Хорошая наука это наука хорошего вкуса

Нижеследующие строки можно было бы считать прямым продолжением статьи Дмитрия Баюка. Я согласен с ее автором практически во всем, кроме акцентов.

Нижеследующие строки можно было бы считать прямым продолжением статьи Дмитрия Баюка. Я согласен с ее автором практически во всем, кроме акцентов. Своеобразие текущего момента, как говаривал наиболее упоминаемый в статье писатель, состоит в том, что подавляющее большинство профессиональных ученых-естественников верят в силу и полезность науки по-прежнему, то есть в прежней форме, не искаженной озарениями их выдающихся коллег и находками серьезных философов. Общество же утеряло значительную часть былого почтения к науке и людям, в ней работающим. Потеряло, между прочим, не в прямой связи с работами Куна и Фейерабенда или, скажем, Гейзенберга.

Один из аспектов этого двустороннего процесса — выход на поверхность самых причудливых наук и антинаук. Многие из них явно вступают в противоречие с хорошим вкусом (кто дал вам право писать от имени хорошего вкуса? — спросит читатель) и пробуждают опасения, что массовая культура вскоре будет предпочитать среднему образованию претенциозную безграмотность везде и во всем. Понятно, что мне, как и другим выходцам из минувших эпох, хочется «встать на защиту завоеваний науки».

Но ситуация уже давно не такова, чтобы можно было просто указывать на то, что результаты фундаментальных исследований рано или поздно будут приносить людям пользу. Это почти так, но речь не о том. Под вопросом роль науки в системе, а не полезность ее отдельных достижений. Попробуем перечислить некоторые претензии к науке и скажем несколько слов в ее защиту.

1. Научно-технический прогресс представляет собой «пирамиду», вовлекающую постоянно растущие (возможно, по экспоненциальному закону) ресурсы. Отличие от финансовой «пирамиды» в том, что в нашем случае крах не может быть точно спрогнозирован, поскольку в процессе развития в дело вовлекаются новые ресурсы, открываемые самой же наукой. Можно констатировать, что основоположники науки, обманываясь сами, невзначай обманули и общество: прогресс выглядит не монотонным накоплением разнообразных благ (а ведь еще полвека назад фантасты пугали нас скукой и бессмысленностью лишенного жизненных задач общества будущего), а гонкой должника, постоянно перезанимающего все большие суммы. Совершенно справедливо, но очень уж мимоходом пишет об этом Дмитрий Баюк: кто будет отдавать долги, инженеры или экстрасенсы? Ясно, что в нынешней «парадигме» инженеры смогут их отдать, только сделав новые долги. С другой стороны, маги не смогут обеспечить непосредственную переработку радиоактивных отходов. Проблема должна решаться на уровне смены «парадигмы», причем эта смена касается не столько науки самой по себе, сколько тех, кто пользуется ее результатами. Можно надеяться, что будет построена система принятия глобальных общественных решений. Можно надеяться, что за падением авторитета науки последует падение потребительских амбиций (хотя я не вижу ни малейших признаков этого). Так или иначе, ясно, что наука не может помочь в построении новой общественной системы принятия решений, как и не может быть исключена из процесса их исполнения.

2. У истоков современной науки стояли люди, верившие, что «книга природы написана на математическом языке». Они надеялись, что все многообразие мира, как и нас в этом мире, можно описать не слишком сложными уравнениями. Трудностей, конечно, не избежать — надо уметь решать эти уравнения и знать необходимые начальные условия, но ничего лучшего все равно предложить невозможно. Это было грандиозное заблуждение, одновременно ответственное за поразительный прогресс, который не могли предвидеть даже сами творцы новой науки, и за ситуацию, в которой оказались потомки. На многие важные и интересные для человека и человечества вопросы наука не сумеет ответить никогда. Я имею в виду математизированную науку в том виде, в каком она была задумана творцами. Вспомним, что Кант утверждал, что в любом учении о природе ровно столько собственно науки, сколько в ней математики. Но ведь при этом он и не думал убеждать нас, что кроме такой науки человеку ничего не надо — в том числе и в его интеллектуальных поисках.

Вот пример. Современная прикладная психология демонстрирует многообразные практики, которые сопровождаются какими-то теоретическими (точнее, похожими на теоретические) построениями. Но разумные психотерапевты понимают, что «бессознательное» или «архетип» существуют совсем не в том же смысле, что атомы и небесные тела физических наук (хотя в каком смысле существуют последние, тоже неясно еще со времен Беркли). Понятно, что психология, если она подряжается на решение жизненно важных человеческих проблем, не может и не должна пытаться строить себя в духе точного естествознания. Похожие вещи можно сказать и о некоторых аспектах медицинской практики.

Но тогда на каком основании мы собираемся причислять психологию и медицину к науке, пусть и в расширительном смысле, а «приворот без колдовства» и «астрологический прогноз на неделю» — к лженауке? Автор «Обаяния абсурда» совершенно прав — это решение принимается только с позиции вкуса. Например, мне кажется, что настоящий маг (то есть человек, практикующий магию и столь же серьезный, как лучшие из моих коллег) не станет именовать себя Академиком Белой Магии. Я буду выносить суждения о его занятиях, ориентируясь в первую очередь на речевые обороты, стиль аргументации и поведение. Разумеется, по этим признакам немалую часть деятелей науки и даже отдельные ее течения я помещу в ту же категорию, что и шарлатанов от магии и народной медицины. Возможно, я ошибусь. Возможно, мои занятия покажутся кому-то лженаукой. Единственное, на чем я настаиваю, — эта экспертиза с позиции вкуса ни в коем случае не должна рассматриваться как произвольная и легкомысленная. Это занятие не менее серьезное, чем проверка математических доказательств. Даже более серьезное. Несмотря на отсутствие очевидных ориентиров.

3. Откуда берутся эксперты? Они воспитываются в системе образования. Эта система до настоящего времени в значительной степени ориентируется на ту самую науку, о которой мы ведем речь. Старая машина образования в изменившихся условиях уже не может работать столь же эффективно, как прежде.

Что мы потеряем, если вместо физики будем учить детей пользоваться бытовой техникой, никто сказать не сможет. Процесс выветривания фундаментальных знаний из системы образования идет во всем мире, но, коллеги, не должны ли мы в меру своих сил сопротивляться этому «естественному» процессу? Думаю, что какие-то мыслительные процедуры станут недоступны большинству выпускников школ, если вытеснение науки будет продолжаться. Однако при любом развитии этого процесса ценность образования не должна терпеть убыток вместе с ценностью науки.

Образованный человек — это не тот, кто накопил определенный запас знаний, это, пользуясь определением Жана Пиаже (Jean Piaget), человек, освободившийся от эгоцентрической точки зрения, умеющий оценивать и описывать ситуацию, отстроившись от своих интересов. До сих пор это свойство приобреталось именно в процессе знакомства с науками. С этим же процессом связано развитие того самого вкуса, который позволяет отличить добросовестную интеллектуальную деятельность от ее симуляции.

Наука никогда не даст того, что она явно или неявно обещала, но не будем обижаться и мстить. Наука — одна из важных форм отношения человека к миру. В организме цивилизации она играет свою роль. Обращаться с ней надо осторожно, прежде всего потому, что роль эта непонятна.