Блистательные высоты коммерческой мифологии

Говорить о цифровых искусствах всерьез как-то даже неприлично. Особенно о коммерческих цифровых искусствах, обращающихся к многомиллионной аудитории.

Говорить о цифровых искусствах всерьез как-то даже неприлично. Особенно о коммерческих цифровых искусствах, обращающихся к многомиллионной аудитории. Человек, рискнувший со всей серьезностью отнестись к их содержанию, весьма вероятно получит ярлык сочинителя скрытой рекламы, растлителя вкуса масс или же простофили. Ну что может быть достойного в труде, заведомо предназначенном на продажу. То ли дело эзотерика, тайна, поведанная предшественниками, чьи загадочные фигуры теряются в глубине веков…

Но ведь коммерческие искусства возникли не вчера. У них долгая и сложная история, неизменно связанная с развитием технологии передачи информации. И иногда именно они порождают образы, развитие, преломление которых в творчестве последователей вдруг приобретает в обществе силу архетипа.

Думаю, никто не станет недооценивать влияние книг Джона Роналда Ройла Толкина на современную интеллектуальную жизнь. Конечно, пик их популярности пришелся на шестидесятые и миновал СССР. Переводы книг Профессора пришли в Россию гораздо позже, разминувшись с поколением детей-цветов. Во всяком случае, в общественном транспорте здравицы в честь Фродо не достигали средненьюйоркского уровня. Да и Гэндальф в качестве кандидата в президенты с Ельциным и Зюгановым не соперничал.

Но литературная критика признала переводы Толкина ПОСЛЕДНЕЙ книгой, которую совместно читал ВЕСЬ постсоветский народ. И чего стоит тот факт, что молоденькая культурная обозревательница губернского еженедельника зовет менее культурных сограждан не иначе, как гоблинами.

Д. Р. Р. Толкин всячески отрицал свое авторство книг о Средиземье. Он называл себя всего лишь переводчиком, и кое-кто верит ему до сих пор. Истоки хроник Профессора ищут не только в кельтской мифологии, но и в эзотерических источниках. Это, конечно, похвально, но, как правило, при этом забывают об источниках, пренебречь которыми никак не мог преподаватель германской филологии, переводчик «Беовульфа», унаследовавший от немецких предков имя «Ройл».

Источники эти относятся к массовой культуре начала позапрошлого века. К тому времени «Машина Коменского»¹ обеспечила Европе массовую грамотность городских средних слоев, а технология книгопечатания обеспечила достаточно дешевое тиражирование тестов.

Благодаря указанным выше технологическим предпосылкам, да еще и воодушевлению, охватившему нации, борющиеся с Наполеоном, удивительную популярность в самых широких слоях тогдашнего общества приобрел «Der Zauberring» — «Волшебное кольцо» (1813). В этом фантастическом романе, написанном потомком гугенотских эмигрантов и отставным лейтенантом прусской армии бароном Фридрихом де ла Мотт-Фуке (Freiherr de la Motte-Fouque), повествуется об удивительных приключениях рыцарей XII века, на удивление схожих с приключениями героев Lord’а.

Конечно же, речь не идет о плагиате в той или иной форме. Но вот когда я прочитал «Сильмариллион», книгу, начатую Толкином до «Властелина…», то ощутил, что встретился с чем-то, знакомым с раннего детства. Иначе и быть не могло. Ведь перу де ла Мотт-Фуке принадлежала и «Ундина», блистательно переведенная Василием Андреевичем Жуковским. И мир мифологии «Ундины», мифологии «Волшебного кольца», мифологии Средиземья — это просто мир общехристианской теологии средневековой Европы. Но в коммерческую мифологию, тиражируемую тогдашними информационными технологиями, его интегрировал первым барон де ла Мотт-Фуке. Писавший ради гонораров.

Наши дни. Карлос Кастанеда на пике популярности. Его работы обсуждают при обучении по программам MBA в лучших бизнес-школах. Его, писателя, обратившегося к формам и образам язычества эпохи варварства для обсуждения вечных проблем, включают в теологические курсы (во всяком случае, протестантские).

И вот один из самых тревожных образов Кастанеды — образ флайеров, летучих хищников, паразитирующих на человечестве и одновременно направляющих его историю, его культуру, даже само мышление.²

Но обратимся к тридцатым годам прошлого века. Северная Америка. Массовая грамотность. Общедоступные журналы на дешевой бумаге, получившие собирательное имя «pulp», и покетбуки. Кроме того, достаточно широко распространена парадигма научного познания, в его позитивистской форме.

Что мы имеем?

Налицо предшественник Кастанеды. Англо-американский, то бишь живущий в Англии, но публикующийся в США, SF-автор Эрик Френк Рассел (Russel) и его вышедший в 1939 году роман «Sinister Barrier». Сюжет «Зловещего барьера», подоспевшего к началу Второй мировой, построен на открытии прибывших из космоса шарообразных существ, невидимых в обычных лучах и паразитирующих на человеческой боли. Поединки людей с ними удивительно напоминали эпизоды «битвы за Англию».

Ну а как известно, легендарный колдун Дон Хуан поведал свои секреты молоденькому бакалавру Кастанеде куда позже… И псилобицин тут скорее всего ни при чем — достаточно потрепанной книжечки с яркой обложкой. Человека, жившего литературным трудом.

Так что отрицать мировоззренческую ценность самых массовых жанров может лишь тот, кто совершенно не знаком с реальной историей искусств и не способен соотнести ее с изменениями в обществе и массовом сознании, которые вызваны развитием технологий.

1 (назад) Термин введен М. Отставновым.
2 (назад) Подробно см. Б. Киви, «Шаманы Матрицы» («КТ» #491, cc. 25-29).