Единственный и неповторимый
АрхивБыл дивный вечер. Погасший небосклон усыпали звезды. Черные свечи тополей стражами замерли у деревенской околицы. Где-то играла музыка. «И никаких больше сказок!» — услышал я, проходя мимо дома, сплошь увитого диким виноградом. Темные окна были распахнуты настежь. «Немедленно закрывай глаза и спать. Ишь, расходился! Вот придет Бен Бохен, он тебя — в мешок, и в лес!» Бен Бохен… Ч-черт, из какой же это сказки? Я усмехнулся и мигом представил себе мрачного шкипера с обрюзгшим лицом и маленькими колючими глазками. За широким поясом торчат пистолеты…
Поравнявшись с колодцем, я повернул направо и оказался у дядюшкиного дома. Перед входом тускло горела лампочка, озаряя желтым светом крыльцо и часть пристройки, грубо сколоченной из ящиков. На некоторых досках виднелось почти стершееся от времени клеймо «Бен Бохен и Клод инк. Голландия. 1947».
Ремонт делают, решил я, прислушиваясь к звукам, доносившимся из дома. Осторожно приоткрыв дверь, я заглянул в комнату. Дядя развалясь сидел в кресле и сверлил взглядом стену. То есть он действительно ее сверлил!!! В запыленном воздухе слышался мерный скрип сверла, а из ровного отверстия в штукатурке тонкой струйкой сыпался песок.
И тут мне невыносимо захотелось чихнуть. Люди в большинстве своем не умеют чихать и делают это как попало. На моей памяти лишь дворник Эразм Матвеевич чихал по-настоящему, производя в тишине утреннего двора эффект наподобие гаубицы. Я, кажется, чихнул лучше.
Дядя конвульсивно дернулся, мельком взглянул на меня и тут же отвернулся. Увы, было поздно. Дверь, о которую я опирался, мягко распалась на части. Потеряв равновесие, я рухнул в комнату, с ужасом ощущая, как лохмотьями спадает с меня одежда.
— Растяпа я, растяпа! — сокрушался дядюшка, помогая мне подняться и лихорадочно ощупывая мою наготу. — Цел? Нигде ничего? Ах ты ж, беда!..
Именно что нигде ничего, мрачно подумал я. «И умеют они, французы, одним взглядом раздеть женщину, при этом даже не изменив выражения лица». Ирвин Шоу. «Вечер в Византии». А у нас, стало быть, «вечер в Кукурузовке»…
Дрожащими руками дядя Борис помог мне натянуть свой старый комбинезон, после чего поднял с пола небольшой чемодан, от которого тянулся кабель к потертому шлемофону. Открыв крышку, он вытряхнул из чемодана рыжего с подпалинами кота и без сил рухнул в кресло.
— И давно ты стал Бохеном? — слегка оправившись от потрясения, спросил я. — Тобой уже детишек пугают. Дожил…
— Ерунда, — сказал он. — Не обращай внимания.
С минуту мы молчали. Опять неприятности, думал я. Одни неприятности. Сплошные неприятности. Сколько я себя помню, с дядюшкой у меня постоянно случались какие-нибудь неприятности. И все из-за его страсти к изобретательству.
— Думал к приезду супруги ковер повесить, — извиняющимся тоном промолвил дядя. — А стена из шлакоблоков. Гвоздь не лезет. Вот и выходит, что сверлить надо.
— Сверлить долго, — сказал я. — Вот если бы пристрелять…
— Как-как?
— Пистолет есть такой. Р-раз! И дырка.
Дядюшка живо обернулся и ласково посмотрел на меня.
— Так в чем вопрос?! — воскликнул он. — Арнольд, ну-ка сюда! — позвал он кота, который, прибежав, деловито улегся в раскрытый чемодан. — А ты садись, шлем на голову… Вот так. Глазами смотри в нужную точку и представляй, будто стреляешь. Как представишь — жми вот эту кнопку.
Я закрыл глаза и начал представлять. И тут на меня нашло. Словно волны, накатили воспоминания. Армейская служба, гвардейский танковый батальон… Серая степь полигона, исполосованная колеями, и темная клякса мишени в прицеле. «Заряжай!» — скомандовал я сам себе, вперил взгляд в стену и до отказа утопил кнопку.
Дохнуло жаром. В громовом раскате утонул отчаянный мяв кота Арнольда. Комнату заволокло пылью. Чудом уцелевшая лампа раскачивалась под потолком, озаряя дикое нагромождение битого кирпича и осколков стекла. В стене напротив меня зияла рваная дыра, в дыре была ночь, и в той ночи бился крик насмерть перепуганной соседки: «Ой, спасайте, люди! Бохен село взрывает!» Другой голос вторил: «Да сколько можно!.. В милицию сдать!..»
Я поискал глазами родственника.
Дядя Борис сидел на полу. Близ него валялся поломанный карниз. Дядюшка нервно дергал головой и осторожно вытряхивал из волос кусочки штукатурки.
— Да сколько можно! — вдруг заорал я и поперхнулся пылью.
Дядюшка посмотрел на меня одним глазом, потом кивнул головой и, кряхтя, поднялся.
— Пошли чай пить. Поработали…
В соседней комнате пробили часы.
— И зачем ты кота в прибор посадил? — спросил я, отпивая глоток душистого травяного настоя.
— Не кот это, — строго заметил дядя. — А главный элемент, носитель информационного потенциала.
— Носитель чего? — переспросил я.
Бен Бохен мельком взглянул на меня и снова уткнулся в чашку.
— Вот, положим, статуя, — заговорил он, делая рукой неопределенный жест. — Тысячи лет в земле лежит, портится… Через некоторое время от нее только песок останется. Спрашивается, — чем этот песок от статуи отличается?
Чем отличается пиджак от лохмотьев, подумал я.
— А тем отличается, — продолжал дядя, — что этот песок на статую не похож. В чем же, опять спрошу, суть этого несходства? Так ведь в разном количестве информации, дружок! Где, по-твоему, ее больше?
— В статуе, конечно, — сказал я. — Статуя разрушается, информация теряется.
— А вот и нет! — обрадовался дядя. — Возьмем, к примеру, гранитный кубик и горку щебня. Кубик можно описать тремя числами — длинами сторон, а сколько чисел потребуется, чтобы описать щебень? Вот и выходит, что в статуе информации меньше, чем в том песке, в который она со временем превратится.
— Ну и что? — спросил я.
— То есть как это «ну и что»?! — возмутился дядя. — Между различными предметами существует разность количества информации, своего рода напряжение! Мой прибор замыкает эту разность потенциалов и создает ток информации от предмета более сложного к предмету более простому. При этом менее сложный — разрушается.
— Ага! Так вот почему я остался цел, хоть одежда и пострадала…
— Конечно, — дядя покраснел от смущения. — Ведь между тобой и котом нет существенной разности потенциалов информации. Всё живая тварь…
Я отставил чашку и посмотрел на часы.
— Сейчас, наверное, милиция приедет. Отсюда до участка полчаса ходу.
Дядя нахмурился, встал из-за стола и, прихрамывая, заковылял в соседнюю комнату. Послышалось приглушенное бормотание, потрескивание клавишей, и через минуту на пороге появился довольный родственник.
— Арест отменяется, — объявил он. — Завтра в половине девятого сосед пойдет заявлять, но споткнется и вывихнет руку. Да… Проведать сходим, успокоим…
С суеверным ужасом я смотрел на дядю.
— Чаю еще хочешь? — с улыбкой осведомился он. — Вареньица могу достать.
— Дядюшка! — взмолился я. — Как ты это узнал?! Взглянуть-то хоть можно, как ты это делаешь?
— Отчего ж не взглянуть, — осклабился дядя в дружелюбной усмешке. — Только смотреть, почитай, не на что. Компьютер… Так он самый обычный. Там у меня алгоритм запущен, извлекающий информацию из шума. Или ты думаешь, что шум — это ноль информации? Не ноль, вот в чем дело-то… Любая информация в шуме содержится. Проблема только в ее извлечении. Эх, племянник, денег бы мне поболее! Я бы такую тему раскрутил!..
Некая мысль шевельнулась у меня в мозгу. Дяде нужны деньги? Так он же может их выиграть!
— Дядь, а дядь, — несмело позвал я. — Ты в лото когда-нибудь играл? Знаешь, шарики там такие, с номерами… Тиражи по телевизору показывают… Узнай, какие номера выпадут, и у тебя в кармане — куча денег!
Дядюшка встрепенулся и пристально посмотрел на меня. Потом рывком пододвинул к себе клавиатуру и с треском стал набирать текст.
— Если выпадет цифра один, если выпадет цифра два, если выпадет цифра… — бормотал он, поглядывая на экран.
Наконец он заполнил табличку цифрами и решительно нажал «ввод».
Лучше бы он этого не делал.
Меня грубо толкнули. Потеряв равновесие, я инстинктивно отступил на шаг, споткнулся о чью-то ногу и в полном замешательстве упал кому-то на грудь. В спину мне уперся острый локоть, я взвыл от боли, и тут дядин голос произнес:
— Да зажгите же свет! И встаньте с моей ноги.
Ослепительно вспыхнула люстра. Я усиленно заморгал и чуть не закричал от изумления. На кровати, на тумбочке и журнальном столике, на подоконнике и посреди комнаты стояли, сидели, лежали и неуютно тулились по углам много-много дядюшек. Таких одинаковых, что в первое мгновение у меня закружилась голова.
Я стал лихорадочно припоминать события последних минут. Да, так и есть. Дядя поставил перед своим алгоритмом неверное условие. Он не сказал, о каком выигрыше идет речь, а цифры… Эти цифры в будущем тираже наверняка сгруппируются в несколько выигрышных комбинаций… По выигрышу на дядюшку. Сколько выигрышей, столько и дядюшек…
И тут один из родственников заплакал. Он всхлипывал, утирая глаза широкой ладонью, но слезы текли по щекам и не хотели униматься.
— Супруга утром приедет, — борясь со спазмами, говорил он. — С одним мучилась, а тут вона, размножился… Дурак старый!
роснулся я от радостного предчувствия найденного решения. Боясь открыть глаза, я полулежал в кресле, все яснее сознавая, что единственный способ для дяди участвовать в тираже, — поручить мне в городе заполнить карточку заветными цифрами. Да, видимо, именно на это дядя и рассчитывал — тираж-то уже сегодня! Стараясь производить как можно меньше шума, я прокрался в прихожую, где оставил свой «кейс», отыскал там билет на обратную дорогу и с наслаждением разорвал его пополам. Потом еще пополам, потом еще…
Из комнаты донесся шум. Я рванул дверь и замер, не смея поверить в удачу. Дядя — единственный и настоящий — дремал в своем любимом кресле. Я смотрел на его сверкающую лысину и едва сдерживал слезы радости.
Тут с грохотом упала на пол дверь, которую я наспех приладил. На пороге выросла дородная фигура тетки Марфы.
— Живой! — радостно воскликнула она, бросаясь к мужу. — Уж мне соседи таких страстей понарассказывали! Господи-святы!!! — испуганно прошептала она, увидав дыру в стене.
— А мы тут в лото играли, — виновато промолвил я и попытался ногой задвинуть под сервант запорошенные мелом останки своего пиджака.
— Проиграли, небось? — смягчилась тетушка.
— В другой раз обязательно выиграем, — хмуро пробормотал дядя и вдруг, вскочив на ноги, крепко обнял ненаглядную свою супругу. — Радость моя! — истово прошептал он.
— Единственный ты мой! — растроганно сказала тетя и чмокнула дядюшку в лоб.
