Вечность для одного
АрхивГайд-парк (архив)Адам ждал старика две недели с лишним, не отходя далеко от дома и иногда просыпаясь по ночам от кажущегося скрипа входной двери...
Я не знаю вас, люди: как часто эта тьма вокруг меня служила мне утешением!
Ф. Ницше, “Так говорил Заратустра”
Стоял погожий весенний вечер. Солнце уже порядочно перевалило за полдень, но до заката было еще далеко. В воздухе разливался едва ощутимый аромат цветения. Здесь, на юге весна наступала гораздо раньше календарной даты, а уж с приходом срока полностью вступала в свои права. Солнце в это время года садилось раньше, чем в центральной части материка, но зато двигалось к горизонту гораздо медленнее, как бы оставляя время для завершения начатого днем.
По странной прихоти двухлитрового двигателя внутреннего сгорания горючее в машине Адама закончилось как раз перед въездом в маленький периферийный город, оказавшийся на пути. Вот уже вторую неделю Адам, особо не торопясь, ехал к южному побережью. Удивительно, но в свои неполные тридцать лет он еще ни разу не бывал на море. И почему-то решив, что сейчас как раз самое время, он отправился в это путешествие. По пути ему встречалось немало интересных мест, где, в зависимости от желания, он задерживался на день-два. Этот город не казался способным надолго заинтересовать, так что Адам решил просто дойти пешком до центра, где, скорее всего, можно будет с легкостью найти новый автомобиль, а затем продолжить путь к морю.
За свою жизнь Адам научился наслаждаться каждым мгновением уходящего дня, поэтому пешая прогулка к центру маленького городка его ничуть не пугала. Он вышел из автомобиля, даже не озаботившись тем, чтобы закрыть дверь, закинул на плечо небольшую дорожную сумку и двинулся прямо по дороге.
Адам уже давно привык к тому, что он единственный человек на Земле. Раньше он не мог поверить, что других людей нет. Одно время он полагал, что человечество уничтожило себя в какой-то жуткой разрушительной войне. Однако ни в одном из найденных им печатных источников не было никаких упоминаний о подобных войнах. Маловероятно, но война могла быть столь внезапной и стремительной, что человечество просто не успело оставить упоминания о ней. Хотя, на самом деле, ничего маловероятного: ядерная война со взаимным обменом боеголовками была бы способна сравнять города с землей в считанные часы. Но в таком случае Адам не мог понять, почему все окружающее осталось в целости и сохранности.
Еще у Адама была версия какой-то кошмарной эпидемии, опасной только для людей и в считанные дни унесшей жизни их всех. Но у этой гипотезы тоже были, по крайней мере, два недостатка: Адам еще ни разу в жизни не находил где-нибудь мертвого человеческого тела (а в случае такой эпидемии телами должно было бы быть все просто усыпано), и он не знал, почему тогда от заразы не погиб сам.
Конечно, Адам не всю жизнь был один. Раньше, в далеком детстве они жили втроем: Адам, сестра, которая была младше на три года, и мать. Адам очень смутно помнил мать и еще хуже — сестру. Когда ему было лет семь-восемь (Адам точно не знал своего возраста, да это ему было совсем не нужно), мать с сестрой подхватили какую-то болезнь. Скорее всего, просто простудились, а, может, подцепили что-то от домашней кошки. Так или иначе, через две недели сестра умерла. Мать продержалась дольше, но через несколько дней тоже скончалась. Адам не мог понять, почему им не помогло лечение — лекарств, каких угодно и от чего угодно, кругом было предостаточно. Скорее всего, мать просто не знала, чем следовало лечиться. Таким образом к восьми годам Адам остался один, совершенно один на огромной планете.
Еще при жизни мать успела научить Адама читать и кое-как писать. Она же впервые и поведала ему страшную правду о том, что других людей на свете нет. В чем причина этого, она не говорила: может быть, не знала, а может быть, Адам был еще слишком мал, чтобы понять, — вот она и не сказала. С тех пор прошел уже двадцать один год, а до истины он так и не докопался…
Восьмилетним ребенком Адам начал самостоятельно осваивать планету, единовластным хозяином которой стал волею случая. Поначалу он, конечно, не осознавал, что значит быть совсем одному. Это казалось даже забавно: ходишь, куда хочешь, берешь все, что на тебя смотрит, делаешь все, что заблагорассудится. Однако детство проходило, и игры заканчивались. Физических препятствий для существования не было: человеческая промышленность в последние годы своего функционирования произвела столько всего, что хватило бы для жизни без тревог и забот тысяч таких “тунеядцев поневоле”, как Адам. Консервы со сроком годности под сотню лет, одежда из непортящихся со временем материалов, брошенные повсюду автомобили, — все это удовлетворяло повседневные нужды Адама. Когда пачкалась одежда, он заходил в соседний дом и одевал новую; когда в машине заканчивалось горючее, он пересаживался на другую. Даже постоянного дома у него не было. Он просто выбирал более или менее приличное жилище в каждом новом городе и ночевал там некоторое время. Днем же Адам исследовал заброшенные здания и их окрестности с одной-единственной целью. Целью, которая в конце концов стала для него смыслом жизни: выяснить, куда пропали остальные люди.
Все свое свободное время Адам проводил за чтением. Читал он все подряд: книги, старые газеты, журналы, — все, что находил в брошенных домах. Водить машину он, кстати, тоже научился сам, по книгам. Времени у него было предостаточно. Строго говоря, вся жизнь Адама была сплошным свободным временем. Поэтому и прочитать для своего возраста он успел очень много. Особенно интересовался Адам новейшей историей человечества, и любой новый факт воспринимался им с огромным интересом. Он надеялся найти какое-то указание, хоть какой-то намек на истинные события, произошедшие несколько десятков лет назад. Но все было тщетно: не сохранилось никаких письменных свидетельств причины исчезновения людей.
Вообще, создавалось такое впечатление, что люди в один прекрасный день просто взяли и пропали. Не ушли, уехали, улетели, а натурально испарились. Здравый смысл подсказывал, что в случае какого-то великого переселения (Адам читал научно-фантастические рассказы о том, что в будущем люди будут колонизировать другие планеты, уйдут под землю, на дно океана или что-то в этом роде) они взяли бы с собой какие-то вещи, пусть не все, но самое необходимое. И уж конечно в этом случае никто бы не стал оставлять в открытых настежь домах своих любимых кошек, собак, фотографии, одежду, обувь. Даже если бы переселение проходило в большой спешке, люди бы взяли с собой, по крайней мере, документы. Но Адам, к своему удивлению, находил их во многих покинутых квартирах, аккуратно сложенные и хранящиеся там, где, видимо, они хранились и при “живых” хозяевах.
Никто никуда не торопился. Никто не боялся, что его имуществом завладеют другие. Казалось, что все человечество сознательно и единодушно, в полном составе решило покинуть этот мир.
Что интересно, пропали только люди. Все остальные представители флоры и фауны остались примерно в том же составе, что в эпоху человеческого господства. Животные побаивались надолго задерживаться в городах: их пугали механизмы и постройки. Возможно, они еще сохранили память о людях и их деяниях. Поэтому внутри городов не было атмосферы пост апокалипсиса. Конечно, здания уже начали постепенно разрушаться под действием атмосферы и времени, но иногда у Адама создавалось впечатление человеческого присутствия. Казалось, сейчас эти стоящие на перекрестке машины заведутся и поедут дальше — просто водители разморились на солнцепеке и вздремнули. Или в окне напротив зажжется свет и включат музыку. А из магазина игрушек выйдет мама с плачущим ребенком, требующим купить ему новую пластмассовую лошадь. Но это была лишь иллюзия.
За пределами же городов было полное господство дикой природы. Звери, птицы и прочая животная братия заполонила все опустевшее пространство. Они теперь были полноправными хозяевами лесов, полей, степей и даже мелких людских поселений. И им, судя по всему, было абсолютно все равно, куда подевались прямоходящие безволосые приматы. Ничего фантастического, вроде цивилизации обезьян или каких-нибудь дельфинов, не произошло. Животные как бы и не заметили перемен в биосфере. Они просто, как всегда, брали от жизни все, чем их эта жизнь снабжала. А жизнь эта преподнесла им поистине королевский подарок: свободу от “царей природы”…
Увлеченный этими мыслями-воспоминаниями, Адам даже не заметил, как вышел на довольно большую площадь с памятником какому-то лидеру прошлого в центре. Не найдя здесь больше ничего интересного, он пересек ее и продолжил путь прямо, вскоре оказавшись на довольно широкой улице.
Адам остановился возле здания, издали похожего на раскрытую книгу. Очевидно, что это была какая-то городская библиотека. Надо сказать, весьма нехарактерная архитектура для городков такого ранга. Видимо, отсюда родом был какой-то меценат, пожертвовавший в свое время приличную сумму на городское образование. Ну а муниципалитет не нашел ничего лучше, как построить красивую библиотеку. Не такая уж и необычная история для середины двадцатого века, насколько мог судить Адам, исходя из своего “книжного” опыта.
По понятным причинам Адам с детства испытывал слабость ко всякого рода библиотекам и книгохранилищам. Не мог он пройти и мимо этого памятника архитектуры. Возможно, в этом захолустном городишке удастся найти какие-нибудь редкие книжки, или в местной газетной передовице промелькнет какой-нибудь намек на то, что же случилось на самом деле.
Он вошел в здание и поднялся наверх по широкой мраморной лестнице. Вокруг на стенах и окнах красовались мозаичные картины и цветные витражи, изображающие какие-то важные этапы человеческого познания. Все было удивительно красиво и сильно контрастировало с внешним видом самого городка. В читальном зале за большими дубовыми столами стояли добротные стулья, широкие окна были расположены таким образом, что свет из них не падал на стеллажи книг, стоящие чуть поодаль. “Очень разумно, — решил про себя Адам. — Наверное, нет ничего более губительного для бумаги, чем солнечный свет. Странный парадокс: живое дерево умирает без солнца, а мертвое из-за него превращается в труху”.
Взяв стопку лежавших неподалеку довольно свежих (для тех людей) газет, Адам присел за одним из столов напротив окна и принялся читать. Хотя прямо напротив окна стояла небольшая пятиэтажка, она совершенно не загораживала лучи заходящего солнца. За чтением Адам совершенно забылся: пролистывая одну газету за другой, он уже почти не замечал ничего вокруг. Вдруг ему показалось, что в одном из окон второго этажа дома напротив зажегся свет. Сам по себе горящий в окнах свет не был такой уж большой редкостью: видимо, некоторые ветровые и гидроэлектростанции все эти годы продолжали работать автономно, без человеческого вмешательства. И, поэтому оставленная кем-то включенной в момент исчезновения лампочка продолжала гореть несколько десятилетий. Конечно, если лампочка была действительно хорошей. Но никогда еще Адам не видел, чтобы свет зажигался вот так вот, прямо при нем.
По спине повеяло холодком. Скорее всего, это просто где-то замкнуло проводку, или какие-то расшалившиеся грызуны задели низко расположенный выключатель. Но… А вдруг… Вдруг он наконец-то обнаружил то, на что тайно надеялся всю свою самостоятельную жизнь? Люди… Другие люди, оставшиеся на Земле.
Честно говоря, Адам представлял себе это событие немного по-другому: тщательно скрытый проход в катакомбы под каким-нибудь огромным мегаполисом, высокотехнологичные переборки, трехуровневая антибактериальная дезинфекция, сканирование тела на вшитые датчики, а затем он предстает перед высоколобым руководством группы слегка мутировавших людей, все это время скрывавшихся в подземном убежище. Так, или почти так описывались подобные встречи в околонаучно-фантастических книжках. Однако позже Адам понял, что надеяться на такое — по меньшей мере, глупо. С какой это радости людям было заползать под землю и мутировать, если никакой радиационной опасности не было и в помине?
Не верилось в удачу и сейчас. Почему люди должны оказаться именно в этой зеленоватой, слегка поросшей у основания мхом пятиэтажке, если за всю свою жизнь Адам не нашел их ни в одном гораздо более привлекательном месте? Но любопытство взяло свое. Адам начал спускаться на улицу.
На стене у входа в подъезд желтело криво приклеенное объявление: “Угри. Прыщи. Все проблемы с кожей. Тел. 512…”. Последние цифры телефона были съедены плесенью. “Удивительно, как долго способен напоминать о себе человеческий идиотизм! Неужели кому-то когда-то не хватало собственных прыщей?” — на ходу подумал Адам.
Он вошел в подъезд и осторожно начал подниматься на второй этаж. На лестничную площадку выходили двери четырех квартир. Судя по всему, нужное окно находилось в квартире номер шесть. Адам, затаив дыхание, подошел к двери со слегка облупившейся коричневой краской и потянул за ручку. К его удивлению дверь оказалась не заперта. Вообще-то, незапертые двери встречались очень часто, но Адам почему-то подумал, что именно эта дверь предполагаемого человеческого жилища не может быть открытой. Хотя, с другой стороны, если здесь живут люди, то они, наверняка, знают, что других нет. Поэтому и запираться не от кого.
Постояв с минуту в нерешительности на пороге, Адам все-таки вошел. Длинный коридор, начинавшийся сразу за дверью был слабо освещен. Квартира чем-то неуловимо отличалась от сотен таких же, уже посещенных раньше. В ней не чувствовалась та атмосфера заброшенности, что царила во всех остальных местах. Да и слой пыли здесь был вроде как поменьше и не такой, что ли, равномерный.
У Адама все сильнее и сильнее нарастало смешанное чувство радости и страха. Радости от возможной долгожданной находки и страха перед… Просто страха. Он понимал, что боится встречи с людьми, но не признавался себе в этом. Возможно, он боялся того, что люди окажутся не такими, какими описывали сами себя в книгах, или того, что воспримут новость о новом человеке не с таким радостным энтузиазмом, как сам Адам. А скорее всего, он боялся и того, и другого, много еще чего, что даже не осознавал…
Сразу направо была дверь, ведущая в какую-то довольно большую комнату, видимо когда-то бывшую гостиной. Мельком заглянув туда, Адам понял, что комната пуста. И только он собрался войти в нее, как с другой стороны коридора донесся какой-то слабый звук, как будто кто-то поставил чайник на плиту. От неожиданности Адам даже вздрогнул. Если в этой квартире кто-то и был, то находился он именно там, откуда раздался звук.
Медленно, стараясь не топать и не скрипеть рассохшимся паркетом, Адам пошел по коридору. Прямо перед ним оказались двери в туалет и ванную, справа и слева были еще две комнаты. Комната справа, судя по всему, была кухней. Звук раздался именно оттуда… С замиранием сердца Адам направился к кухне. Казалось, сосуды вот-вот лопнут от пульсации крови, а сердце выскочит из груди, но Адам все же вошел… И остолбенел.
— Здравствуй, Адам! Я знал, что рано или поздно ты придешь сюда…
На деревянной табуретке за хлипким столом сидел старик. На вид ему было лет семьдесят, хотя точно Адам сказать не мог: очень трудно научиться определять на глаз возраст человека, если ты с восьми лет не видел людей. Старик был довольно аккуратно подстрижен и выбрит (что для Адама всегда было проблемой) и одет в спортивные штаны типа “кальсоны”, желтоватую рубашку на голое тело и домашние тапочки. Он безмятежно сидел за столом и с видом знатока заваривал чай в большой пол-литровой кружке.
— Адам?.. Вы… Кто вы? Что вы здесь делаете? Вы знаете меня? — в один момент у Адама возникло столько вопросов, что удержать их в голове было просто невозможно, они просто посыпались с языка.
— Да, конечно, я знаю тебя, мой мальчик. Меня зовут… А, впрочем, называй меня просто “дед Кондратий”. Проходи, присаживайся! — слегка хрипловатый, но почему-то удивительно приятный голос старика сразу и как-то легко располагал к себе. Возможно, это потому, что вот уже двадцать с лишним лет Адам не слышал человеческой речи.
Первый человек, с которым можно поговорить. Второй живой человек на Земле. От неожиданности Адам не мог больше ничего сказать. Он даже не успел удивиться странному спокойствию деда Кондратия при встрече с ним. Он просто стоял с приоткрытым ртом и смотрел на старика.
— Ну что ты, не стой, как истукан, в дверях. Проходи, располагайся, чаю себе налей, что ли. Хочешь чаю? — старик явно пытался изобразить радушие. Однако получалось это у него не очень хорошо: видно было, что в последний раз такое ему приходилось проделывать очень и очень давно. — Нам надо многое рассказать друг другу. Многое понять… Но не сейчас… Да, вижу сейчас тебе лучше отдохнуть. Устал, наверно, в дороге. Иди, приляг, поспи, что ли. Утро вечера мудренее. Завтра поговорим, обязательно поговорим.
Адама явно не устраивал такой поворот событий. Как можно сейчас отдыхать, когда свершилась, можно сказать, мечта всей его жизни. Сейчас, когда он встретил живого человека, этот человек пытается уложить его спать, как маленького мальчика. Однако Адам и вправду чертовски устал за этот день. Дорога далась ему не слишком легко. Внезапно подкатившая тяжесть во всем теле и спокойный, завораживающий голос старика оказали на Адама усыпляющее воздействие. На ватных ногах он поплелся в гостиную, сам не свой от счастья и усталости, повалился на кушетку и почти сразу уснул.
На следующее утро Адам проснулся от непривычного чувства, что на него кто-то смотрит. Это было и приятно и жутковато одновременно. Адам медленно открыл глаза и рефлекторно повернулся в сторону смотрящего. Прямо напротив него на той же, что и вчера, табуретке сидел дед Кондратий, отхлебывал теплый чай из своей огромной кружки и смотрел на Адама ничего не выражающим взглядом. Казалось, старику доставляет удовольствие просто видеть рядом с собой человека. Хотя, может быть, и нет. За свое очень короткое знакомство с дедом Адам уже успел заметить, что по его взгляду мало что можно сказать о мыслях старика.
— Доброе утро, Адам! — как вчера, с мягкой хрипотцой поприветствовал дед Кондратий. — Как спалось?
— Ничего… неплохо… спасибо… — наверное, впервые после встречи со стариком Адам смог ответить ему что-то более или менее внятное.
— Солнце встало выше ели — спать пора, а мы не ели! — шутка старика больше всего повеселила его самого. — Ладно, давай, вставай! Нас ждут великие дела! Мы еще должны придумать, чего бы поесть на завтрак.
Слова деда Кондратия о еде напомнили адамову желудку, что он пустовал со вчерашнего полудня. Такое положение его явно перестало устраивать и он не замедлил тут же громким утробным звуком об этом заявить.
— Ну вот, ты со мной, вижу, согласен! Вставай, пошли на кухню! — старик, наверное, представлял себя в этот момент весьма радушным хозяином. Адам даже улыбнулся про себя.
Сонной походкой Адам поплелся на кухню. Там уже вовсю кипел чайник, а дед Кондратий с видом заправского кулинара что-то сооружал из двух банок консервов. Адам всю свою жизнь ел эти консервы просто так, разве что иногда разогрев их для разнообразия. Старик же мог в таком случае считаться настоящим гурманом: к разогретой консервированной массе он добавил каких-то специй и даже сомнительного вида зелень. Адам не был уверен, что именно такую траву предки использовали в пищу, но не решившись обидеть старика, принялся за еду.
В голове снова проснулись десятки вопросов, но несправедливо забытый желудок переключил весь организм исключительно на себя. Да и сооруженная дедом Кондратием пища оказалась на удивление вкусной. Так что завтрак прошел практически в полном молчании, если, конечно, не считать периодического утробно-довольного урчания. Но атмосфера вокруг жующих готова была взорваться от невысказанного.
Наконец, не выдержал дед Кондратий. Оказавшись заправским едоком, он финишировал первым:
— Ну что ж, Адам, уверен, тебя сейчас больше всего мучают два вопроса: кто я такой, и где остальные люди?
Адам молча кивнул. Набитый рот не давал возможности сказать что-нибудь членораздельное.
— Ты ешь, ешь! Не торопись!.. Так вот, начну я, пожалуй, со второго вопроса, то есть расскажу тебе, куда подевались люди, — судя по тому, каким тоном старик начал повествование, он репетировал эту речь уже не один раз. — Я вижу, ты толковый парень и, наверняка, уже пытался разобраться во всем сам, прочитав гору книжек и прочей художественной литературы. Также я более чем уверен, что ничего полезного на этот счет ты не нашел. Ну так я тебе скажу, что же на самом деле произошло: ты не поверишь, но люди просто исчезли
!Адам аж подавился большим куском чего-то, похожего на мясо. “Просто исчезли”! А он-то думал, они на Луну улетели! Удивительно ценные и исчерпывающие сведения поведал ему дед Кондратий. Сам бы Адам до этого ни в жизнь не догадался! От негодования он не мог произнести нормальных слов, ограничась каким-то невнятным мычаньем.
Но старик и бровью не повел. Не выходя из образа лектора-знатока, он, аккуратно всыпав заварки в две большие кружки, залил их кипятком и снова уселся на свою табуретку, медленно помешивая чай.
— Ты, наверное, в курсе, что за тысячи лет своего существования на Земле человечество ничуть не изменилось: и в двадцать первом веке человек оставался тем же самым
homo sapiens, каким был его далекий предок — охотник на мамонтов. В то время, как множество растений и животных боролись за существование и видоизменялись, человечество остановилось в своем генотипическом развитии и больше не эволюционировало. Говорят, это было из-за слишком благоприятных условий жизни: человеку не нужно было участвовать в естественном отборе — он был царем природы.Однако коллективный разум путем накопления знаний сделал возможной искусственную эволюцию гуманоидов. Если нельзя изменить людей так, чтобы они жили дольше, жили лучше, так почему бы не изменить среду их обитания? Или создать новую? Короче говоря, в один прекрасный день великие умы современности закончили создание альтернативного мира. Виртуальная реальность, потусторонняя жизнь, параллельное измерение — называй это как хочешь. Они просто создали полную копию нашего мира, слегка подкорректировав его: отсутствие болезней, бессмертие, равенство и братство. Лет сто назад это назвали бы “коммунизмом”. Они же дали своему детищу имя “Вечность”, проект “Вечность”. Как всегда, все новое засекречивалось до последнего момента. Поэтому о проекте ничего и не сказано в сохранившейся макулатуре.
Проект был многократно опробован на мышах и людях-“добровольцах”. Сбоев не произошло. Поэтому избранные и посвященные в кратчайшие сроки постановили о необходимости перемещения всего человечества в новую реальность. Ну, видимо, чтоб не было обидно кому-нибудь из оставшихся… Или из ушедших
…— Постойте! Но как же тогда быть с тем, что человеческие дома остались в таком виде, как будто людей застали врасплох? И куда же тогда подевались тела? Их же не могли переместить физически? — к этому моменту Адам уже успел прожевать все, что было в тарелке, и мог на равных участвовать в разговоре.
— Буквально в одну ночь они отправили человечество в “Вечность”: тех, кто знал и не знал, кто хотел и не хотел — всех. Ну и, разумеется, ушли сами. Само собой, не физически. А куда подевались тела, — поверишь или нет, — я не знаю… Может быть они нашли способ частично изменять и этот мир…
— Почему же вы, я, мать и Ева, почему мы остались?
— Ева… Я давно хотел спросить тебя о сестре. Как она? Хотя ладно, можешь не отвечать… Видимо, они вместе с, как ты говоришь, “матерью” не выжили… Понимаешь, хотя проект и был тщательно протестирован и не должен был дать сбоя, все же среди фанатичных мечтателей нашлась пара более или менее здравомыслящих людей. Они справедливо заметили, что в случае роковой неудачи с “Вечностью” на Земле не останется ни одного человека. Поэтому для подстраховки они и оставили вас с Евой и дали вам наставницу. Ева не была твоей единокровной сестрой, так же, как вы не знали и родных матерей. Вы должны были бы дать начало новым людям в этом мире…
Для Адама было нелегко выслушать все это. Не очень-то приятно узнать, что ты — всего лишь побочный продукт великого эксперимента. Чай в его кружке уже почти остыл. За все время монолога деда Кондратия Адам даже не притронулся к нему. Размышляя над услышанным, он отстраненно пригубил полусладкую жидкость и снова поставил кружку на стол.
Старик же, воспользовавшись паузой, налил свежего кипятку в ту же заварку и, помешав слегка, продолжил:
— Меня же они, видимо, просто забыли. Долгие годы я провел в раздумьях и поисках причины того, почему именно я остался, но так ни к чему и не пришел. По всему выходило, что у меня здесь не было никакой великой миссии. Да что там великой! Вообще никакой… Просто забыли
…Старик затих, углубившись в какие-то старые воспоминания. Нельзя сказать, что Адама полностью устроило такое объяснение, но он, не мешая деду, думал о своем.
— А как же великие писатели, мыслители, философы? Они туда как ушли? Добровольно или…
— Кто как… Большинство, конечно, не по своей воле. Сами бы они, наверное, не согласились на такое существование.
— Поня-я-ятно… — Адам еще отхлебнул из кружки и невидящим взглядом уставился в окно.
— Послушай, Адам, ты, наверняка, читал про компьютеры, глобальные сети и всякие другие высокотехнологичные игрушки прошлого?
— Да, читал, — согласился Адам. Вообще-то эта тема была для него одним из темных пятен на истории человечества.
— А ты встречал хотя бы один этот самый компьютер?
— Нет… — Адам чувствовал, что старику нравится показывать свою осведомленность и, поэтому, можно сказать, подыгрывал ему.
— А знаешь почему? Потому что они так или иначе уничтожили все это. Они боялись, что ты, Ева или кто-нибудь из вашего предполагаемого потомства сможет разобраться в принципах, на которых основана “Вечность” и каким-нибудь образом навредить им при помощи компьютеров. Глупцы, они боялись вас, боялись, что вы захотите отомстить!
Адам не совсем понимал, за что он должен был мстить. Ведь это он сейчас, в отличие о них, реально живет, а не существует (да и существуют ли они там вообще?).
— Ты сейчас, наверное, думаешь: как все гладко выходит! Да? Сидел тут старичок тридцать лет, в этом ничем не примечательном домике, и ждал меня. И вот дождался, а теперь говорит: “Я знал, что ты меня найдешь… Ты был избранным… От тебя зависит, что будет дальше…” Ну и в этом духе… Все, как в книжках, получается. Как по заранее написанному сценарию. А если б я не нашел его, если бы не заметил свет в окне? Что ж так и сидел тут, ждал еще сто лет? Так ты думаешь, да? Признайся!
Деда Кондратия явно понесло. Адам уставился на него не совсем понимающим взглядом, но промолчал, не решившись прервать старика.
— А вот и нет! Я даже не надеялся, что ты когда-нибудь меня найдешь. Знаешь, очень трудно встретиться двум людям на Земле, особенно если их здесь всего двое. Я ведь даже не подозревал, где вы с матерью расположились. И, честно говоря, не рассчитывал, что кто-нибудь из вас выживет. Ты, мой мальчик, меня просто поразил. Ты — удивительно жизнеспособный и крепкий духом человек. Это особенно невероятно, если учитывать, как к вашей миссии отнеслись эти фанатичные идиоты — лидеры проекта “Вечность”. Они были так уверены в идеальности своей альтернативного мира, что, просто взяли и оставили на Земли двух совершенно случайных детей вместе с наставницей. ДВУХ! Это только в древнееврейских сказках мир создается за шесть дней, а человечество может зародиться от двух предков. В реальности так не бывает! И вот лучшее тому доказательство: Ева умерла от банальной простуды. И каким образом ты теперь должен стать единоличным “отцом народов”?! Какая горькая ирония: назвать последних людей на Земле Адамом и Евой! Идиоты!
Адам даже не предполагал, что у деда Кондратия столько энергии. Старик так разошелся, что с последним словом вскочил, перевернув хлипкий стол и разлив порядочно остывший чай себе на штаны, и выбежал на балкон. Там он некоторое время еще ходил взад-вперед, что-то невнятно бормоча себе под нос, а потом, успокоившись, остановился, опершись на перила, и стал смотреть на заходящее солнце…
Остаток дня каждый из них провел в уединенных раздумьях. Старик размышлял о чем-то своем, сидя на балконе с кружкой чая. Адам же вернулся в “свою” комнату и до вечера осмысливал то, что поведал старик. К своему удивлению, он понял, что ничуть не огорчен тем, что люди исчезли безвозвратно.
Наутро Адам проснулся в странном смятении. Обычно ему не снилось снов, или, по крайней мере, он их не помнил. Он просто засыпал, а потом просыпался поутру значительно посвежевшим и не обремененным мыслями о сновидениях. Тем непривычнее был для него сегодняшний ночной бред: дед Кондратий в образе эдакого Создателя в кальсонах всю ночь изгонял Адама из Рая за то, что тот заварил себе запретный чай, приговаривая, что теперь Адаму придется жить в одиночестве, либо исхитриться и породить в муках человечество; Адам же не хотел уходить, ссылаясь на то, что еще не успел дочитать принадлежащую райской библиотеке книжку Чарльза Дарвина “Естественный отбор”. Удивительным образом то, что сейчас, после пробуждения, казалось полнейшим бредом, ночью было реально страшным.
Адам остался в городке, вместе с дедом Кондратием. Дни его новой жизни проходили более или менее однообразно. И даже, казалось бы, врожденная тяга Адама к постоянной перемене места наконец успокоилась: жили они с дедом в той же квартирке в небольшом пятиэтажном доме напротив библиотеки. Дни складывались в недели, недели — в месяцы. Адам уже почти не вспоминал о море, справедливо решив, что уж море-то никуда не денется. С утра он чаще всего отправлялся в город — осматривал дома, улицы, — в общем, занимался привычным для себя делом. Иногда целыми днями пропадал в библиотеке: там оказалось столько новых для Адама книг, что скучать ему не приходилось. А вечером он возвращался в небольшую квартирку на втором этаже зеленой пятиэтажки, к которой уже успел привыкнуть и которую мало-помалу начал про себя называть “домом”. Там его ждал дед Кондратий (по крайней мере, Адаму хотелось думать, что ждал), привычно чаевничающий на кухне.
Старик вообще не выходил из дома. Казалось, что он целыми днями только и делал, что пил чай из своей большой кружки. Адам не понимал такого его поведения, но ни о чем не спрашивал. Он просто присоединялся к трапезе, и сама собой завязавшаяся беседа плавно завершала вечер. Из общения с дедом Кондратием Адам узнал много нового и о людях, и об исчезновении. Не узнал только ничего больше про самого старика, упорно не желавшего затрагивать эту тему. Да и вообще, в своих рассказах он постоянно как бы спотыкался о какую-то грань, оставляя многое недосказанным. Но, как с удивлением понял Адам, главным для него в этих ежевечерних беседах были совсем не новая информация или стариковская мудрость. Главным был сам факт общения с живым человеком. Даже если бы дед каждый день повторял одно и то же, Адам слушал бы его с не меньшим вниманием и радостью.
А потом, в один прекрасный день старик исчез… Просто ушел куда-то и больше не вернулся. Он иногда заводил разговор о том, что старый, мол, стал уже, пора бы ему и совсем уж на покой, так сказать. “Вот только, — говорил он, — чувствую, что не получится у меня просто спокойно умереть…”
Ни словом не обмолвившись, старик ушел ночью. В тиши безлюдного города даже сквозь сон можно было расслышать его суетливые сборы и шаркающие удаляющиеся шаги. Тогда у Адама не хватило смелости или решительности остановить деда Кондратия, или хотя бы попытаться. Он думал, что, возможно, старик просто наконец-то собрался и вышел прогуляться, а потом с ним что-то случилось — мало ли что может произойти со старым человеком в пустынном городе. Адам не мог поверить, что дед Кондратий ушел навсегда, ушел сам, по своей воле. Точнее умом он это прекрасно понял еще в тот момент, когда услышал сквозь сон его сборы. А вот то, что принято называть душой, никак не могло поверить, что старика больше нет. За три месяца жизни в городке Адам сильно привык к деду. Он уже не мог представить себе, как можно возвращаться вечером домой и не слышать привычного помешивания ложечкой на кухне.
Адам ждал старика две недели с лишним, не отходя далеко от дома и иногда просыпаясь по ночам от кажущегося скрипа входной двери. Потом он несколько раз отправлялся на поиски в город, обшарил все известные ему закоулки и подвалы.
Но однажды, придя из города, Адам не завалился, как обычно, на кушетку и не заснул в тягостных раздумьях. Движимый каким-то неосознанным желанием, он пошел на кухню, включил плиту и поставил греться успевший слегка покрыться пылью чайник. Солнце уже подкатывало к горизонту, и его как-то разом удлинившиеся, особенно яркие лучи по-особому подсвечивали здание-книгу библиотеки напротив. Именно из этого здания именно в этом окне в тот памятный вечер Адам впервые заметил зажженный свет на кухне шестой квартиры зеленоватой, слегка облезлой пятиэтажки маленького южного города. Именно тогда, тем вечером, так похожим на сегодняшний, он впервые встретил предпоследнего человека на Земле, деда Кондратия.
Крышка закипевшего чайника начала с лязгающим звуком подпрыгивать под напирающим паром. Адам аккуратно всыпал в большую пол-литровую кружку заварки, больше похожей на чайную пыль, залил ее кипятком и медленно присел за стол прямо напротив окна. Сейчас отсюда казалось, что лучи исходят от распахнувшейся каменной книги-библиотеки и тянутся, пытаясь задержать падающее солнце.
Он принялся хлебать чай, не дав ему времени хотя бы немного остыть. Сначала мелкие, осторожные глотки по мере охлаждения мутноватой, чуть сладкой жидкости переходили во все более и более сильные. И одновременно с этим в своих мыслях Адам так же медленно и постепенно приходил к, пожалуй, самому важному выводу в своей жизни. Он как бы читал в этой расцвеченной последними лучами уходящего в ночь солнца огромной книге-здании несуществующие слова. Слова, которые, становясь частицами мыслей, выстраивались в предложения и, мягко ложась на полочки обновленного сознания, били тяжелым кузнечным молотом по фундаменту старой надежды: “Человек обречен на одиночество. Совершенно не имеет значения, куда делись люди. Может быть, их и не было вовсе. Все, что было, все, что есть и будет, создано для одного-единственного человека — тебя самого. Не важно, сколько таких “тебя самих” на Земле: один или шесть миллиардов. Мир создан для каждого из них в отдельности. Свой мир для каждого. И это уже воля случая, пересечется ли в чем-то твой личный мир с мирами остальных или нет. Ты можешь находиться под одной крышей со множеством людей, общаться с ними, дружить, любить, но при этом жить в совершенно разных, не пересекающихся мирах. Или же твой мир может на некоторое время проникнуть в мир другого, погостить там и снова разойтись. В любом случае, в одном отдельно взятом мире может существовать только один человек. Всегда один”.
Последние лучи, вырвавшись из каменной книги, скрылись за горизонтом. Адам зажег свет и налил еще чаю. Вечер обещал быть долгим…
