Искусство обмана, глава первая (окончание)

Впервые я столкнулся с Маркоффом в конце восьмидесятых, когда он и его жена Кэти Хэфнер обратились ко мне, работая над книгой «Киберпанк», задуманной как рассказ о трех хакерах: немецком пареньке по кличке Пенго, Роберте Моррисе и обо мне. Какое вознаграждение мне предлагалось за участие? Никакого. Я не понял, с какой стати должен рассказывать им свою историю, если им это принесет деньги, а мне — нет, поэтому от сотрудничества отказался. Маркофф выдвинул ультиматум: или мы даем ему интервью, или все, что он услышит о нас, будет считаться правдой.

Мой отказ от сотрудничества его явно разозлил, и он дал понять, что у него есть средства заставить меня пожалеть об этом. Несмотря на давление я стоял на своем и сотрудничать с ним отказался. В книге я показан как Хакер Темной Стороны. Вероятно, авторы специально включили в нее неподтвержденные, лживые утверждения, чтобы мне отомстить. Демонизировав мою личность и выставив меня в ложном свете, они, возможно, повысили раскупаемость своего произведения.

Однажды мне позвонил кинопродюсер с заманчивым сообщением: Голливуд хочет снять фильм о Хакере Темной Стороны, описанном в «Киберпанке». Я сказал, что в книге полно неточностей и вранья, но это не убавило его энтузиазма. Я согласился предоставить им право на экранизацию сроком на два года за пять тысяч долларов с условием, что мне заплатят еще 45 тысяч, если фильм будет запущен в производство. Когда срок опциона истек, компания попросила продлить его еще на полгода. К тому времени я уже устроился на работу, получал хорошую зарплату, и мне совсем ни к чему был фильм, который выставил бы меня в непривлекательном и ложном свете. Я отказался от продления соглашения. Таким образом, все они пролетели, включая Маркоффа, который, вероятно, рассчитывал на этом проекте капитально заработать. Вот вам еще один повод для мести.

К моменту выхода в свет «Киберпанка» Маркофф вел оживленную переписку со своим другом Симомурой. Их обоих почему-то интересовало, где я живу и чем занимаюсь. В одном из сообщений зачем-то приводились раздобытые ими сведения о том, что я учусь в университете Невады в Лас-Вегасе и пользуюсь студенческой компьютерной лабораторией. Уж не собирались ли Маркофф и Симомура написать обо мне еще одну книгу? А если нет, какое им до меня было дело?

Маркофф наносит удар

Вернемся в конец 1992 года. Заканчивался срок моего пребывания под надзором за взлом сети корпорации Digital Equipment. И тут я узнал, что власти пытаются возбудить против меня новое дело, — на этот раз за противодействие шпионажу — попытку выяснить, для чего были установлены «жучки» в телефонных линиях лос-анджелесской фирмы. Покопавшись, я убедился, что мои подозрения справедливы — служба безопасности телефонной компании Pacific Bell действительно вела наблюдение за деятельностью этой фирмы — как и помощник шерифа по компьютерным преступлениям округа Лос-Анджелес. (Этот помощник оказался братом-близнецом моего соавтора. До чего тесен мир!)

Примерно в это же время ФБР завело в преступной среде информатора и поручило ему поймать меня в ловушку. Они знали, что я всегда стараюсь собрать как можно больше данных о любой конторе, которая садится мне на хвост. Поэтому они велели своему информатору сблизиться со мной и предупредить, что за мной следят. Кроме того, он «выдал» мне информацию об особенностях компьютерной системы Pacific Bell, которые позволили бы мне контролировать эту слежку. Раскусив его замысел, я быстро перевел стрелку на него, разоблачив махинации с кредитками, которые он проворачивал, уже работая информатором. То-то, наверно, фэбээровцы обрадовались!

Моя жизнь совершила крутой поворот в 1994 году, в День независимости. В то утро меня разбудил звонок пейджера: мне посоветовали немедленно пойти и купить свежий выпуск «Нью-Йорк таймс». Я не поверил своим глазам, когда увидел, что Маркофф не только написал обо мне статью, но и сумел опубликовать ее на первой странице «Нью-Йорк таймс». Первым делом я подумал о собственной безопасности — ведь теперь власти землю начнут рыть, чтоб найти меня. Утешало только то, что снимок в газете был крайне неудачным: стремясь напугать читателей, они напечатали такую давнишнюю фотографию, что узнать меня было невозможно! Начав читать статью, я сразу понял, что Маркофф решил осуществить свое давнее намерение написать книгу о Кевине Митнике. Просто не верилось, что «Нью-Йорк таймс» опустилась до публикации такой очевидной фальшивки. Я был в полном отчаянии. Даже если бы я рискнул высунуться с опровержением чудовищной клеветы Маркоффа, мне бы не удалось это сделать перед такой большой аудиторией.

Спору нет — фитиль я вставил многим, но никогда не уничтожал и никому не передавал чужую информацию. Весь нанесенный мною материальный ущерб сводился к стоимости телефонных звонков, которые я делал за счет телефонных компаний, расходам на устранение обнаруженных мною дыр в защите и нескольким случаям, когда компаниям пришлось переустановить операционные системы и приложения из страха, что я устроил в их софте лазейки и буду бродить по их корпоративным сетям. А ведь если бы я не нашел этих дыр, компании продолжали бы с ними жить и понесли бы гораздо большие потери. Хотя я и нанес некоторый ущерб, в моих действиях не было злого умысла; и тут появляется Джон Маркофф и ставит все с ног на голову — весь мир начинает считать меня опасным преступником! Как же может вертеть общественным мнением потерявший совесть репортеришка с помощью публикации гнусного пасквиля во влиятельной газете! Задумайтесь — ведь следующей жертвой можете стать вы.

Суровое испытание

После ареста меня отвезли в окружную тюрьму в Смитфилде (штат Северная Каролина) и по предписанию федеральных властей поместили в одиночку. Через неделю федеральные обвинители и мой адвокат достигли соглашения, от которого я не мог отказаться. Меня переводили из одиночки на следующих условиях (означавших отказ от моих основных прав):

- освобождение под залог не рассматривается;
- предварительные слушания не проводятся;
- все телефонные звонки, кроме звонков адвокату и двум родственникам, запрещены.

Подпиши — и выйдешь из одиночки. Я подписал. Продержав меня в заключении почти пять лет, со мной умудрились проделать за это время все мыслимые трюки. Ради того чтобы со мной обращались, как с любым другим обвиняемым, я был вынужден неоднократно отказываться от своих прав. Это было «Дело Кевина Митника» — игра без правил. Без соблюдения конституционных прав обвиняемого. Правосудие здесь было ни при чем — власти стремились одержать победу любой ценой. Обвинители представили суду чудовищно преувеличенные сведения о нанесенном мною ущербе и об опасности, которую я представляю, а журналисты не жалея сил разнесли их сенсационные заявления по свету. Отступать было поздно. В «Деле Митника» власти не могли допустить проигрыша. На них смотрел весь мир.

Вероятно, суды поддались панике, посеянной средствами массовой информации: многие, даже более чистоплотные журналисты принялись повторять «факты», приведенные в респектабельной «Нью-Йорк таймс». Миф, порожденный СМИ, похоже, напугал и правоохранительные органы. В руки моего адвоката попал секретный документ, согласно которому всем сотрудникам правоохранительных органов было направлено указание не сообщать мне никаких личных сведений во избежание электронного вмешательства в их жизнь.

По нашей Конституции, каждый обвиняемый до суда считается невиновным; таким образом, каждый гражданин имеет право на слушание об освобождении под залог или поручительство, где интересы обвиняемого может представлять адвокат, где можно предъявить свои доказательства и принять участие в перекрестном допросе свидетелей. Как бы невероятно это ни звучало, но на волне истерии, раздутой недобросовестными репортерами типа Джона Маркоффа, властям удалось обойти эти конституционные положения. Обращение со мной было беспрецедентным: как лицо, задержанное в ожидании суда или приговора, я провел в предварительном заключении более четырех с половиной лет. Я оспаривал отказ судьи провести слушание об освобождении меня под залог или поручительство во всех инстанциях, вплоть до Верховного суда. В итоге, по словам адвокатов, в моем деле был создан юридический прецедент: я стал единственным федеральным заключенным в истории США, которому отказали в проведении такого слушания. Поэтому властям не пришлось доказывать, что никакие условия освобождения не могут гарантировать мою явку в суд.
На этот раз федеральные обвинители хотя бы не утверждали, что я могу развязать ядерную войну, посвистев в трубку телефона-автомата, как говорили обвинители по предыдущему делу. Теперь самым серьезным обвинением было обвинение в копировании чужих операционных систем и программ для мобильных телефонов.

Однако суду и общественности было объявлено, что мои действия нанесли ряду компаний ущерб на общую сумму больше 300 миллионов долларов. Подробности о размере убытков до сих хранятся в секрете — якобы для того, чтобы защитить интересы соответствующих компаний. Однако адвокаты полагают, что требование обвинения засекретить эту информацию объясняется стремлением скрыть допущенные в моем деле серьезные нарушения законности. Стоит отметить, что ни одна из пострадавших от меня компаний — вопреки требованиям закона — не заявила о своих убытках в Комиссию по ценным бумагам и биржам. Либо несколько международных корпораций нарушили федеральный закон, обманув Комиссию, акционеров и аналитиков, либо ущерб, нанесенный моей деятельностью, был слишком ничтожным, чтобы о нем докладывать.

В книге «Игра вне закона» Джонатан Литтман пишет, что через неделю после публикации статьи на первой странице «Нью-Йорк таймс» агент Маркоффа заключил с издательством «Уолт Дисней Гиперион» контракт на книгу о моей поимке, оговорив аванс в размере 750 тысяч долларов. Согласно Литтману, был запланирован и голливудский фильм, причем студия «Мирамакс» заплатила за опцион 200 тысяч с доплатой до 650 тысяч после запуска фильма в производство. Недавно мне конфиденциально сообщили, что реально сумма контракта Маркоффа была намного больше, чем думал Литтман. Таким образом, Джон Маркофф получил в любом случае около миллиона долларов, а я — пять лет тюрьмы.