Сетевая война в Ираке

Начиная войну, администрация Буша исходила из того, что, имея подавляющее военное, материальное, а главное — технологическое превосходство над своими оппонентами, Америка может позволить себе практически все.

«Чем успешнее идут у нас дела в Ираке, чем более свободным становится население страны, чем больше у него электричества, чем больше рабочих мест, чем больше детей ходят в школы, тем более отчаянными становятся эти убийцы, поскольку мысль о свободном обществе для них невыносима». Так прокомментировал президент Буш рост атак на американские войска в этой стране.

Отечественному читателю подобная риторика невольно напоминает знаменитый тезис Сталина об усилении классовой борьбы по мере продвижения к коммунизму. Чем лучше идут у нас дела, тем больше у нас врагов, тем сильнее нас ненавидят. И тем больше необходимость в репрессиях. С другой стороны, подобный ход мысли, безусловно, эффективен. Ведь любые примеры атак на американцев в Ираке теперь можно приводить в качестве доказательств того, насколько успешно ведется президентом и его командой политика в этой стране. А вот если нападения на американцев и вооруженное сопротивление вдруг прекратятся, придется заподозрить, что произошло нечто ужасное, а политика США в регионе проваливается.

Надо сказать, что американская публика не слишком радуется подобным теориям. Настроения в Штатах меняются пропорционально росту числа потерь, а главное — по мере того, как выясняется, что строительство «свободного общества» в Ираке (со всеми вытекающими отсюда кровавыми последствиями) может растянуться на необозримый срок.

После того как ракета повредила здание отеля Rashid в Багдаде, убив одного офицера оккупационных войск и ранив еще пятнадцать человек, в Вашингтоне начали оправдываться. Ведь отель Rashid был одним из самых охраняемых мест в городе, потому-то там и поселили заместителя министра обороны (и одного из главных идеологов иракской кампании) Пола Вулфовица.

«Эта атака на Rashid Hotel и взрывы 27 октября показали: Ирак не умиротворен, и независимо от того, насколько велико военное превосходство США, американцы никому не могут гарантировать безопасности в Багдаде», писал австралийский еженедельник Green Left Weekly.

В Америке тоже начинают догадываться: что-то пошло не так (something went wrong). Но что именно?

Начиная войну, администрация Буша исходила из того, что, имея подавляющее военное, материальное, а главное — технологическое превосходство над своими оппонентами, Америка может позволить себе практически все. Урок Вьетнама был усвоен американскими военными в том смысле, что одного материального превосходства недостаточно, нужно еще и технологическое. Разрыв должен быть настолько велик, чтобы сделать всякое эффективное сопротивление немыслимым.

Хотя наступательные операции в Ираке прошли далеко не так просто, как ожидали в Вашингтоне, ясно, что иракская армия не могла, да и не хотела вести большую войну, теряя по несколько сот бойцов на каждого убитого или раненого солдата США. К тому же за режим Саддама Хусейна мало кому хотелось рисковать жизнью. Удалив Саддама от власти и превратив его в виртуальную фигуру, американцы парадоксальным образом убрали в Ираке важнейшее препятствие для развертывания эффективного сопротивления. Саддам вроде бы есть, но его вроде бы и нет.

На самом деле в Ираке действует не менее полудюжины крупных повстанческих группировок, а сколько там «самостийных» партизанских отрядов, не знает никто. Политический спектр сопротивления растягивается от коммунистов до исламистов и постоянно пополняется все новыми категориями граждан, недовольных американской политикой. Чем активнее армия США борется с повстанцами, тем больше в стране людей, задетых ее операциями, пострадавших от них, готовых поддерживать сопротивление.

Партизанская война с каждым днем выявляет слабости мировой империи. Пока шли полевые сражения, войска США, пользуясь преимуществом огневой мощи и своей высокой защищенностью, могли почти безнаказанно убивать иракцев сотнями. Но как только началась партизанская война — без четко очерченной линии фронта, без поля боя в привычном смысле, — положение дел резко изменилось. Никакие приборы ночного видения не защищают от человека, который походит к тебе в магазине и стреляет в спину. Потери американцев явно превосходят потери сопротивления, но хуже всего — что оккупационные войска деморализованы. Чувство защищенности, обеспечивавшееся технологическим превосходством, исчезает, сменяясь неуверенностью и страхом.

Очень важно отметить: централизованная структура принятия решений, естественная для любой «имперской» силы, вступает в противоречие с новыми технологическими возможностями, на которые эта сила опирается. Чем дальше от места событий принимаются стратегические решения, тем меньше возможностей у солдат и политиков США эффективно использовать свой технологический перевес. Их системы управления сложны и перегружены решением множества частных задач. Напротив, партизанское движение, вооруженное весьма отсталыми средствами, основывается на том самом сетевом принципе, который теоретики постиндустриализма провозгласили основой успеха в информационную эпоху.

Партизанские движения всегда были действенны ровно в той мере, в какой они были сетевыми. Их система управления становилась неуязвимой, поскольку центра, который армии, пользуясь преимуществом в материальной силе, могут разгромить одним ударом, просто не существовало. Знаменитая партизанская война против вермахта в Белоруссии была успешна именно потому, что Москва так и не смогла до 1944 года наладить четкое управление отрядами из единого центра. Несмотря на создававшиеся в столице штабы, партизанщина жила собственной жизнью, а операции, проводившиеся по указке московского главного штаба, оказывались показушными и неэффективными.

В Афганистане и Чечне именно отсутствие единой системы управления у противника создавало многочисленные проблемы нашим военным. Бессмысленно гоняться за каждым отдельным отрядом, а зачастую — за отдельными боевиками, которые то собираются в группы, то расходятся по домам, превращаясь в «мирных жителей». Сейчас то же самое испытывают на собственной шкуре американцы, причем в еще больших масштабах.

Надо сказать, кстати, что население Ирака имеет довольно высокое, по сравнению с другими арабскими странами, образование и технологические знания, а потому можно ожидать не только обстрелов и диверсий, но и более «продвинутых» форм сопротивления, включая даже хакерские атаки на системы связи и управления оккупантов.

Для американского руководства вопрос создания в Багдаде администрации из местных граждан — первостепенный. Он гораздо важнее, чем снабжение людей водой и электричеством, обеспечение безопасности и рабочих мест. Подобные заботы остаются на втором плане. Вот будет сформировано иракское правительство, пусть оно всем этим и занимается!

Вряд ли рядовые иракцы воспринимают происходящее таким же образом, но не в них проблема. В конце концов, Бушу отчитываться надо не перед иракским, а перед американским общественным мнением. Американцы очень смутно представляют себе, что такое жизнь в стране с разбомбленной инфраструктурой. Зато они искренне любят демократию.

Как назло, иракские политики не могут договориться между собой. Курды враждуют с арабами, сунниты боятся шиитов, лидеры племен и кланов враждуют друг с другом, христиане и атеисты опасаются победы исламских фундаменталистов, местное население не доверяет эмигрантам, доставленным в Багдад американцами. Взаимная вражда политических группировок и кланов — давняя традиция в Ираке. Примирить их всех и заставить работать вместе — дело почти немыслимое. Too many elephants in a сhina shop¹

Демократическая власть не назначается оккупантами, а избирается народом. Что если на выборах победят противники США? Или, того хуже, поклонники исламской республики? Любые честные выборы дадут изрядное число голосов баасистам, сторонникам свергнутого режима Саддама Хусейна. Если им позволят баллотироваться, они получат не меньшую поддержку, чем коммунисты в постсоветских республиках. А если их не допустят к выборам, будет ли это честно?

Мало того что исход свободных выборов почти наверняка окажется неприемлем для США, победа любой иракской группировки может стать неприемлемой и для других группировок. Соперничество кланов, региональных лидеров и религиозных групп имеет мало общего с гражданским обществом в привычном смысле слова. На протяжении последних тридцати лет партия Баас пыталась построить в Ираке единую нацию с помощью террора. Большинство современных наций, кстати, тоже были объединены отнюдь не любовью и лаской, но это произошло давно. Мы предпочитаем об этом не вспоминать. В отличие от Бисмарка, объединившего Германию «железом и кровью», Саддам лишь зазря погубил десятки тысяч жизней.

Американская оккупация вряд ли станет для иракцев «школой демократии». Но если бы американо-британские войска сейчас просто упаковали вещички и ушли, они оставили бы Ирак в состоянии полного хаоса. В конце концов, кто бомбил, те пусть и восстанавливают.

Перспективы иракской свободы явно не блестящие. Однако не надо отчаиваться. Если американцы и англичане пробудут в стране достаточно долго, если они, при содействии польских друзей, наделают достаточное количество ошибок и восстановят против себя все слои общества, народ Ирака действительно сможет объединиться. Это и будет решающим фактором становления нации, толчком для развития подлинного демократического движения.

Тогда, быть может, улетая с крыши посольства на последнем вертолете, американские функционеры смогут поздравить друг друга: «Mission accomplished, Iraq is free!»²

1 (назад)Слишком много слонов в посудной лавке.
2 (назад) Задача выполнена, Ирак свободен!