Еще раз о науке и не-науке

Прочитав в «Компьютерре» (#558) подборку материалов о науке, лженауке и о месте науки в обществе, решил «встрять» в дискуссию.

Прочитав в «Компьютерре» (#558) подборку материалов о науке, лженауке и о месте науки в обществе, решил «встрять» в дискуссию. Итак, почему же вообще стоит мыслить научно? Чем наука лучше других форм культуры, научное мышление — других разновидностей психической деятельности? Ведь в массовое сознание научный стиль мысли проник, пожалуй, только в XIX веке. А до тех пор люди тысячелетиями прекрасно обходились без него. И ничего, жили, изобрели способы добывания огня, колесо и еще много всякой всячины. И природу не загаживали, и многих нынешних болезней не знали. Так зачем же вообще нужна наука?

Жить-то наши предки, конечно, жили, но они очень слабо использовали возможности речевого общения. Если не говорить о художественной литературе, речь служила в основном для организации совместной деятельности. А вот поиск чего-то нового проходил исключительно в головах отдельных людей, медленно и трудно. Наука же дала возможность коллективного мышления: человек теперь может изложить суть своей идеи, привести аргументы, и другие смогут так же аргументированно поправить его или, наоборот, согласиться с ним и продолжить его поиски. Результатом такого объединения умов стала огромная и все возрастающая скорость накопления информации о природе и человеке. Важнейшим практическим следствием применения научных знаний стало снижение смертности (в первую очередь — детской) и увеличение продолжительности жизни. Это повлекло за собой демографический взрыв. Мне кажется, именно с ним в первую очередь нужно связывать оскудение биосферы. Ведь доиндустриальные технологии были совсем не такими экологичными, как многим кажется. Чего стоит хотя бы подсечно-огневое земледелие! Лес вырубали, вырубку выжигали, несколько лет на ней собирали богатые урожаи, затем забрасывали и переходили на другое место. Современная промышленность так вредит природе прежде всего потому, что люди сильно расплодились. Если бы все человечество вдруг вернулось хотя бы к технике XVIII–XIX веков, то без минеральных удобрений, инсектицидов и гербицидов пришлось бы распахать всю еще не распаханную землю, и неизвестно, хватило ли бы ее. (Хотя, конечно, нельзя сбрасывать со счетов и то, что современные промышленные отходы биосферой не утилизируются.)

Тем не менее падение престижа науки и научного мировоззрения — очевидный факт. Люди все больше считают, что именно наука виновата во всех бедах современности. Все более популярна точка зрения, по которой наука — только один из возможных способов строить картину мира, и другие способы — паранаука, оккультизм, традиционные религии — если не лучше, то и не хуже. Теоретическим обоснованием такого взгляда служит философский агностицизм и релятивизм: убеждение, что истины мы знать не можем, что есть только множество равно субъективных точек зрения, и ориентироваться следует не на истину, а на полезность того или иного метода. Самое удивительное, что подобное мнение считают способствующим неограниченному творчеству: ну как же, ведь ничто не может быть названо объективно ложным или безнравственным, и творчество освобождается от всех ограничений. И мало кто задается простым вопросом: а зачем вообще тогда создавать что-то новое? Кому нужен продукт творчества, кроме самого творца? Если старая система взглядов объективно ошибочна, а новая — ближе к истине, и это можно доказать, то старое действительно должно уступить место новому, которое в свой срок уступит новейшему. Но если истина нам недоступна — доступна ли нам хотя бы полезность? Ведь получается, что утверждение о полезности некоторого метода тоже не является объективно истинным. А тогда самый крайний догматизм и консерватизм по меньшей мере не хуже и не вреднее «пролиферации теорий» по Фейерабенду. Павел Флоренский, например, дополнял утверждение о вероятностном характере научных знаний следующим тезисом: когда речь заходит о вещах, имеющих ценность для духовной и культурной жизни, в оценке достоверности научных тезисов нужно учитывать эту ценность. Как бы ни была мала вероятность того, что некий священный текст является подлинным, а не позднейшей подделкой, эта вероятность существует и для верующего человека перевешивает всё. Христианин, соглашающийся с выводами библейской критики, доказывает только слабость своей личной веры (См.: Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990. Ч. II. С. 544-551). Точно так же могут быть «обоснованы» и компьютерофобия, и вообще все, что угодно. Люди, во имя свободы творчества отвергающие «косную официальную науку», сами роют себе могилу. Надеюсь, что не в прямом смысле.

Но неужели все это так трудно понять? Не могли же люди настолько поглупеть, в самом деле. Видимо, мы имеем дело с реакцией общественного сознания на свое катастрофическое отставание от общественного бытия. Это явление называют еще футурошоком. Технический прогресс неудержимо меняет бытие людей, а те не могут адекватно это осмыслить и во всем винят науку. Аргументов в пользу научного рационализма люди просто не слышат.

Надо сказать, в чем-то они правы. Ведь создатели научного мировоззрения действительно не предвидели такой ситуации. Научный метод представлялся универсальным, о его ограничениях если и говорили, то вскользь. А ведь эти ограничения существуют. Научное познание дает достоверные результаты только там, где можно выделить устойчивый объект, существующий независимо от познающего субъекта. Но это далеко не всегда возможно. В физике элементарных частиц наши приборы оказывают серьезное воздействие на изучаемые объекты, и что происходит в микромире до и независимо от наших экспериментов — сказать трудно. В психологии тоже оказалось, что экспериментатор неизбежно влияет на изучаемый «объект» — человека (См.: Вопр. философии. 1993. № 5. С. 26-33). И даже в экономике теория, получив известность, неизбежно влияет на описываемые ею процессы, в результате чего эти процессы начинают протекать совсем иначе ( См.: Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. Пер. с англ. М., 1999). Я уж не говорю о множестве случаев, когда для принятия рационального решения не хватает информации или/и времени для ее обработки.

В общем, зачастую руководствоваться только научными методами затруднительно или вовсе невозможно. Тогда волей-неволей приходится пользоваться методами вненаучными. Я не исключаю даже обращения к астрологии и гадательным практикам — там и тогда, когда попытки осмыслить ситуацию научно все равно оказываются гаданием на кофейной гуще. (Впрочем, существуют и «менее антинаучные» способы — метод экспертных оценок и нечеткая логика.) Но здесь опять возникает проблема, которую антисциентисты не видят или недооценивают: если мы применяем разные методы познания, основанные на несовместимых картинах мира, — как мы решаем, что именно нужно применить в данном случае? Очевидно, все мы, независимо от сознательного мировоззрения, имеем для этого некие критерии оценки, которые считаем (сознательно или бессознательно) истинными. Я полагаю, что верховным арбитром, универсальной метакартой мира должна быть все-таки наука: именно с ее помощью мы должны оценивать результаты применения разных методов и их эффективность. Любое другое решение не позволяет уйти от безграничного субъективизма со всеми его «прелестями».