обитателях.

В свободное от борьбы с враждующими киногруппами время я наслаждался общением с удивительной женщиной. Испытывал искренний пиетет перед ее уникальным жизненным опытом и одновременно возмущался оскорбительными, как мне тогда казалось, суждениями типа: «О, Сергей, вы же ничего тут не знаете про настоящую историю!» Помню, спорил до хрипоты, защищая советскую систему образования, приводил в пример убожество образования американского, о котором тогда уже знал не понаслышке: полгода читал лекции по социальной мифологии аспирантам американских университетов, которые приезжали стажироваться в Москву. Все впустую: Берберова только слушала и, лукаво улыбаясь, подводила итог дискуссии: «Нельзя семьдесят лет находиться вне контекста европейской культуры и истории, не оказавшись при этом оторванной от нее». В 1989 году я категорически не согласился. Сегодня, пятнадцать лет спустя, безоговорочно принимаю суждение славной ровесницы века…

Дабы не нарушать стройность заявленной внеконтекстуальной модели, не буду увязывать сегодняшнюю культур-мультур-увертюру с софтверной подборкой второй части «Голубятни». Начнем разговор с одного ибукса. В Сети бродит изумительная «Библия Adobe Premiere Pro» аж на восьмистах страницах в формате PDF. Тянет на сотню мегов — это, конечно, минус (несущественный для обладателей толстых каналов). Писана по-английски — тоже минус (опять-таки не для всех). Во всем остальном — сплошной плюс, особенно для тех, кто, вдохновившись предыдущей «Голубятней», решился освоить увлекательное ремесло нелинейного цифрового монтажа. Будьте уверены: лучше книги о «Премьере» не писано.

Для повышения КПД колонки и очередной демонстрации вышеописанной внеконтекстуальности сообщаю, что найти этот ибукс проще всего на «Осле». Да-да, только на нем. На китайских веб-серверах шансы практически нулевые. Даже если что-то где-то и промелькнет, скорость закачки у сорокапятиградусников(Американское прозвище китайских товарищей (forty-fiver: по углу в 45 градусов между глазами)) чудовищно медленная. На достохвальной «Козе» (KaZaA) ничего нет. На IRC-каналах как-то раз промелькнуло, но уже на следующий день исчезло с концами. Зато на «Осле» — хоть залейся.

Поскольку «Козу» и IRC мы в «Голубятнях» пережевывали не раз, представляю очередной peer-to-peer клиент — eDonkey 2000 Pro (тот самый легендарный «Осел»). Количество файлов в этом обменнике не столь внушительно, как в системе KaZaA (один миллион против полутора миллиардов!), но если вас интересует софт, а не бритнёвая спирсня в «эмпегах» и не гинекология в формате 320х240 (чисто «козья» специализация), то лучше eDonkey ничего не сыскать.

Удобство «Осла» хочу продемонстрировать не совсем обычным — арифметическим — способом. Возьмем, к примеру, программку под названием Canopus Procoder 2.0. Замечательный такой японский кодер, предназначенный для программного преобразования исходного DV-видео в формат MPEG-2. Дело в том, что кодеры, встроенные даже в самые-пресамые пакеты нелинейного видеомонтажа (наши добрые знакомые Adobe Premiere Pro и Ulead Mediastudio Pro), оставляют желать лучшего. Передаю микрофон экспертам компании «Сплайн»: «Вопрос, почему качество преобразованного в MPEG-2 видео так заметно отличается от качества оригинальных DVD-дисков, задается с завидным постоянством. Ответ на этот вопрос тоже известен: такие фильмы кодируются в MPEG-2 на аппаратных и очень дорогих кодерах, а в качестве источника используется несжатое видео. Поскольку в большинстве случаев для создания любительского видео в MPEG-2 используется компрессированный видеоматериал и программный кодировщик в MPEG-2, то результаты просмотра созданных таким образом DVD-дисков несколько разочаровывают».

Вариантов не много: либо покупать аппаратный кодер по более или менее сносной цене (типа Dazzle DV.now AV), либо использовать самый лучший программный кодировщик. Каковым и является Canopus Procoder. Здесь начинается самое интересное. Цена софтверного пакета Canopus Procoder 2.0 — 500 долларов, цена «железяки» Dazzle DV.now AV — 250 долларов. Забавная ситуация, не правда ли? Ну да к нашему внеконтекстуальному миру это отношения не имеет.

Canopus Procoder 2.0 есть на Горбушке. Просят за него 800 рублей (для сравнения: рядовой диск с компьютерными программами стоит от 100 до 300 рублей). Мол, «Procoder защищен специальным донглом на параллельный порт, пришлось помучиться», и тому подобная шелуха. На «Осле» образ диска Proсoder’а (ProCoder v2.iso) выложен аж на 96 серверах. Что означает: скорость закачки почти гарантированно выше мегабита в секунду. То бишь на всемирную демонстрацию нашей внеконтекстуальности уйдет не более двух часов. Размер образа диска — 600 мегабайт. В ценах спутникового Интернета, скоростного канала «Стрим» либо пристойных (подчеркиваю — пристойных!) спальных кабельщиков это будет: 3 цента х 600 мегабайт = 18 долларов. Или, грубо говоря, 540 рублей. Что, согласитесь, меньше 800 рублей и гораздо меньше 500 долларов. Разговоры о нравственности и морали мы отложим до момента общенационального обратного вхождения в мировой контекст культуры, цивилизации и истории. Пока же меня интересует лишь финансовая реабилитация «Осла». Реабилитация, плавно перетекающая в рекомендацию.
Как обычно, линки на программы, помянутые в «Голубятне», вы найдете на internettrading.net/beritut.

Постскриптум. Получил такое вот письмо от читателя: Хотелось бы просто сообщить интересный факт относительно того, как в Японии называют американцев. Дословно — «бакагадзин» (может быть, не совсем верно написано, но звучит именно так). Слово это состоит из двух: «бака» — «дурак, болван» и «гадзин» — «иностранец». Причем название это принято на официальном уровне (насколько мне известно).

Мое филологическое сердце просто зашлось от умиления. Посему обращаюсь ко всем читателям, владеющим японским языком: пожалуйста, подтвердите или опровергните этого «бакагадзина». Неужели правда?