Tertio millennio adveniente¹

Эссе девятнадцатое из книги "Мгновение"

В полной изоляции от мировой информации я написал "Сумму технологии". Я хотел бы ее, как и другие ранее написанные книги, например "Диалоги", упомянуть  в связи с нынешними прогнозами, поддерживаемыми солидными научными авторитетами,  в частности с прогнозами из декабрьского номера ежемесячника "Scientific American" за 1999 год. Джон Мэддок (John Maddock) утверждает, что важнейшие открытия ближайших пятидесяти лет будут столь удивительными, что мы не можем их себе даже представить. Стивен Уэйнберг (Steven Weinberg), в свою очередь, выражает слабую надежду, что физика элементарных частиц добьется значительного прогресса, но вместе с тем он считает, что для создания основательной современной великой теории нам просто не будет хватать энергетических мощностей, ибо их необходимо по меньшей мере 1016 эргов (даже система, по размерам равная околосолнечной земной орбите, была бы недостаточной для создания такого количества энергии). Расшифровка кода жизни должна сделать возможным разрешение загадки ее возникновения и, тем самым, ввести нас в пространство сначала виртуальной, а потом реальной автоэволюции живых существ с человеком во главе. Четырем другим проблемам я хочу посвятить несколько слов. Я не очень-то догадывался о них на протяжении полувека. 
 
Техноцивилизационная деятельность человека все сильнее и все опаснее влияет на климат планеты. Я говорил об этом на советско-американской бюраканской конференции, но сказал там только следующее: независимые от нас параметры мы неумышленно преобразуем в переменные, зависящие от нашей глобальной деятельности. Однако я не видел спасения от этого ни тогда, ни теперь. Дело в том, что преградой к согласованному сохранению основ климата стоят многочисленные и очень противоречивые интересы многих государств.
 Очередной проблемой, которой я не занимался, было продление человеческой жизни, значительное замедление прихода старости. Ничего похожего на эликсир вечной молодости появиться не может. Основы старения, так же как и смертности, находятся в фундаментальных химических процессах живого организма. Некоторые растения живут  много сот лет (например, секвойи), поскольку стабильность жизненных циклов решительно зависит от продолжительности и, тем более, от прекращения фазы размножения. Весь фронт органических соединений, поддерживающих жизненный гомеостаз, начинает рушиться и распадаться после окончания фазы размножения, поскольку так действует в эволюции естественный отбор. Это значит, что для омоложения наиболее элементарные и распространенные в организме биохимические реакции должны были бы подвергнуться многостороннему перестроению.
 Очередной темой, затронутой американцами, были поиски ответа на вопрос, каким образом мозг рождает сознание. В настоящее время не видно ни малейших намеков на возможность выяснить это. В то же время мы видим, что появляется все больше сконструированных программ (software), все точнее подражающих разным признакам сознания. 
 
Вышеприведенные краткие замечания не были бы полными, если бы я не обратился к последней работе, помещенной в полном прогнозов американском ежемесячнике и посвященной возникновению все более близких к разумности роботов. Автором, убеждающим в скорых успехах производства роботов, наделенных разумом, является Ханс Моравец (Hans Moravec). Следует учесть, что подобные обещания мы слышим еще с 50-х годов - со времен первого поколения кибернетиков. Чем лучше мы узнаем строение нашего мозга, испещренного удивительными названиями, придуманными анатомами, как, например, Сильвиев водопровод, тем все более ясно понимаем действительные, то есть огромные трудности в конструировании разума. Оптимизм, который я делил с пракибернетиками, постепенно улетучился на пути изучения деятельности мозга. Зато я считаю, что будут множиться суррогаты, заменители или просто имитации подлинной разумности. Можно представить электронные программы, способные к изображению разумного поведения, хотя будет это только пустое подобие. На этом пути нас ожидает еще очень много удивительных неожиданностей.
 
На пороге третьего тысячелетия во многих областях человеческой активности наметились многочисленные перепутья. В точных науках, точность которых в последнее время все сильней подмывается множеством рискованных и спорных предположений, в действительности не известно, на каком секторе разнородных потоков порой неясного концептуального строительства следовало бы прежде всего сосредоточить внимание. Ранние 60-е годы, когда я кустарно занимался прогнозированием, в результате чего мне удалось создать в то время "Сумму технологии", парадоксально были для меня периодом неволи, достаточно удачной с прогностической точки зрения. Живя и занимаясь писательством за не светлой памяти железным занавесом и, следовательно, не имея доступа к мировой научной и философской литературе, которая, впрочем, тогда еще не вошла в нынешнюю фазу массового гипотезотворчества, я мог удовлетвориться довольно общими указателями, определяющими наступающие потоки перемен в таких направлениях, как биотехнология, фантоматика ², имитология, пантокреатика. Совершенная чистота этих территорий, которые мне было достаточно называть, но не погрязать в детализации разветвлений, и, кроме того, мое тогдашнее мысленное одиночество потому мне помогали, что органические стены или, скорей, запруды отделяли меня от всякого инновационного прибоя. Очевидно, что легче было безнаказанно придумать дифференциацию направлений в технобиологии, поскольку призывая к плагиату и даже улучшению создаваемого Природой, не только в результате эволюции, я не мог разрубить биотехнические ветви или же вывести из них все более обильные дифференциации, чтобы представить распространение не существующих тогда даже зачаточно дисциплин, как, например, генной инженерии, геномики, межвидовой ксенологии и, вместе с этим, переключаться в сферу технического вторжения в глубь человеческого тела. Ведь не было тогда таких понятий, как молекулярная архитектоника, призванная для проектирования цифровых устройств (компьютеров) для медицинской терапии или же для нейрохирургии, вторгающихся внутрь человеческого тела без грубого разрезания его оболочки. Все, что сегодня прячется за вышеприведенными названиями, в то время не существовало, а если бы я каким-то чудом сумел спрогнозировать хотя бы часть этого множества, не только один польский философ отреагировал бы на мой вымысел хорошо известным выражением: difficile est satiram non scribere ³, то есть я был бы не только пренебрежительно проигнорирован, но и привычно высмеян.
 Каждый, кто мечтает сегодня представить третье тысячелетие, находится в ситуации несравненно более трудной, чем я сорок лет назад. Мою "Сумму технологии" я писал под цензурным надзором и потому был вынужден умолкнуть перед воротами, например, военной сферы. Сейчас, после короткой судороги удовлетворения Запада, вызванной распадом советской империи, политики, политологи или просто публицисты уже сориентировались, что нацеленные друг на друга два комплекта водородных зарядов начали потихоньку рассеиваться по миру, и потому я опасаюсь, что вероятность применения ядерного оружия может нарастать с течением времени. После овцы, названной Долли, пришел вал клонирования. После еще неоконченной работы по декодированию человеческого генома, уже разъедаемой коммерцией (путем патентования фрагментов наследственного кода!), наступило этически-правовое цунами. Афористически можно было бы заключить проблему в словах: мы уже знаем, как дойти до почти безграничной свободы всеобщего прогресса, и поэтому чувствуем угрозу. 
 
Наверное, не все, что возможно, но довольно многое из этого удалось бы найти под масками гротеска, бурлеска, юморесок в моих беллетристических, не серьезных текстах вроде "Кибериады". Эти чрезвычайно важные ядра можно вылущивать из моих смешных орешков. Я даже так разогнался, что в небылицах о профессоре Доньде повествование закончил описанием космосозидательной рецептуры ⁴. Впрочем, здесь не имеет значения позднейшая судьба моих концепций, выросших на некоем береговом мысе фантастической литературы, как, например, проповедей Голема XIV. Разумеется, очень часто я ошибался, поскольку пытался приправить человеческую природу здоровой рациональностью. Я боялся шестимиллиардного человечества, поскольку только на острове Робинзона Крузо смерть одного человека означала конец света. Не вызывает сомнения, что ценность и важность индивидуального существования обратно пропорциональны числу живущих. Глобальная деревня Маклюэна является глобальным застенком. Космонавтика является очередным вызовом и угрозой нашему роду, потому что по строению своего организма мы очень ориентированы на Землю. Космическую экспансию нашего вида это, однако, не удержит, поскольку мы любим риск, даже на грани самоуничтожения. Очень много достижений, особенно научных, свидетельствует о том, что общая стоимость средств, благоприятствующих жизни, будет расти с течением времени, очевидно - с ускорением, из-за чего может дойти до жестокого, но и рационального расслоения человеческих масс на верхушку, которая усовершенствует и продлит свою жизнь, и на огромную часть остальных, влачащих существование по-старому. Демографический взрыв нельзя будет сдержать только естественным торможением размножения. Секс и деньги, побратавшись, станут отлично подделанным раем бренности.
 
Технологии появляются, созревают, стареют и гаснут. Имитология, пантокреатика, вера (если это вера) в почти вечное существование мудрых компьютеровейников, которые после нас должны унаследовать Землю, утешают большое количество людей. Я верю в блага всемогущества видового технологического древа, но не верю в блага технологии спасения.

Примечания переводчика:

1 Пришествие третьего тысячелетия (лат.).
2 (обратно к тексту)Более подробно см. в статьях: "Фантоматика (виртуальная реальность) Станислава Лема" - "Компьютерная газета", Минск, №3/2000, "Фантоматика Станислава Лема - 2" – там же, №38/2000 
3 (обратно к тексту)Трудно не писать сатир (лат.).
4 (обратно к тексту)Более подробно см. в статье "«Закон Доньды» Станислава Лема" - "Компьютерная газета", Минск, №№29-30/2000; эта же статья в журнале "Лавка фантастики", Пермь, №4/2000.