«Красная стрела» в Бологом больше не останавливается

Это действительно так — ныне фирменный поезд «Москва—Петербург» проносится мимо станции Бологое не снижая скорости.

Это действительно так — ныне фирменный поезд «Москва—Петербург» проносится мимо станции Бологое не снижая скорости. Случайно или нет, но изменение расписания не намного опередило закрытие популярной передачи «Красная стрела» на НТВ. Причем ранее уже дважды закрывали передачу «Тушите свет» (в 2002 году — на НТВ, в 2003-м — на ТВС) с теми же героями, Хрюном Моржовым и Степаном Капустой. Собственно, это и послужило поводом для разговора вашего покорного слуги с Анатолием Валентиновичем Прохоровым, генеральным директором телекомпании «Пилот ТВ».

Но довольно быстро обнаружилось, что мы разговариваем уже совсем не о передаче и даже вообще не о телевидении. Оказалось, что у Анатолия Валентиновича весьма оригинальный взгляд на множество проблем, которые сейчас широко обсуждаются.

Многое в нашей беседе будет понятнее, если ознакомиться с биографией моего визави. В 1971 году Анатолий Валентинович закончил физфак МГУ, в 1978 году защитил диссертацию на степень кандидата физико-математических наук. Но уже с 1973 года он совмещает научную деятельность с работой на гуманитарном поприще — становится ученым секретарем Комиссии по теории культуры Научного совета по истории мировой культуры при Президиуме АН СССР, публикует работы по теории литературы, театра и кино. С 1981 года читает лекции по вопросам пластической культуры театра в ВТО, с 1985-го — организатор и руководитель ежемесячного Семинара по теории анимационного кино СК СССР. В 1988 году Анатолий Валентинович переходит от теории к практике — став вице-президентом Московской анимационной студии «Пилот». Продюсер (совместно с А. Татарским) тридцати с лишним анимационных фильмов. В 1997 году он стал одним из организаторов и генеральным директором телекомпании «Пилот ТВ». Ее телепроекты (первый — телепрограмма «Чердачок Фруттис. Шоу братьев Пилотов» на ОРТ, позднее — «Тушите свет» на НТВ и ТВС и «Красная стрела» снова на НТВ) отличает уникальная технология, позволяющая готовить ежедневную передачу на злобу дня, в которой анимационные персонажи действуют наравне с живыми людьми в реальном времени (Подробнее о технологиях, используемых в передачах студии «ПИЛОТ ТВ», см. Ю. Ревич, А. Филонов, «Марионетки наизнанку» («Домашний компьютер», № 11, 2003, с.94)). Но кроме этого, в 1999 году Анатолий Валентинович становится одним из организаторов и вице-президентом Российской Академии Интернета, основным проектом которой было ежегодное вручение Национальной Интернет Премии. С 2003 года — один из организаторов и художественный руководитель Студии компьютерной графики «Петербург» и ее проекта «Смешарики» — двухсотсерийного (!!!) анимационного сериала для малышей. Поэтому половину времени Анатолий Валентинович проводит в Петербурге, в противофазе со своим мобильным телефоном, который обычно пребывает в той из столиц, где в данный момент его владелец отсутствует. Тем не менее, после двухнедельных согласований нам все же удалось договориться о встрече.

Анатолий Валентинович, закрытие «Красной стрелы» — это чистая политика или передача исчерпала себя?

— Само по себе закрытие — это настолько банально, что даже неинтересно говорить. Ну, были закрыты все сколько-нибудь острые и раздражающие передачи, связанные с политикой. Не то чтобы долго-долго хотели закрыть именно «Красную стрелу», нет, просто был некий перечень «беспокоящих» программ.

Российское телевидение довольно часто, по выражению Лукашенко, «перетрахивают». И «перетрахивание» это происходит действительно по политическим причинам, никакого отношения к творчеству не имеющим. Но, как ни смешно, при всех издержках, это во многом идет телевидению на пользу. Я опускаю сейчас аспекты свободы слова и демократии, в которые читатели «Компьютерры», наверное, давно уже не верят…

С творческой точки зрения все это не дает телевидению закиснуть, как бывает в западном мире и как было в Советском Союзе, когда одну передачу делают десятилетиями. Но польза оборачивается большими трагедиями для отдельных студий и проектов. Пример — потеря Парфенова. Полагаю, сам Парфенов внутренне думает что-то вроде «ах, вовремя меня попросили завязать с этими проектами» — потому что они уже сделаны, а когда тащишь, как локомотив, год-полтора — это уже тяжело.

Нам очень тяжело было работать с «Тушите свет» — было сделано уж никак не меньше четырехсот передач. Вообще у нас были планы по «Тушите свет». Она должна была двигаться, как этакий мексиканский сериал: появляются супруги, дети, соседи, что-то все время должно меняться, чтобы передача не умирала. Мне, как и всей замечательной команде — Володе Нехлюдову, Ростиславу Кривицкому, Сергею Гриффу, — не кажется, что «Тушите свет» исчерпала себя. Но то, что ее обрубили — с другой стороны, может, и правильно сделали.

Когда мы вернулись на НТВ (То есть в 2003 году, после второго закрытия на ТВС), нам сказали очень смешную фразу: вы сделайте то же самое, но без Хрюна и Степана и с другим названием. После месяца споров Хрюна и Степана мы отстояли, но передачу стали делать новую. Если помните, в начале там были «шишки» — этакие VIP-персоны, хотя это было не очень удачно, зато появились другие замечательные герои — Генка, Репка, то есть репродуктор. Вообще с «Красной стрелой» было труднее — она была больше заказной, по заданию. Читатели «КТ» могли заметить, что технологически передача стала раз в полтора сложнее, туда вошли рисованные фоны, задники стали чаще меняться — раньше-то все на одной кухне происходило. Режиссер Грифф с командой ездил на «Красной стреле» и отснял несколько сотен кадров цифровой камерой — это то, что стало потом будущими фонами. В конце концов мы заметили, что нам интереснее не столько насмехаться над политическими событиями, сколько смеяться над обыденной жизнью, обнаруживать что-то абсурдное не только в политических выступлениях, но и в высказываниях простых людей. И вот сейчас, когда это все закрыли, мы пытаемся сделать несколько проектов, которые будут по-прежнему с Хрюном и Степаном, но чисто юмористическими, направленными на обозрение всей нашей жизни, некоей юмористической драматургией.

А, если не секрет, на каком канале?

— Мы не теряем надежд на НТВ, с которым у нас сложились тесные и многослойные отношения, тем более, что туда вернулся генеральный продюсер Александр Левин. Надо подчеркнуть, что рождение «Тушите свет» — заслуга именно его.

Как-то вы выдвинули тезис «сегодня игровое кино уже не является центром кинематографа». А какое? Пока что, кроме чистой (традиционной) анимации, все фильмы, даже если они с компьютерными эффектами, делаются с живыми актерам.

— Игровое кино — это то, где играют актеры. То есть там требуются звезды — актерское мастерство, тонкости всякие… актер там — на первом плане. А на сегодня актер в жанровом кино (а мэйнстрим Голливуда и вообще мирового кинематографа — именно жанровое кино) низведен до роли анимационного персонажа. Вот три явления современного кинематографа — «Человек-паук», «Матрица», «Властелин колец». Актер работал так, чтобы сложился образ рисованного супергероя. В этом смысле спецэффекты и актеры в современном кино стали играть на равных, никого теперь не волнует Марлен Дитрих с ее точной игрой. Кстати, именно потому многие русские актеры Голливуду не нужны. Жанровое кино стало настолько же игровым, насколько анимационным.

Может ли так случиться, что компьютерные игры, анимация и кино сольются в нечто единое?

— Нет, потому что это разные способы взаимодействия публики с экраном. Есть мое любимое (может, даже сам придумал): «зритель ничего не понимает, но все чувствует». Он отличает вид экрана, когда это «аська», или компьютерная игра, или веб-серфинг, еще и совмещенный с фоновой музыкой и разговором по интернет-телефону, — сам такое видел! И тут важно подчеркнуть, что не все сольется в один аморфный узел, наоборот — вместо, скажем, трех-пяти типов времяпрепровождения перед экраном — телевизор, кинотеатр, печать текстов, игра — будет двенадцать-пятнадцать. Зрителю предложен более широкий выбор, разный, но по-своему точный, адресный.

Интернет — просто коммуникационная среда или нечто большее?

— Вы очень правильно сказали, что Интернет — коммуникационная среда. Я об этом давно твержу. Раньше говорили, что Интернет — большая библиотека, сокровищница знаний и т. п. Но нужно различать два Интернета — один я условно называю «Экспонет», это действительно экспозиционная площадка, библиотека, и это потрясающе — каждый из нас, исследователей или простых людей, может найти там нужное, неважно, что он ищет, пусть даже расписание электричек. Но другой Интернет — это именно коммуникационный, это общение, это письма, «аська», чаты, форумы, теперь вот и телефония. Именно тут я жду очень неожиданных ходов — например, беспроводной Интернет может дать необычную синергию всех видов общения. Взять обычные сотовые телефоны: ведь никто не ожидал, что потребность болтать — если более корректно, общаться, — у среднего человека была так зажата, так недоиспользована. Столько выплеснулось желания говорить — на чем делают чудовищные деньги, между прочим! «Ну как? Ты где? Ага… Ну, привет», — нищие студенты, бабушки, во всех странах мира, и Россия не исключение, тратят большие деньги — на что? А на очень важную вещь: на общение, которое, как выяснилось, является одной из главнейших потребностей человека. Никто ведь об этом не думал. И ноутбук или КПК, связанный с Интернетом, может дать некое новое качество.

Обратите внимание, что в бизнес-общении очень важна письменная составляющая. Вот я договариваюсь с человеком по телефону, потом он или я говорим: ну, пришли мне мэйл, о чем мы договорились. Перейдет ли эта потребность в обыденную жизнь — интересный вопрос…

Личное или хотя бы голосовое общение содержит в себе массу невербальных составляющих, иногда, однако, несущих больше информации, чем собственно слова…

— Конечно. В чем замечательная особенность эпохи этой новой мегателефонии? В том, что она вернула культуре устного общения ее исконное место в человеческой жизни. Эпоха Гутенберга выдвинула письменность на центральное место настолько, что личное общение стало казаться чем-то второстепенным — вот книгу написать, это о-го-го! Откуда возникли все эти проблемы авторства, кстати… И сегодня вот этот момент нового баланса между устной и письменной речью, между левым и правым полушарием, очень интересен. Возвращаясь к вопросу письменной фиксации в быту — а эсэмэски? Подростки увлекаются этим, как вы знаете, даже с некоторым безумием — причем ведь не оттого, что дешево, тут совсем другое: послать записочку совсем не то, что поговорить. И обратите внимание, что это функция уже ноутбуковская, экранчик мобильника тут выступает как экран карманного компьютера. Вот на этом стыке и могут происходить всякие интересные вещи.

А может ли существовать такое отдельное интернет-искусство? Возьмем широко разрекламированную сетературу…

— Обратите внимание, что прошло всего-то несчастных три года, и тем не менее ХХ век уже смотрится на некоторой дистанции. Начинаешь понимать, как сильно он изменил историческую ситуацию в культуре. В том числе ХХ век сделал фигуру искусства одной из важнейших. Но к исходу столетия этот надувшийся пузырь лопнул, как NASDAQ. Но если крах доткомов заметили, то старый миф об искусстве — в том смысле, как его обычно понимали раньше, — оказался неработающим незаметно для всех. И когда мы на прежние понятия об искусстве пытаемся натянуть новые технологические одежды, получаются мертворожденные вещи. Исторический пример: был театр, пришло кино, оно попыталось фиксировать спектакли на пленку, но оказалось, что это никому не нужно. Потом в кино пришел звук, и выяснилось, что все наработанное в немом кино не годится. Сетература — это такая же попытка, немножко мертвенькая. Мы же понимаем, что основное, что приобрело слово в Интернете, — то, что оно стало словом диалога. Если нет реплик, если нет двух-трех собеседников — того, что есть в форумах и чатах, то нет и слова.
В 90-х годах были очень модны MUD — Multi-User Dungeons (Переводится как «многопользовательское подземелье». MUD часто расшифровывают также, как Multi-User Dimension — «многопользовательское измерение»), многопользовательские ролевые игры. Это игра в текстовом режиме — собрались люди и писали некую пьесу, каждый за свой персонаж, под своей маской. Они жили в этом — скандалили, мирились, разговаривали. Кстати, мало кем подчеркивается, но Интернет — это внутренне театрализованная среда, там очень много импровизационного, масочного, там сплошные диалоги, там так же умирает игра, как умирает спектакль, когда закрывается занавес. И в этом его отличие от «консервов» — кино и литературы. Представьте себе, что три хороших юмориста или литератора играют в онлайне в такую MUD-игру — наблюдать за ней с удовольствием могут сотни и тысячи зрителей-пользователей. Вот такая литература может быть в Интернете.

Стоит ли руководить Интернетом?

— Мое мнение — стоит. Но независимо от моего личного мнения это рано или поздно произойдет. У так называемых либералов — либертарианцев — очень странное представление о свободе — как о высшей ценности. Что далеко неправильно: свобода — это инструмент. А ценности лежат в другом месте и, пожалуй, повыше, чем свобода. Люди бывают свободны и в концлагере. Когда говорят: ай, зажимают мою свободу! — это само по себе бессмысленно; как только ты поехал в троллейбусе определенного маршрута, ты уже несвободен. Стоит различать свободу внешнюю и внутреннюю и понимать, что свободой ты платишь за блага, которые тебе предоставляют. Надо быть честным и последовательным: хочешь свободы — иди в леса, живи, как Маугли, и вот тогда пусть для тебя свобода будет высшей ценностью.

Менталитет хакера — это менталитет подростка, вырвавшегося туда, где нет запретов. Если помните, в начале 90-х по России прокатилась волна вандализма — били стекла, ломали скамейки, резали сиденья в электричках. Подросток советских времен откуда-то понимал, что это — нельзя, табу. А потом оказалось — а кто, собственно, запрещает? Потом, через пять-семь лет, это резко упало — этот участок общественного внимания оказался выработанным. Возможно, волна вирусописательства — тоже освоение новых территорий.

Может быть, волна вирусописательства или, например, спама спадет, когда люди поймут, что это неприлично?

— Людьми не движут понятия прилично или неприлично. Людьми движут представления о том, стоит ли тратить усилия или не стоит, поймают или не поймают.

Но поможет ли, например, поголовная «паспортизация» по Касперскому (Евгений Касперский предлагает ввести идентификационный номер для каждого пользователя Сети, считая, что это поможет раз и навсегда покончить с вирусами)?

— Вопрос: от чего поможет замок на двери подъезда? Ответ: от того, чтобы в подъезде не писали — поможет, а от спланированного ограбления квартиры, в которой лежит пятьдесят тысяч долларов, — вряд ли. Второй вопрос: как часто писают в подъездах и как часто чистят квартиры?

Кстати, насчет спама. Лично я просто перестал раздражаться. Я получаю писем семьдесят в день, но трачу на их удаление всего три-четыре минуты. Я могу себе позволить отдать несколько минут в день на бесполезные действия, так как мы тратим в день на бесполезные вещи гораздо больше. И на этом меня проблема спама перестала волновать. Думаю, что проблема спама во многом обусловлена тем, что каждый из нас внутренне невротичен, истеричен и пользуется малейшим поводом, чтобы начать кричать: «А-а-а! меня притеснили, меня обманули!»

Вопрос о другом — что будет с Российской Академией Интернета и Национальной Интернет Премией?

— Российская Академия Интернета — не Академия наук. Это большое профессиональное жюри, ежегодно присуждающее большую национальную награду. Собственно проект тащили два человека — Егор Яковлев и я, и Егор нашел блестящего спонсора — Intel. Она там была титульным спонсором первые два года, но потом по собственным корпоративным правилам Intel от этого дела отошла. К сожалению, без крупного спонсора ни одна национальная премия не может делать главного — она не может обеспечить мощного пиара, скажем, телетрансляции церемонии. И, начиная с третьего выпуска, у нас были серьезные проблемы. Из-за недостатка финансирования мы с Егором и другими замечательными людьми из Бюро, куда входит и Никита Корзун, и Аркадий Волож, и Дмитрий Мендрелюк, и еще масса достойных людей тащили это дело на общественных началах, как в советские времена. Потом было много попыток как-то это возродить, но мне, например, в этот проект возвращаться неинтересно. Не могу сказать за Егора. Но сам проект мне близок и дорог, надеюсь, он возродится, и это не будет премия «Яндекса», как хочет Волож, потому что это неправильно — она должна быть национальной. У нас много академий, и все бесполезные, кроме Академии наук, о которой разговор особый и нелицеприятный. А Академия Интернета — это, повторяю, большое жюри, которое легитимизирует процедуры формирования лауреатов Национальной премии. Если нет премии — что делает жюри? Оно отдыхает.

Еще один личный вопрос. Многие гуманитарии имеют техническое образование. Но многие рассматривают это просто как потерянное время. Ваше физическое образование помогло вам в киношной и культурологической деятельности?

— Скажу очень точно и определенно: оно не просто помогло, оно правильно сформировало всю мою гуманитарную деятельность. Я всем обязан естественно-научному образованию — подчеркну, не техническому, а именно естественно-научному. В образовании надо иметь некий высший, элитарный этаж, который может формироваться в университетах — настоящих, конечно, — и эти группы должны учиться тому, чтобы иметь и гуманитарное и естественно-научное видение мира. Это так же важно, как развивать обе половины мозга — левую и правую, образное мышление и логическое.

Окончив университет, я попал в Институт физической химии Академии наук. У меня были задачи, связанные с квантовой статистикой, я быстро пришел к выводу, что корни лежат в классической статистике, потом дошел до классической механики, стал читать Ньютона и пришел к тому, что все основные понятия строгой науки вышли из каких-то общих бытовых, культурных представлений. Например, физическое понятие «сила» является богословским термином — из девяти небесных иерархий, одно называется Сила, именно в этом смысле его заимствовал Ньютон. Так мои научные интересы вывели меня в методологию науки, а потом и в теорию культуры. «Случайно» я встретился с Юрием Михайловичем Лотманом, Вячеславом Всеволодовичем Ивановым и их школами. Но я точно знал, что входя в гуманитарный материал, благодаря моему естественно-научному образованию, я обладаю системным мышлением.