Вид на Эльбрус в обрамлении лангольеров

Способен ли человек выдумать нечто совершенно небывалое, невероятное, не существующее более нигде — только в сознании творца?

Способен ли человек выдумать нечто совершенно небывалое, невероятное, не существующее более нигде — только в сознании творца? Волен ли он в своих фантазиях, или воля — миф, выдумка, утешение слабому духу?

Днями, разбирая в шкафах книги, наткнулся я на сборник повестей Стивена Кинга. Одна другой лучше. Особенно «Лангольеры». Прочитал, и, как это бывает, возникло стойкое ощущение уже виденного. Не отмахнулся, полез в другую секцию, на другую полку.

Так и есть. Иван Тургенев, «Конец света» из цикла «Стихотворения в прозе». Совпадение кульминационной сцены вплоть до мелочей, до атмосферы.

Проще всего возопить: «плагиат» и бить во все колокола — ратуйте, люди добрые, опять Ивана американцы обокрали. Тем более что и Горький набросал схему романа, позднее написанного Кингом, — я подразумеваю «Необходимые вещи».
Но одна мысль не дает мне покоя. Ну, как не заимствовал Кинг лангольеров?

Сколько раз изображали Эльбрус художники всех рангов и калибров, от любителя, «мазилки выходного дня» Абаланского до передвижника Ярошевского. И никто никого не упрекнул, что тащит-де у предшественников, потому что — вон он, Эльбрус, всем виден, и всяк имеет право рисовать его в меру отпущенного таланта. Эльбрус существует!

Боюсь, и лангольеры тоже. Они несутся вслед за нами, стирая бытие вчерашнего дня. Только, в отличие от Эльбруса, видят их самые зоркие.

Внутренний, ментальный мир не есть отдельный обособленный окоп, где каждый сражается в одиночку. Он — общий. И живет по столь же объективным законам, по которым и видимая вселенная.

Когда кто-то мнит, что выдумывает, он просто описывает виденное там, в ментальном мире. Конечно, увидеть можно разное — и битву оловянных солдатиков, и баталию, где кровь льется отнюдь не понарошку.

Возможно, любезный мой читатель, ты замечал — пишет автор, старается, расскажет и какой стати герой, и какие у него белоснежные зубы, русые волосы, как одет, какого цвета кушак и мурмолка, — в общем, тщательности достигает фотографической. Подробно и вражину опишет, от хищного крючковатого носа до закаленного в невинной крови моргенштерна, и пенек обрисует, и кочку, а закроешь книгу — вкус картона во рту и пустота в душе.

А второй пишет скупо, все больше внутренние монологи, а в результате начинаешь невольно себя осматривать — не поранился ль ненароком в извечной битве добра и зла. И находишь-таки прореху в рукаве, на волосок от кожи просвистела дамасская сталь.

Первый — он и в ментальном мире не выходил из своей каморочки, а вырезал из бумаги героев да наряжал их в такие же бумажные доспехи. А другой побывал там, где небеса темны, да еще и читателя с собою утащил, вот потому и мыслям просторно, несмотря на скупость слов.

Карл Густав Юнг писал о «коллективном бессознательном» не только из желания прослыть оригинальным философом. Время от времени он и сам уходил туда, в верхний мир, где и Лао-Цзы не знал, мудрец ли он, которому снится, что он бабочка, или же он бабочка, которой снится, что она мудрец.

Да что Юнг — каждый из нас еженощно, засыпая, получает возможность отправиться в путешествия. Но путы Яви не пускают. Сидишь, как Бобик на цепи, рядом с будкою, и воешь на недоступную Луну. А другие летают, собаки!

Жалобы на скудость сюжетов в литературе — жалобы вполне справедливые. Чтобы увидеть что-то новенькое, нужно, как и в нашем мире, идти далеко. С каждым годом дальше и дальше. И никто не застрахован от того, что там, вдали ждут богатые земли — предостаточно и ледяных пустынь, и песчаных, и каменистых. Шел, шел, ничего не нашел. Лучше уж проторенными тропами. Зато лангольеры останутся вдалеке и не ухватят за заднюю ножку.

Потому что далекое путешествие может быть опасным! И не только для писателя; в конце концов, писателей много, одним больше, одним меньше… Читатель, увлеченный в темные лабиринты Иного Мира, подвергается опасности не меньшей, ибо часто бывает застигнут врасплох. Думал, открою книжку со скуки, авось, время пролетит незаметно. Открыл — и пропал.

Легенды о Проклятых Книгах, что рассказывают поздними вечерами и в скаутском лагере у костра, и в бурсе, и даже в суворовском училище, основаны на реальных событиях. Одни книжки относительно безвредны и дают глюки, малоопасные для окружающих, — «Властелин Колец», к примеру. Соберется сотня-другая Путешественников по Иному Миру и давай мечами махать, прекрасно понимая, что Иной Мир в Явь не перетащишь. В худшем случае расцарапают щеку или глаз подобьют.

Другие книги страшнее. Добропорядочный гимназист Володя Ульянов вдруг превращается в монструозию Мира Ктулху. Добрый царевич Ваня становится Иваном Грозным. Пол Пот и Адольф Гитлер тоже ведь не злодеями родились, при ином сечении обстоятельств из первого, глядишь, вышел бы профессор, из второго — художник или немецкий Лавкрафт.
И кажется мне, что в минуту просветления Иван Грозный нарочно запрятал свою библиотеку — не я, так потомки мои будут свободны от наваждения…