Виртуальное пространство: иллюзия свободы
АрхивПорус Владимир Натанович - кандидат философских наук, профессор Университета Российской Академии образования, заведующий кафедрой философии, декан философского факультета УРАО, ведущий научный сотрудник Института философии РАН. Имеет более 160 научных публикаций, круг интересов - история западной философии, философия и методология науки.
С чем у вас ассоциируется Интернет: с тоталитарным обществом или с невиданными горизонтами индивидуальной свободы? Есть ли здесь вообще предмет для философского рассмотрения или лучше и проще видеть в Интернете новый способ связи, очередное техническое достижение, нечто вроде перехода в книгопечатании от свинцовых литер к компьютерному набору?
- Конечно, философ смотрит на Интернет (более широко - вообще на информационные технологии) не с технической точки зрения, это лучше делать профессионалам или пользователям. Для меня важна его социально-культурная роль, именно о ней я размышляю. При этом нужно учесть сложившийся стереотип его восприятия. Учесть, чтобы критически отнестись к нему.
В Интернете и связанных с ним технологиях видят чуть ли не воплощение мечты об объединении человечества. Это некий образ свободного мира, в котором осуществлено право на свободный доступ к информации, мира, который не признает (и практически не имеет) границ, цензуры, каких-либо иных противоразумных ограничений. Традиционная изнурительная работа по доступу к информации превращается в комфортное времяпровождение, стирается разница между отдыхом и работой, дело перетекает в хобби и обратно. Интернет размывает не только границы между странами и континентами, но и социальные границы: тот, кто вряд ли мог бы рассчитывать на встречу с Биллом Гейтсом или Маргарет Тэтчер на светском рауте, в принципе запросто может «поговорить» с ними через Интернет. Перед Интернетом, открывшим практически неограниченный доступ к информации, равны все возрасты, профессии, полы, национальности. Он создает новое социальное пространство. Мир становится прозрачным и доступным.
Объединившись с ранее вошедшими в нашу жизнь телеграфом, телефоном, ТВ, Интернет сделал мир обжитой квартирой, в которой нет (или почти нет) недоступных углов. В отличие от прежнего «бесконечного» (ибо несопоставимого по размерам с бытовым мирком человека) мира, новый «интернетовский» мир стал «человекоразмерным». Это как бы организм, мельчайшая часть которого обладает реализуемой возможностью беспрепятственно получать сведения обо всех других частях, сколь бы велики и значительны они ни были. Да, безусловно, Интернет - сильное оружие против всякого рода информационных блокад, превосходное средство для оптимизации экономических связей, великолепное подспорье образования и самообразования, идеальное место для быстрой и эффективной рекламы и т. д. Я уже не говорю о том, что люди, которые в силу каких-то телесных или психических недостатков ограничены в общении с другими людьми (например, инвалиды), получили благодаря Интернету новые и очень широкие возможности для самореализации. Короче, Интернет - неоспоримое благо.
Благость стереотипа не разрушается и отдельными отрицательными чертами. Например, Интернет - почти открытое поле информационных войн, а на войне, как на войне… Пользование Интернетом предполагает некую «порядочность», цивилизованность пользователя, которые часто не имеют места быть. Отсюда пресловутое нарушение авторских прав и грубые провалы в этике общения…
…немодерируемые конференции в Интернете просто пестрят взаимными оскорблениями, матом и немотивированными «наездами»…
- …совершенно верно: анонимность среды дает неограниченные возможности для безответственных действий, которые в «живом общении» по крайней мере не безнаказанны. Можно продолжить этот перечень. Но положительный стереотип не разрушается: ведь у всякой даже очень хорошей вещи можно найти отрицательные стороны. Скажем, железные дороги: они засоряют среду, гремят, портят пейзаж, а иногда весьма опасны для жизни, однако никто не собирается их искоренять (по крайней мере, пока не будет придумано нечто новое). Решающий аргумент в таких случаях: средства не отвечают за действия тех, кто их использует. Это равно относится и к Интернету,…
…и к компьютерам, электричеству, огнестрельному оружию, атомной энергетике и так далее…
- Именно так. Интернет - провозвестник будущего техногенной цивилизации. Он меняет способ участия человека в жизни социума и влияет на тонкую структуру последнего - оказывается прорывом из постиндустриального социума в социум информационный. Интернет - закономерный результат развития европейской цивилизации, он возник не случайно, это, если угодно, историческая необходимость. И эта необходимость обрела форму привлекательного явления - вот почему стереотип окрашен в розовые тона.
Насколько я улавливаю вашу мысль, не все так здорово, как выглядит внешне?..
- Стереотип так устойчив, что его критика может выглядеть капризом или стариковским ворчанием. Но такая критика возможна и связана с общим ощущением неблагополучия нашей цивилизации. Многие мыслители (Ницше, Хайдеггер, Ясперс и др.), мучительно размышлявшие об этом, отмечали тупиковость пути, по которому мы идем. Тупик - но не потому, что каждая следующая ступень технического развития дается с большим трудом. По шкале исторического времени мы скачем по этим ступеням все шустрее. Но ощущение безвыходности настигает человека как раз тогда, когда технические достижения восходят - казалось бы - к апогею.
Возьмем только один, но крайне важный аспект современной цивилизации - проблему власти. Один из величайших соблазнов прежних эпох состоял в том, чтобы передать власти все основные нормирующие функции, иными словами, сделать власть всеохватной, тотальной - это считалось спасением от хаоса атомарных эгоистических и жестоких воль, против которого трудно устоять обществу как целому. Т. Гоббс в свое время ставил пределы по литической власти только перед сферой мышления. Неподвластна только мысль, но любой поступок в принципе может или должен быть поставлен под контроль. Спустя столетия соблазн остался, по сути, тем же, хотя менялись представления о том, как мог бы быть осуществлен идеал тотальной власти. М. Фуко в книге «Надзирать и наказывать» писал: «Поддерживаемая вездесущностью дисциплинарных устройств, опирающаяся на все карцерные механизмы, нормализующая власть становится одной из основных функций нашего общества». Однако возможности традиционных стратегий контроля, применявшихся на протяжении почти всей истории человечества, практически исчерпаны. Стратегия телесного контроля, когда людям предписываются какие-то одни действия и запрещаются другие («шаг влево, шаг вправо» - модель надзирателя в тюрьме или надсмотрщика за рабами), уже давно стала архаикой. Примитивное принуждение противоречит развитию - например, рабский труд непроизводителен. Поэтому на первый план вышла иная, более тонкая и дальновидная стратегия - стратегия духовного контроля. Заставлять людей вести себя согласно норме, то есть управлять ими, - лучше и эффективнее не бичом или карцером, а, например, взывая к чувству патриотизма, долга, к нравственным и религиозным убеждениям, - короче, прививая и культивируя определенные убеждения и ценности, которыми затем можно манипулировать. Современные СМИ (особенно телевидение) придали такой стратегии планетарный размах, обнажив почти полную незащищенность «массового человека» перед изощренной манипуляцией. Однако и эта стратегия подошла к своему пределу. Став распознанным орудием власти, СМИ приняли на себя и ответственность последней (вспомним штурм Останкино в 1993 году). Сейчас мы вступили в эпоху, когда в силу входит новая стратегия: ограничивать и направлять деятельность людей так, чтобы источник ограничения и управления помещался не вне, а внутри человека. Это делает власть почти неуязвимой и действительно тотальной. Ведь когда источник власти помещен вне человека и его деятельности, он легко становится объектом, на который направлен протест, гнев, бунт…
…против правительств, диктаторов, коммунистов, фашистов, демократов, исламистов, евреев или «кавказцев», «темных сил»…
- … вот-вот, и тогда история предстает как «борьба за освобождение» от действительных или мнимых источников насилия! В результате один источник сменяется другим, часто более жестоким и изощренным. Но ресурсы «внешней власти» не безграничны. Советский «коммунизм» достиг жуткой изощренности, манипулируя сознанием, но это уже, кажется, предел. Последствия массовой манипуляции опасны для самих манипуляторов, как показала незавидная судьба тоталитарных режимов в ХХ веке. Новая, ранее не существовавшая стратегия меняет задачу: сделать власть незримой, спрятать ее источник внутрь человека. Если бы удалось решить эту задачу, открылись бы невиданные возможности относительно безопасного управления громадными (и, добавлю, катастрофически быстро растущими!) человеческими массами. Но главная трудность в том, что свободная духовность человека сопротивляется: чем более плотна ткань духа, чем богаче внутренний мир, тем сложнее «инсталлировать» в него программу подчинения. Значит, нужно сделать дух податливым, омертвить его ткань, выхолостить его свободу. Но не запретами и насилием (фи, как это грубо!), а, напротив, потакая его капризам, удовлетворяя прихоти, развивая и поощряя страсть к потреблению (информационное обжорство!) или подогревая тщеславие легкостью публичного самовыражения. Нужно по капле выдавить из человека обременительную свободу и вдавить на ее место «невыразимую легкость бытия», похожую на свободу так, как муляж похож на яблоко с древа познания.
Виртуальный мир Интернета изумительно подходит для этого мероприятия. Он прежде всего виртуализирует самого человека, потребителя, зрителя и игрока. Ценность информации определяется по шкале обывателя-прагматика: важна ее полезность, а не духовная значимость. Студент может задешево скачать реферат на тему «Смысл человеческого бытия» и получить нужную оценку, обессмысливая тем самым и тему, и свою причастность к ней. Проблемы, не имеющие однозначного решения, вообще лишаются ценности. В бездонную бочку сознания вливаются неиссякаемые потоки пустоты, разбитой на красиво оформленные порции, якобы приносящие ощутимую пользу. Помните, у Марины Цветаевой: «глотатели пустот»… Вот это и важно - наглотавшись пустоты, дух задыхается. Теперь с ним можно делать практически все. Например, его можно лишить такой важной вещи, как историческая память: она заменяется памятью жестких дисков, то есть набором занимательных или при случае полезных (для решения кроссвордов, написания диссертации или победы в телевизионной игре «О, счастливчик!») сведений…
То есть история превращается в набор тем для «Каравана истории»…
- Ну да, крайне важно, имела ли место интимная близость между Пушкиным и той, кому посвящено «Я помню чудное мгновенье», но что составляет душу этих стихов - вопрос чуть ли не идиотский… Но мы отвлеклись. Интернет - технический партнер постмодернизма. Он прекрасно воплощает ироническое отношение к действительности, оценки которой становятся виртуальными, как и она сама. Сеть превращает Знание в потребляемую и производимую информацию, человек по отношению к информационному универсуму уподобляется посетителю столовой: насытился и ушел. Пришел и ушел как аноним: вместо имени - виртуальный никнэйм, можно приписать себе любой пол, возраст, образ и манеру поведения, сейчас одно, а в следующем сеансе - другое. Этакое порхание от личины к личине, и кроме него - никакого следа твоего пребывания в этой забитой доверху пустоте.
И как же тотальный контроль связан с таким новым способом жить?
- Очень просто: пустота впускает в себя власть почти беспрепятственно, власть входит на мягких лапах, и ее вхождение сопровождается увеличением приятности. Может показаться парадоксом, но при раздувании виртуального мирка до размеров вселенной масштаб человека становится исчезающе мал. Что из того, что растворились границы, если их некому, да и незачем - по большому счету - пересекать? Каков смысл свободы доступа к информации, если эта информация - только суррогат знания? Твой круг общения стал громадным, но общаешься ты с такими же, как сам, анонимами. Виртуальная жизнь складывается не из событий, а из перформансов, и на это уходит все большая часть отпущенного «самодовольному недорослю» (Ортега-и-Гассет) времени. Скажу прямо: дутое величие человека, информированного обо всем, кроме того, зачем ему жить, оборачивается его ничтожеством. А управлять ничтожествами не так уж трудно.
Так предстает стереотип через призму тревог и опасений. Подчеркну еще раз: Интернет - не заговор жидомасонов или сатанистов (такое тоже приходится слышать), это законное детище и символ эпохи постмодерна. Напомню слова мудрого Ортеги, сказанные им еще до всякого Интернета: «когда для заурядного человека мир и жизнь распахнулись настежь, душа его для них закрылась наглухо». И далее: «Ничто так не противоречит человеческой жизни, как ее же собственная разновидность, воплощенная в «самодовольном недоросле». И когда этот тип начинает преобладать, надо бить тревогу и кричать, что человечеству грозит вырождение, едва ли не равносильное смерти». Один из симптомов вырождения - тяга к виртуальности взамен действительности, подобно тяге к галлюциногенам, дающим иллюзию бессмертия и всемогущества.
Кто-то из компьютерровских авторов иронизировал по поводу того, что у природы нет кнопочки Undo…
- А у искусственной природы - есть! В виртуале можно в любой момент начать жизнь с нуля, отбросив все предыдущие тревоги, сомнения и проблемы. «И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу, и проклинаю, и горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю» - какая это занудная ерунда для «массового человека», удобно расположившегося за пультом сказочной машины времени!
Поговорим вот на какую тему. Капитализация компаний, занимающихся продуцированием «виртуальной реальности», достигает умопомрачительных величин. Между тем их прибыли далеко не стабильны и неадекватны инвестиционному буму. Рыночная стоимость компании AOL, которая хочет приобрести медиа-империю Time Warner, превышает стоимость Time Warner и Walt Disney Co. вместе взятых. Речь идет о сотнях миллиардов долларов. Меж тем Time Warner - это CNN, киностудия Warner Bros., журналы «Time», «Fortune» и «Sports Illustrated», газеты, телестудии, типографии… В то же время AOL, в принципе, всего лишь программа и несколько десятков (или сотен, неважно) стоек с оборудованием. Это лишь крупнейший пример, их можно привести еще много. Можно ли объяснить такой ажиотаж «инвестиционными ожиданиями», характерными для ситуации «Дальнего Запада» (метафора, которая сейчас все чаще привлекается для характеристики обстановки в Сети), или тут могут быть задействованы иные скрытые механизмы?
- Давайте вспомним реакцию «классического» капитализма на кризисные ситуации. Когда стало ясно, что механизм чистой и ничем не ограниченной конкуренции работает плохо, подтверждением чему стал ряд мощных кризисов, сработал механизм самосохранения, выразившийся в дрейфе к социалистическим принципам распределения. Подобно этому сегодняшний сетевой бум можно считать очередным признаком срабатывания механизма самосохранения современной цивилизации. Чтобы «восстание масс» - я опять вспоминаю Ортегу - не похоронило культуру и не подмяло цивилизацию, его удобно «канализировать» в виртуальную реальность, благо что и техническая польза от Сети несомненна. Поэтому вложенные в Сеть капиталы - это не только бизнес (возможно, авантюрный), это плата за будущее, и современной цивилизации, похоже, достает ума не скупиться.
Окажется ли эта плата достаточной? Тут мы можем строить лишь догадки и предположения. Одна из таких догадок: вхождение в информационную эру может означать начало витка технобиологической эволюции человека. Фундаментальные смыслы-каркасы, на которых держится (пока еще) человеческое существование - добро-зло, смерть-бессмертие, истина-ложь, - становятся призрачными, становятся игрой. «Самодовольный недоросль», овладевший виртуальной реальностью, быстро матереет и превращается в «духовного киборга». Если этот процесс зайдет далеко, культурная история человечества может окончиться, уступив место новой - технологически оснащенной - дикости. Но только лишь одной виртуализацией действительности дело может не ограничиться (тут я вступаю в область фантастических догадок и предположений). Сам человек почти не менялся физически за время своего исторического существования, и признаков того, что он может существенно измениться в обозримые сроки, не имеется. Но что такое гены, как не информация? Воздействием на гены можно изменить характер эволюции, направить ее в иное русло. И начнется новая, другая история… если подобные эксперименты вообще имеют шанс закончится удачно.
Видимо, нечто подобное имели в виду Стругацкие, когда выводили в «Гадких лебедях» и других произведениях некую новую общность, начинающую совершенно другую мировую историю…
- Может быть. Конечно, это была бы катастрофа - по крайней мере, с нашей, сегодняшней точки зрения. Можно ли ее предотвратить? Не уверен. Бывало, что после жутких зигзагов и конвульсий культура все же находила выход (провалы нацистской и большевистской авантюр дают какую-то историческую надежду). Но ничто не гарантировано. Если будут затронуты «гены культуры», мутации окажутся необратимыми, а будущее - совершенно неясным. Честно говоря, я иногда боюсь заглядывать слишком далеко…
Нет абсолютной гарантии, что история непрерывна, она может иметь разрывы. Нельзя без конца ссылаться на прошлый опыт или предаваться дурацкому оптимизму. Не исключено, что мы уже попали в такой разрыв, во всяком случае, многое говорит об этом. В особенности - отношение к истории. Когда-то культурная элита Европы была потрясена тем, с какой легкостью были забыты ужасы первой мировой войны. Вскоре разразилась вторая. Культурная память о ней тоже оказалась короткой. К концу ХХ века мы научились забывать еще быстрее и легче. В новый век мы вступаем с отбитой памятью. Но если нет памяти, то нет и надежды на будущее. Виртуальная реальность способна быть полезным инструментом, но может стать и протезом жизни. Для обозначения носителя такой жизни В. И. Самохвалова предложила термин «постчеловек». Кому-то это покажется несносным пессимизмом. Я думаю, что это трезвый диагноз.
| Из работы в. н. поруса «„конец субъекта“ или пострелигиозная культура?» |
|
Большую часть философской панорамы конца века составляют течения, в наименовании которых - приставка «пост»: постпозитивизм, постструктурализм, постмодернизм… При многих различиях у них есть общее: все эти течения можно было бы назвать «постсубъектными», поскольку они подвергают жесткой ревизии категорию «субъекта» или даже вовсе устраняют ее из философских рассуждений. Эта категория, взятая в ее «классическом» смысле, полагают представители этих течений, не имеет опоры в реалиях нашего времени. Особенно настаивают на этом постмодернисты. Они заявляют о своем решительном разрыве с традициями «субъектной» философии. Приверженцев этих традиций, не разделяющих взглядов постмодернистов, называют чуть ли не безнадежными архаиками, латающими дыры на прогнившем кафтане. Современные СМИ в рекламном стиле объявляют произведения постмодернистов гениальными и ультрасовременными, создающими духовный фон нашего времени. Даже критики постмодернизма, которых все же немало, так или иначе привлекают к нему общее внимание, что особенно заметно сейчас в России, куда волны философской моды докатываются с запозданием, но зато с большой силой. «Ключевым словом постмодерна является «плюралистичность». Постмодернистскую многосторонность нельзя отождествить с утверждением о множественности индивидуальностей или смешивать с плоским плюрализмом вседозволенности и неразберихи. Она скорее обозначает радикальное признание плюрализма и гетерогенности форм жизни, языковых игр, способов ориентации и связей смысла. Их разнообразие как практически, так и нормативно конституирует наш мир», - пишет В. Вельш. Постулировав плюрализм как атрибуцию субъекта, постмодернизм отказывается рассматривать трансценденталистски сформулированные вопросы о том, возможна ли такая атрибуция и каковы условия этой возможности. Вместо этого предлагается иной вопрос: помогает ли выдвинутый постулат лучше решать жизненные задачи человека? Другими словами, признав, что трансценденталистская философия потерпела фиаско, если не теоретически, то как основание жизненных ориентаций, как оправдание исторического существования человека, необходимо подвергнуть испытанию прагматические возможности, которые открываются плюралистической перспективой. Под постмодернистскую критику попадают не только «трансценденталистские фикции» (самосознание, рациональность, кантовское «трансцендентальное единство апперцепции» и т. д.), но и антропоцентризм, объединенный с этикоцентризмом и логоцентризмом как основополагающими идеями европейской истории культуры от Платона до Швейцера. Мировоззрение, основанное на этих идеях, обвинено в лицемерии и попросту в глупости. Взамен предлагается мировоззрение, включающее новый образ субъекта. Это индивид, резко отклоняющий возможность разделять с историей ответственность за ее ход и последствия, отбрасывающий как бессмысленные и опасные поиски «правды», «истины» и «смысла жизни» как такового, а не продиктованного конкретными прагматическими ситуациями. Такой индивид охотно следует совету «быть самим собой», но вряд ли способен объяснить, что это значит за пределами некоторой конкретной ситуации. Он не без удовольствия играет в интеллектуальные игры, связанные с поиском истины, но не держится за полученные при этом результаты и меняет свои убеждения, если считает это подходящим выходом из затруднительных положений. Его эстетические пристрастия неопределенны, они скорее подчинены чувству комфортности и удовольствия, которое может вызываться противоположными по смыслу эстетическими объектами. Постмодернистский субъект высоко ценит юмор (правда, весьма специфический) и фантазию, старается быть ироничным. Он ценит в святынях их эстетическую или историческую значимость, но ни за одну из них не отдаст не только жизни, но даже временного благополучия. Он в высшей степени толерантен, живет сам и позволяет жить другим, боится и избегает ситуаций, когда ставится вопрос о пределах этой толерантности. Впрочем, когда такой ситуации нельзя избежать, индивид скорее отодвинет эти пределы сколь угодно далеко, нежели признает необходимость решающего выбора. Пуще всего постмодернистский субъект избегает моральных рассуждений, в особенности, когда они исходят от искусства. Искусство - сфера иронического и пресыщенного манипулирования эстетическими объектами, игра в бесконечное цитирование и угадывание чужих идей, которыми можно как ярлыками оклеивать любые ситуации «внешней» и «внутренней» жизни. Постмодернисты, как правило, избегают столь же определенных высказываний относительно веры и религии, но и в этой сфере они остаются верными той же ориентации. (Показателен в этом отношении анализ Апокалипсиса, принадлежащий Ж. Дерриде, который к тексту Священной Книги применил свой метод «деконструкции», чтобы прийти к выводу: этот текст допускает бесконечное множество интерпретаций, ни одной из которых в принципе нельзя отдать предпочтение. Следовательно, ни о какой религиозной значимости этого текста нельзя говорить всерьез: он - лишь повод для грамматологических и текстологических упражнений.) |
