Искусство войны в формате 19х19
АрхивОбщеизвестно, что шахматы являются моделью военных действий.
Общеизвестно, что шахматы являются моделью военных действий. Архетипична картина седобородых мудрецов-правителей, склонившихся, попивая шербет, над клетчатой доской, — отдыхая от предыдущей всамделишной резни и отшлифовывая навыки и умения для резни предстоящей. Парадоксально, что на Западе наиболее популярна интеллектуальная игра, воплощающая типично восточную философию войны, а именно шахматы. Классическое древневосточное общество — варны, касты.
Соответствующая ему организация вооруженных сил: легковооруженные пехотинцы из социальных низов, кавалерия из более высоких социальных групп, боевые слоны, цари-жрецы в башнях… Государство и войско — частная собственность царя. Только царь и ценен. Все остальные — разменная монета в геополитической игре. Их гибель не решает ничего. А вот с пленением царя война заканчивается. Именно с пленением — как можно поднять руку на священную царственную особу?! Конечно, потом, — отняв у него владения и поймав побежденного в сети династических браков, — его можно тихонечко отравить, удавить подушкой или прирезать кухонным ножом. Но это потом. А пока — пленить. Брать живым любой ценой!
Восточной модели (склонные к левым взглядам читатели могут вспомнить работы Карла Маркса об азиатском способе производства) соответствует именно такая организация вооруженных сил.
И — соответствующая этой организации вооруженных сил тактика. И — воплощенная в шахматной игре модель этой тактики. И — мировые чемпионаты, заоблачные гонорары игроков, матчи «человек — компьютер», рассуждения о том, что после проигрыша Каспарова человек де утратил приоритет разумности, перешедший к машинам.
Все это — в русле цивилизации Запада.
Но Запад ведь воевал по-другому, на совсем иных принципах. И полнее всего они воплощены не столько в военных успехах, но в самых громких поражения. С гибелью Леонида Спарта отнюдь не сложила оружия перед Великим Царем.
И даже самая известная победа Востока, самое позорное поражение Запада — Канны. Талантливый выбор места сражения Ганнибалом, блистательная реализация преимущества в коннице. И — с другой стороны — безрассудство и шапкозакидательство консула Варрона, сопровождаемое обвинениями второго консула, Луция Эмилия, в пораженческих настроениях.
Далее все, как должно быть. Сокрушительная, вошедшая в века, победа Ганнибала и позорное бегство Варрона с полусотней всадников. Но в то же время — отчаянно-безнадежные контратаки Луция Эмилия, спе,шившего в нарушение всех тогдашних уставов своих всадников. И — его же — отказ на предложение трибуна Гнея Летулла спастись бегством, отказ покинуть своих павших солдат — и гибель под дротиками врагов.
И позже, когда Ганнибала поздравляли с победой, безнадежный, но увенчавшийся успехом прорыв почти безоружных солдат трибуна Публия Семпрония Тудитана из обложенного нумидийцами лагеря; клятва на мече Сципиона.
Еще позже — прочувствованные слова Ганнибала, обращенные к пленным, что его война с Римом — это не война на уничтожение, но спор о достоинстве и власти.
Потом — непонятный отказ Рима от весьма выгодных условий выкупа пленных, отказ просить мира у побеждающего Карфагена. Испанская кампания Сципиона. Перенос войны в Африку. Изгнание Ганнибала. Его смерть.
И наконец, потребовавшее десятилетий и еще одной войны разрушение Карфагена. Римские плуги на территории поверженного города, свидетельствующие, что и тотальные войны, и экоцид не были изобретением XX века.
В этой истории выявились особенности военной философии Запада. Готовность сражаться и после гибели верховного военачальника. Принятие за основу пехоты, а в ней — тяжеловооруженных пехотинцев, рекрутируемых из полноправных граждан. И — решимость вести военные действия до конца, до исчезновения оппонента с геополитической карты, а нередко и вообще из подлунного мира.
И вот такой модели военных действий соответствовали в большей степени не аристократические шахматы, но скромные шашки.
Именно на шашках, причем не на русских, 64-клеточных, а на международных, десять на десять клеток, в классический период советского военного искусства, в начале шестидесятых, когда переставшая быть продажной девкой империализма кибернетика слилась в причудливом объятии с полководческим искусством Красной Армии, отрабатывались алгоритмы боевого управления оперативного уровня. Шашки ведь все равны, хоть и выходят в дамки. Шашки дерутся до последнего…
Инициатором этих работ был генерал Петр Григоренко. Его мемуары «В подполье можно встретить только крыс» превосходно передают ужас знающего и опытного офицера от чудовищных потерь советской армии во Второй мировой, вызванных тактической безграмотностью многих прославленных маршалов. Григоренко пытался решить эту проблему путем внедрения в штабы электронно-вычислительных машин. Затем понял, что менять надо систему. Дурдом, эмиграция, улица имени…
А военная кибернетика, столкнувшись с потенциалом, способным стереть жизнь с лица планеты, с политическими ограничениями, накладываемыми на конфликты низкой и средней интенсивности, перешла к еще одной модели. К игре го, куда более гибкой и утонченной, представляющей труднейшую задачу даже для современных компьютеров и алгоритмов.
