"Science is sexy!"
АрхивИнтервью с Сарой Абдулла
Надо бы, для порядка, перевести заголовок - да вот, не переводится, ибо слово «секс» в таком значении массовым русским языком еще не освоено. Хотя, например, продвинутые профессора-математики уже лет пятнадцать назад любили, выслушав на семинаре доклад юного аспиранта, повергнуть несчастного в транс мрачным вопросом: ну, и в чем же здесь секс?
Пояснить это самое «секси» можно только словами вроде «cool» или «wow!». Вынесенную в заголовок фразу я услышал от Сары Абдулла (Sara Abdulla), возглавляющей службу новостей журнала «Nature» (Nature news service). Мое доверие к ней в этом вопросе безгранично. Ведь «Nature» не научно-информационный ресурс, финансируемый государством из стратегических соображений; «Nature» - знаменитый брэнд весьма успешного бизнеса, построенного вокруг информации о достижениях науки (в основном биологии, ряда разделов физики, химии и медицины) и о жизни самой науки. Значит, ключевые люди этого бизнеса обязаны точно, без иллюзий оценивать ситуацию.
Влиятельность «Nature» такова, что единственная публикация здесь часто бывает ценнее для научной карьеры, чем десятки статей в других издания. Не удержусь от рискованной параллели: в советские времена статья в «Правде», официальном органе компартии, могла мгновенно вознести человека по карьерной лестнице. Не превращается ли громадный авторитет журнала в орудие борьбы научных школ? Ведь уже много лет дебатируется проблема «научных мафий», контролирующих печатные издания.
- Дебатировать можно все, что угодно, но то, о чем вы говорите, к «Nature» не имеет никакого отношения. Монополией на оценку значимости научных результатов не обладает никто. Во-первых, есть другие чрезвычайно престижные научные издания - возьмите хотя бы «Science». Во-вторых, не все журналы группы «Nature» одинаково влиятельны - у множества крупных научных сообществ (например, у экологов, у физиков ряда специальностей - теоретиков, космологов) другие издания имеют значительно больший авторитет. Так что даже формально нет оснований говорить о журнале как об инструменте борьбы научных школ.
А неформально?
- Неформально - само понятие «мафий», группирующихся вокруг научных журналов, в последние годы стремительно теряет смысл в связи с ростом потока свободных публикаций в Интернете. Например, у физиков-теоретиков есть электронные архивы, куда все они, включая самых известных в мире специалистов, стремятся как можно быстрее помещать свои работы - хотя никто там ничего не реферирует, а доступ свободен. Это - один из вариантов все более типичной ситуации, когда научное сообщество, объединенное общей исследовательской тематикой, выше всех остальных форм научной коммуникации ставит мгновенный обмен идеями через Интернет. В различных областях науки возникли устойчивые неформальные сети, участники которых отлично знают научный уровень и направление работ друг друга и непрерывно обмениваются текущими результатами, не дожидаясь формальной публикации. Особенно это заметно в наиболее горячих областях - биоинформатике, например.
К сожалению, электронные препринты в список научных работ не внесешь. А он ведь должен непрерывно пополняться, иначе в научной среде, особенно в США, очень быстро останешься за бортом.
- Сейчас и эта проблема постепенно теряет остроту, так как все больше ученых, особенно в прикладных областях, предпочитают публиковать свои результаты в форме патентов.
Ничего не скажешь, эффектная форма публикации. Только обходится уж очень дорого - в прямом смысле, в деньгах.
- Да, но эти деньги не пропадают. Ученые становятся владельцами созданной ими же интеллектуальной собственности, создают свои компании и часто очень здорово зарабатывают на этом. Такой вариант научной карьеры становится все более привлекательным. Вообще, ученые сейчас довольно богаты, а в Америке - так просто очень богаты, даже в университетах, не только в компаниях, отсюда и утечка мозгов в Штаты.
Что-то уж больно идиллическая картина жизни научного сообщества вырисовывается: ученые либо богаты, либо очень богаты; вместо того, чтобы конкурировать, охотно обмениваются идеями…
- Никакой идиллии в этой среде, разумеется, нет. Отношения между учеными, между научными школами бывают очень жесткие. На конференциях прекрасно видно, как они иногда пытаются всадить друг другу нож в спину. Ученые подвержены обычным человеческим страстям, это такие же люди, как и все остальные. Недавно мы исследовали популярность у наших читателей публикаций на различные темы. Так вот, несмотря на то, что аудиторию журнала «Nature» ну никак не назовешь массовой, ее предпочтения оказались такими, каких можно было ожидать, допустим, от читателей «The Sun» 1. А именно: с большим отрывом лидируют две темы - секс и смерть.
Кстати, вы на семинаре 2 несколько раз применяли к науке эпитет «секси». Это в каком же смысле понимать?
- Например, в том смысле, что наука сейчас в невероятной моде. Публика испытывает к ней прямо-таки лихорадочный интерес. Сейчас Би-би-си проводит - среди ученых! - конкурс на должность ведущего телепрограмм о науке (science presenter). Оказалось, что претендентов на эту роль очень много, причем среди них целый ряд громких научных имен. Решили, что выбор должны сделать зрители, голосуя за того или иного кандидата. И надо сказать, борьба идет нешуточная.
А среди наук какая сейчас наиболее sexy? Информатика, наверно, уже потеряла былую привлекательность?
- Сегодня в центре внимания биология, особенно все, что связано с биотехнологиями. К этому сейчас такой же острый интерес, какой в 1960-х годах был к физике.
Кстати, острый интерес к науке - одна из причин растущего потока сенсационных сообщений о крайне сомнительных достижениях. Как вы с вашим штатом из четырех редакторов работаете с такой информацией?
- По поводу любых сообщений, претендующих на революционность, мы обязательно выясняем мнение нескольких ведущих специалистов в соответствующей области. Только после этого происходит публикация, где обязательно четко формулируется статус данного результата: существуют ли его независимые подтверждения, ознакомлены ли другие специалисты с деталями эксперимента, математическим доказательством и т. п. Проще говоря, научный журналист обязан так же ответственно относиться к своим публикациям, как ученый - к своим.
Опять идиллия! Неужели все кругом такие ответственные?
- Не знаю, что вы называете идиллией; я говорю о жестких правилах, которые очень опасно нарушать. Например, в «New York Times» работала известная журналистка Джина Колада (Gina Colada), чьи статьи о науке пользовались огромной популярностью. Однако из-за небрежности, неряшливого отношения к фактам и формулировкам, в ее материалах стали все чаще появляться опровержения, уточнения, извинения. В конце концов она потеряла работу. Но что гораздо хуже, она потеряла профессиональную репутацию: теперь ее никто не возьмет на такую должность.
Вы согласны с тем, что хорошие научные журналисты могут получиться только из ученых?
- Категорически - нет! Основная работа любого журналиста, в том числе научного, - обеспечивать коммуникацию. Знаменитый Джон Мэддокс (John Maddox), главный редактор, при котором «Nature» стала тем, чем она сейчас является, не имел ученой степени.
А научная журналистика тоже «секси», как и наука?
- О да! Вот смотрите: я получила диплом математика в лондонском Imperial College, потом - диплом кристаллографа. Еще в университете начала писать, сначала - о театре, стала театральным критиком. Меня всегда больше всего на свете интересовали люди, общение с яркими, незаурядными личностями. Но в мире театра нет такого напряжения, таких страстей, какие кипят в науке и вокруг нее. Вот почему я в конце концов пришла к научной журналистике, где сталкиваешься с людьми, до дрожи, до безумия увлеченными своими исследованиями…
1 (обратно к тексту) - Популярный британский таблоид, вроде нашего «МК».
2 (обратно к тексту) - Мы беседовали с Сарой после семинара, проведенного Британским Советом по программе «Наука. Пресса. Общество».
