Андуит
АрхивСперва я положил перед собой стопку чистой бумаги, опробовал ручку, глубоко вздохнул и замер в ожидании мыслей. Мыслей не было. Я снова вздохнул, скомкал верхний чистый лист и вторично опробовал ручку. Ручка писала хорошо. Мыслей не было.
Надо подключить зрительные центры, решил я и принялся рисовать. Три или четыре раза на бумагу выползали какие-то жуткие твари с неизменно добродушными физиономиями. Бритый малый в форме звездных наемников долго рыскал по наспех нарисованному плану неведомого острова, покуда его не настиг и старательно не зачернил карандаш. Мыслей не было.
Во всем виноваты школьники, понял я и с тоской поглядел в окно. На подоконнике лежало присланное давеча приглашение, но ехать на конференцию пишущих школьников мне отчаянно не хотелось. Название-то какое — «пишущие школьники»!.. Заболеть, что ли?..
Мерзко зазвонил телефон. Нарочито медленно я поплелся в прихожую, снял трубку и немощно просипел:
— Слушаю вас…
— Боже мой! — испуганно воскликнула трубка. — Простудился? Ты что?! Все дело угробишь! Рыбачить ты собирался или болеть?..
— Дядюшка! — заорал я вне себя от радости. — Дядюшка, я совсем забыл! Сейчас выхожу, скажи куда, — я мигом!
— Куда, куда, — недовольно закудахтало в трубке. Недовольно и недоверчиво. Я даже испугался, что слишком похоже разыграл простуду. — Сюда, конечно. Что я, — кран подъемный? Аппаратура, чай, тяжелая. Сам не дотащу.
Весь мой энтузиазм как рукой сняло. Аппаратура. На рыбалку. Это не к добру. Обычно мое участие в дядиных экспериментах сводилось к обязанности таскать аппаратуру и присутствовать на испытаниях в качестве прессы. Сие было интересно и устраивало меня до тех пор, пока дядюшка не продемонстрировал «устройство для снятия плодов с деревьев посредством воздействия на них направленной ударной волной, отличающееся тем, что…»
Бахнуло славно.
Пока я валялся в больнице, дядюшка стал любимым рассказчиком в местном УБОПе. Аппаратуру обратно нести не пришлось.
— Ты чего замолчал? Алло? — послышалось в трубке.
— Нет… Ничего, — я на всякий случай покашлял. — Дядь Боря, шлем брать?
Дядюшка встретил меня на станции. Был он в полосатой пижаме и белых парусиновых штанах. На лицо падала тень колоссального сомбреро. При каждом порыве горячего ветра два красных петушиных пера, воткнутых в шляпу, мелко дрожали, издавая резкий сухой треск. Лицом он был мрачен, а в руках держал обыкновенные удочки, и это меня несколько взбодрило.
— Ну что, писатель? – процедил он сквозь зубы, глядя на мои белые, лишенные всяких признаков загара ноги. – Как жизнь?
— Тоскливо, — признался я. — Школьники фантастику пишут…
— Плохи твои дела, — сказал он и отвернулся. — Бросал бы все и перебирался сюда. Природа тут, смотри, какая…
— А где аппаратура? — перебил я дядю, решив избежать обычных уговоров «бросать все и перебираться».
— Видишь ли… Удочками лучше. — Дядя поморщился. — Лучше, говорю, удочками.
— Лучше, чем что? — спросил я.
— Лучше, чем как, — поправил он. — Лучше и все.
— Понятно, — сказал я.
Дядя внимательно посмотрел на меня, но промолчал.
— С ногой-то что? — спросил я, заметив, что дядя прихрамывает.
— А-а… — не оборачиваясь, он неопределенно махнул рукой. — Щука укусила. Я ей, дуре, ведерко подставил, а она, вишь, как… Настройку я, вообще-то, на карася делал… Частоту генератора, правда, на глаз выставлял… Думал, карась будет, а оно — щуки. Рыбинспектор, понятное дело, тут как тут. «Плати, — говорит, — браконьер поганый. Плати, покуда в контору не свел. А на орудие лова я налагаю арест…» И черт с ним!..
Дядины шлепанцы снова принялись выколачивать пыль из дороги, а я шел позади и размышлял о том, что дядя мой все-таки великий человек. Иные щуку только на картинках видели, а вот чтобы так, щукой покусанным быть… Большой человек.
Вскоре мы вышли к реке. Дядюшка принялся расставлять удилища. Ветер стих, но прохлады, которая всегда бывает вблизи водоемов, тут не чувствовалось. Звон кузнечиков оглушал. Где-то за рекой уныло тарахтел трактор.
— Эх, чуть не забыл, — снова услышал я дядюшкин голос. Через мгновение он вышел из-за куста, протягивая мне записную книжку в серой обложке. — Марфа вчера нашла да велела передать. «У писателей и журналистов все мысли, — говорит, — в блокнотах записаны». Досадно будет потерять. Твой, не сомневайся.
Я и не сомневался. Блокнот был мой. Я только позавчера его купил. В киоске на остановке. Господи, да что это я? Ведь в деревне я не был уже с полгода! Я зачем-то воровато огляделся и осторожно раскрыл блокнот. Тут меня подстерегала новая неожиданность. Я отлично помнил, что кроме нескольких пустячных записей в ТОМ блокноте ничего не было. ЭТОТ же пестрел заметками, углы страниц поистрепались, и, что самое удивительное, все записи были сделаны мной!
От реки послышались всплески. Равнодушно отметив, что два крайних поплавка исчезли под водой, я начал читать.
«Жили-были дядя с тетей. Ели щуку с пирогом», — размашисто было написано на первой странице. Гм… Опять щука? «Какая тоска, — жаловалась следующая страница. — Дядя злой — очередное фиаско. Рыбачить пришлось удочками. Сижу, рыбачу. Жара. Видать, гроза будет…»
За лесом громыхнуло. Там, над резными верхушками крон вставала свирепого вида туча. Любопытно, подумал я и стал читать дальше.
«Гроза! Мой дядя, торжествуя, по кладкам предлагает путь. Говорит, втрое скорее дойдем. Дождяра лупит! Что ж, по кладкам, так по кладкам. Идем по кладкам». Следующая страница отсутствовала, а дальше каллиграфически было выписано следующее: «Сижу в лазарете. Забинтовали на совесть: с головы до ног. Знал бы, что этим кончится, — ни за что не пошел бы. Дядя совсем извелся — бегает, руками машет. «И зачем, — причитает, — по тем кладкам пошли?» Это верно, — зря пошли. Доски там гнилые, ну я, значит, кубарем в кусты. А там проволоки колючей моток. Ржавой, с войны, наверное. В общем, забинтовали… Дядю жалко — очень уж он себя винит…»
Я посмотрел на небо. Распухая, надвигалась туча. За кустом что-то бормотал дядя, слышался свист лески.
«Лежу, болею. Звонил дядя. Велит немедленно приезжать. Как же, разогнался.
Звонил опять. Ругается, говорит, что изобрел нечто небывалое. Называется андуит. Придется ехать».
«Гениально и потрясательно! — кричала следующая страничка. — Андуит — устройство, с которым жизнь — сплошное удовольствие! Не нужно бояться совершать ошибки, — все можно исправить. Главное, начиная что-нибудь делать, не забыть сделать «save». Вы купили гнилой арбуз? Не беда — возьмите из другой кучи. Плохой билет на экзамене? А кто сказал, что нужно брать именно этот? Undo it, — и нет проблем! Причинно-следственные стеки Мироздания… Драйверы прямого доступа… Ай да дядюшка!…»
За лесом сверкнуло. Послышались раскаты грома.
«Когда система загрузилась, дядя предложил мой блокнот поместить в специальный отсек — «Он там вне времени будет. Про все наши житейские неудачи записывать будем. С целью устранения. Тебя вот вылечу — это он про мои раны вспомнил. — Заштопаю — следов не сыщешь! Начинаем!» — кричит. Тетка Марфа из кухни табурет принесла. Чтоб, значит, как в кино было…»
Больше в блокноте ничего не было. Я положил его на траву и крепко задумался. Голова шла кругом. Всю жизнь мне твердили, что машина времени — вздор, досужий вымысел. А время-то, оказывается, ни при чем. Вишь, оно как оборачивается… Драйверы прямого доступа…
На траву упали первые капли дождя. Влажно зашумел камыш, клоня к воде острые свои листья.
— Эхма! Гроза-то какая заходит! — закричал дядя. — Но ты не бойся, племянник. До села быстро добежим. Я тут короткую дорогу знаю — по кладкам, через хоздвор…
Сердце екнуло и бешено забилось в груди.
— Я сейчас, — хрипло пробормотал я.
Немного отбежав, я увидел за плесом дощатые кладки и ринулся туда. Вот и подходящий куст… Отодрать гнилую доску было делом одной минуты. Теперь проволока. Я удивился бы, если бы ее не оказалось. Она была. Большой моток ржавой «колючки». Зашвырнув его далеко в реку, я вернулся к дядюшке.
Хлынул ливень.
С замиранием сердца я ступил на кладки. Подгнившие сваи раскачивались при каждом шаге. Серая лента реки пузырилась под ударами дождя.
В нужном месте я артистически поскользнулся и кувырком влетел в кусты. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Отыскав в кармане перочинный нож, я зажмурил глаза и с силой резанул по ноге. Осталось только закричать, и я закричал…
Мокрый и окровавленный вылез я на тропинку.
— Если б только знал, ни за что сюда не пошел бы, — выдавил я заранее приготовленную фразу.
— Батюшки! – дядя был потрясен. – Кровь-то, кровь!… Так в санчасть надо скорее!..
Мы почти бежали под проливным дождем. Я шел впереди, за спиной громко и хрипло дышал дядя. Потерпи, дорогой дядюшка, потерпи, — в мыслях утешал я его. — Твой племянник сделал все, что мог. Вернее, все, что от него требовалось. Теперь дело за тобой. Ты много чего в жизни придумал и много чего изобрел, но это!.. И такая неудача! Как же ты не учел, что, решив избавить меня от шрамов, ты устранишь тот толчок, то событие, которое и подвело тебя к мысли об андуите. Обидно, дядя, обидно.
— Одного моего знакомого в прошлом году кирпичом контузило, — продолжал я врать. О, благородная ложь! — Пошел в магазин, а с крыши силикатник… Хорошо, что по ноге. А пошел бы другой дорогой — и не было бы ничего.
— Да, да, — убито соглашался дядя. — Знал бы, куда упадешь, — соломки подстелил бы.
В деревенском лазарете меня перевязали, а когда румяная сестра сноровисто вкатила мне положенное число «кубиков», я, мельком взглянув на дядюшку, как можно жалобнее застонал.
У дяди под глазом дернулось. Он схватил со стола какой-то огрызок бумаги и принялся лихорадочно писать. Рождался величайший замысел…
