Антилопа и/или гепард

Пару лет назад мне на глаза то и дело попадался рекламный щит одной страховой компании. В рекламном искусстве я мало понимаю, но это был шедевр, без всяких шуток. Сюжет простой. Саванна, по ней несется стремительный гепард, преследуя столь же стремительную антилопу. Надпись: всякое бывает.

Пару лет назад мне на глаза то и дело попадался рекламный щит одной страховой компании. В рекламном искусстве я мало понимаю, но это был шедевр, без всяких шуток. Сюжет простой. Саванна, по ней несется стремительный гепард, преследуя столь же стремительную антилопу. Надпись: всякое бывает.

По идее, читатель должен, наблюдая такую острую ситуацию, задуматься о страховании — на случай серьезных неприятностей — лично себя или чего-нибудь крайне для себя ценного. Для этого, вероятно, он должен себя подсознательно отождествить с… и вот вопрос: с кем из двух участников этой извечной драмы лично вы склонны себя отождествить — в качестве потенциальной жертвы обстоятельств? С антилопой, которую опять, с тупым, неотвратимым упорством пытаются сожрать, и бог знает, вынесут ли ноги на этот раз? Или с гепардом, которому все труднее догонять этих проклятых молодых, ловких, наглых антилоп — а семья-то растет и есть все хотят? Вот тут-то и скрыта гениальность: читателю/зрителю очень трудно не попасться на эту провокацию и не начать размышлять над тем, что же имел в виду автор — кто же здесь все-таки, по замыслу, жертва? — а может быть, в картинку заложен еще какой-то скрытый смысл?.. В результате утилитарная цель достигнута — воспоминание об однажды увиденном рекламном щите то и дело всплывает в памяти, как навязчивый мотив¹.

Но почему же внешне тривиальный сюжет так эффективно записывает себя в нашу память? Строго говоря, эффективность я проверил только на себе; не вдаваясь в анализ типичности собственных реакций, рискну все же предположить: этот сюжетец зацепляет в человеческой душе нечто чувствительное. Но что? Наверняка не страх попасть-таки под трамвай (обстрел, лавину, метеоритный дождь, SARS-чихание, допишите по своему вкусу). Такими пустяками нашу психоброню нелегко проковырять. По-моему, причина успеха в том, что в игру вступает очень важная вещь — самоидентификация. Не каждый легко ответит на вопрос «кто я?», хотя почти каждый считает этот вопрос как минимум серьезным, а иногда и «роковым».

Один из материалов номера тесно связан с этой проблематикой. Мы публикуем отрывок из документальной повести журналистки Сьюлетт Дрейфус (Suelette Dreyfus) «Компьютерный андеграунд: истории о хакинге, безумии и одержимости»². Книга рассказывает о судьбах молодых австралийцев, ставших искусными взломщиками компьютерных и телефонных сетей и получивших широкую известность «благодаря» громким судебным процессам. Проблема самоидентификации, в явном виде почти не заявленная, оказывается едва ли не важнейшей в этом четком, сдержанном, но захватывающем рассказе — возможно, в силу ее предельно острой постановки в жизни героев.

Один из них всю свою подростковую жизнь сражается (в буквальном смысле слова) с деспотичным и жестоким отцом, чуть повзрослев, уходит в самостоятельную жизнь типичного подпольщика, успев до этого включиться в целый ряд совершенно неофициальных сообществ, обнаруженных в ходе своеобразного «хакинга» окружающей человеческой среды, и став в конце концов адептом радикальной «Нации ислама». Другой растет пай-мальчиком в ортодоксальной еврейской семье, с детства усвоив искусство быть отличником и любимцем учителей — и великолепно скрывать от окружающих глубочайший внутренний кризис, тоже на почве семейных проблем, хотя и совсем другого рода.

Они ищут свою идентичность, свое определение (почти как программного класса или структуры) где-то в глубоких, малодоступных закоулках сетевых лабиринтов. Но там его нет. Задача неразрешима. А как только находится какой-то способ определить этих людей в рамках существующих, общепринятых понятий — они оказываются ворами, шантажистами, шпионами, хулиганами. Живой порыв к скитанию в электронных лабиринтах, вдруг ставших так много значить в жизни всего мира, очень трудно поддается идентификации, пока из процесса не превратится в результат — и в этот момент убивается его живое содержание. Выйдя из тюрьмы, человек становится инструктором по компьютерной безопасности или промышленным шпионом, и его «идентификационная запись» приобретает удручающую элементарность. Может быть, подлинно живое «идентифицировать» просто нельзя?

Напоследок предупреждаю тех, кто захочет сообщить мне собственные версии самоотождествления с персонажами вышеупомянутого рекламного плаката — прошу не беспокоить известиями о том, что вы отождествили себя с: автором фотографии, объективом фотоаппарата, кактусом на заднем плане, мышкой, которая прогрызла деревянную раму и прорвала плоскость изображения, божеством, равнодушно наблюдающим за сценой с нарисованных небес. Остальные варианты будут рассмотрены.