Ода Инструменту

История помнит имена своих великих детей. Великих художников, великих врачей, полководцев, архитекторов, писателей-философов, композиторов-исполнителей, теоретиков и практиков, первооткрывателей и последователей.

История помнит имена своих великих детей. Великих художников, великих врачей, полководцев, архитекторов, писателей-философов, композиторов-исполнителей, теоретиков и практиков, первооткрывателей и последователей. В начатом однажды бесконечном почетном списке найдется место для имен и фамилий тех, кто изобрел паровой двигатель, телефон и автомобиль. Если полистать справочники, можно припомнить, как звали человека, посвятившего свою жизнь изучению электропроводности материалов, и того, кто первым придумал, как можно заставить двигаться нарисованные предметы. Но помнит ли любезный читатель, кто придумал карандаш? А великие Рембрандт, ван Гог, Иванов? Нужно ли им было задумываться над природой живописной кисти, без которой мир не увидел бы их искусства?

Между тем именно кисть отличает живописца от маляра из бригады по евроремонту. Принадлежность того или иного человека к сообществу творцов определяется степенью владения техникой. Чем сложнее инструмент, тем дольше путь к его совершенству. Молотку понадобились столетия, чтобы превратиться из привязанного к палке камня в удобное и надежное орудие скульптора. Музыка, самое «чистое» из искусств, пользуется самыми сложными инструментами, малейший изъян которых - будь то фортепиано или человеческий голос - делает невозможным достижение гармонии. Именно музыка занесла в бессмертный список великих имена мастеров деревянного дела, создавших инструменты-шедевры. Бесценная скрипка Страдивари (в собирательном, разумеется, смысле) - сама по себе символ достигнутой вершины, сокровище человечества. Вероятно, это один из очень немногих примеров, когда Инструмент становится высшей наградой Художнику. Концерт Спивакова, в чьих руках божественная скрипка, - это ли не торжество одиночества? Замирающий от восторга дух и тоска о несбыточном, страстное желание сокровенного и… неизбежная участь учиться на посредственном.

Кажущаяся утопичной идея промышленного производства скрипок Страдивари, тем не менее, жива, и будет жива до тех пор, пока есть желание еще на стадии ученичества чувствовать вкус звука, развивать технику без оглядки на предел возможностей инструмента. Ценность доступности совершенного орудия творчества не столько в гипотетическом увеличении количества гениев, сколько в доступности как таковой. Доступность и ступень - слова одного корня. Извечно стремление шагнуть вперед, сделать «шаг за», подняться еще одной ступенью выше, и скрипка Страдивари суть ключ от заветной двери, открывающий лестницу в небо. Превзойти непревзойденное значит ступить на собственный путь с новой, более высокой ступени.

Известная поговорка о плохом танцоре справедлива только отчасти. Большинство искусств немыслимо без виртуозного владения инструментом, и как бы ни ловчил исполнитель, вряд ли он преуспеет, используя скрипку, изготовленную на мебельной фабрике. Трудно представить, как выглядела бы Джоконда, будучи писана кисточкой для клея. Минувший век насыщен уродливыми и смешными плодами изысканий, попыток развенчать ремесло как основополагающее начало, низвергнуть Инструмент с пьедестала. У подножья любезной лестницы выстроилась очередь желающих сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб, галеристы выставляют спящих Венер с подрисованными ослиным хвостом усами, повсюду слышны истерические проникновенно-пафосные завывания о превалирующей ценности идеи и концепции. Обида, застывшая на холсте кривыми метровыми буквами, выписанными ало-сафьяновыми седалищными мозолями бурундийского павиана, стала именоваться концептуализмом, и над мечущимися тенями непризнанных гениев незримо реет образ Черного Квадрата - как окончательный диагноз в медицинской карточке импотента.

Вот только тот, кто публично преломил о колено кисть и принялся окунать в краску ослиный хвост - желая доказать второстепенность Инструмента, - тем самым спел Инструменту хвалебную оду. Стремление любой ценой войти в историю, прославиться кощунствами и безобразиями, доведенными до абсолюта, зубовный скрежет этих самых импотентов, оправдывающих творческую немощь служением идее-концепции (уж им-то как никому известен постулат, ведомый и нам с вами, любезный читатель: настоящий художник должен быть правдив). А еще теоретики, жующие бесконечную жвачку истории искусств, разочарованная публика, изнемогающая от тщетных попыток раскопать в грудах хлама зерно гармонии, жаждущая появления Пророка, дабы нахлобучить ему покрытый пылью, забытый в углу комбинированный лаврово-терновый венчик. И промеж всех этих ламентаций об умирающих театре, живописи, литературе и серьезной музыке происходит неукротимое движение к синтезу искусств.

Революциям свойственны крайности. Давно ли, кажется, минуло время, когда явление кино раскололо мир на громогласные «про» и «контра», - еще и нынче находятся обиженные, обвиняющие кинематограф во всех неудачах прочих видов современного искусства. Хорошим тоном в светской беседе считалось ругнуть новый фильм, усомниться в его эстетической и моральной ценности, посетовать на отвязанные нравы молодежи, питающей к кино болезненную любовь. Однако сегодня те же самые моралисты, смирившись с оттоком публики из филармоний, музеев и театров, скорбят о сеансах, где присутствуют всего-то полтора человека, и непомерных ценах на билеты в кино. А ведь не в том дело, что эстет исчез - эстет ищет где слаще!

Кино перевернуло представления о пределе возможностей искусства и впервые выявило эластичность художественных возможностей технологии. Век девятнадцатый вспыхнул вслед иллюзорному паровозу прощальным серебряным салютом югендштиля, в котором сплелась филигранная вязь поэзии, симфонии и сценографии, декоративных ремесел и станковой живописи, книжной графики, архитектуры и балета. Шедевры серебряного века стали апофеозом ювелирного послушания инструмента, подытожили многотысячелетний опыт художественного творчества. Кинематограф, великий обманщик, поблазнил волнующими, неизведанными далями. Он объявил наступление новой эры.

Исторически справедливо, что участники революций воспринимают масштабы происходящего здесь и сейчас более отчетливо, нежели последующие поколения, имеющие возможность судить о свершившихся событиях по точно изложенным фактам. Однако сознание того, что мы живем в эпоху самого грандиозного культурного шторма в истории человечества, не может и не должно быть острым. Коли есть у нас силы на повседневность, едва ли стоит тратить их на любование колоссальностью процесса. Сие - привилегия высокомудрых теоретиков, призванных следить за развитием социума и строить футуристические модели. Но все же время от времени мы изумленно оглядываемся по сторонам и замечаем, как стремительно движется время.

А скорость и масштабы этого движения мы постигаем по все возрастающему информационному буму. Стоит пожить неделю без радио-телевизора и хоть месяц без веба, чтобы это осознать. Мы живем событиями, в которых не принимаем фактического участия, но тем не менее участвуем в них мысленно и эмоционально. Слыхано ли было каких-то сто лет назад, чтобы горничная в крахмальном переднике переживала и бурно обсуждала с кухаркой (которой еще только предстояло научиться управлять государством) события русско-японской войны! Теперь же правнучки сих особ вызовут в «актуальных кругах» недоумение, оставаясь равнодушными к известиям с Кавказа. Происходит, уже произошло изменение общественного сознания в целом. Не замечая сами, мы несем свои камушки на строительство новой информационной структуры. На смену общества как совокупности исторически сложившихся форм совместной деятельности индивидов приходит социум, в основе которого - общественное информационное пространство, единство психических процессов. В условиях чрезвычайной загруженности человек вынужден пользоваться информацией, на полное осмысление и проверку которой у него нет времени. Стало быть, общее информационное поле сделалось необходимым, чтобы человек мог развиваться как личность, не тратя времени на изобретение велосипедов. Это поле, с грядок которого каждому в любой момент будет дозволено поиметь потребный ему корнеплод.

Любезный читатель, возможно, осведомится, какое отношение все эти периоды имеют к искусству, компьютерам и инструментам.

А самое прямое.

По одному из определений, искусство - специфическая форма общественного сознания и человеческой деятельности, представляющая собой отражение действительности в художественных образах, один из важнейших способов эстетического освоения мира. С этим можно поспорить, но не станем вдаваться в терминологические трюизмы. Ясно одно: с течением времени стала очевидной все большая утилитарная направленность даже тех форм творчества, каковые считались абстрактными. Появление кино подтвердило возможность гармоничного синтеза всех искусств, которые нельзя потрогать. Как «способ эстетического освоения мира» муза кинематографа (вернее «муз», поскольку является она сущностью мужеска полу по имени Дядюшка Оскар) оказалась ничуть не хуже, чем ее двоюродные сестры. Собравшись воедино, музы зачали и породили красивое и могучее дитятко, которое потребовало совершенных инструментов для создания принципиально новых форм.

Мы уже согласились, что история - дамочка памятливая, и если полистать справочные издания, погонять поисковые движки, можно узнать, как зовут автора индекса NASDAQ и человека, придумавшего батарейки (хоть и садятся они, к сожалению, даже у любви). В шорт-листе, который на самом деле бесконечен, найдется место для создателя пули дум-дум, и мастеров, сваривших уникальные скрипичные лаки.

Но скажет ли любезный читатель, кто изобрел компьютер?

Нам не с чем сравнивать. Никогда еще такое множество людей не работало над изобретением и совершенствованием Универсального Инструмента. Настало долгожданное время, когда индустрия способна служить изобретателям, а открытия совершаются коллегиально. Одинокие Левши-Кулибины нынче не выживут, ибо изобретательство в одиночку сегодня - удел шизофреников. Формирование общественного информационного поля идет со скоростью, едва ли не опережающей научно-технический прогресс. Инстинкт самосохранения заставляет все большие массы любителей сладкого корнеплодия включаться в эти догонялки: кто не успел, тот опоздал, и коли желаешь присоседиться к урожаю, изволь принять участие в посевных работах. Компьютер уже и нынче позволяет постоянно, без особых на то усилий, ощущать сопричастность глобальному преобразованию общественной формации. Появились профессии, требующие владения компьютером как инструментом для обработки информационных потоков, для создания математических моделей, для постановки медицинских диагнозов. Де-факто мы знаем, что компьютер способен заменить симфонический оркестр и планшет архитектора. Без компьютера задохнется экономика и рухнет промышленность… Всевозможные бедствия и неудобства, начинающиеся со слов «без компьютера», можно расписывать до бесконечности.

А как же тогда насчет «свободных художников», во все времена ценившихся за личную неординарность, оригинальность мировосприятия; той категории народонаселения, каковая наиболее далека от идей и принципов коллективного труда? Каким образом непременный эгоцентризм, сознание собственной исключительности вкупе с трепетно пестуемой личной крутостью может ужиться со все возрастающей потребностью в объединении усилий? Не несет ли в себе тотальная компьютеризация, как и любая прочая форма тоталитаризма, опасности обезличивания?

Давайте согласимся, что талантливых и гениальных людей на нашем веку народилось не меньше, чем прежде. Let it be! Отчего же при всей доступности и небывалом разнообразии замечательных ярких красок, обладая огромным выбором материалов для успешного творческого функционирования, наши талантливые современники в огромном своем большинстве все же не заставляют сердца людей биться в учащенном ритме? Отчего глаз не отдыхает на их полотнах, и все больше умом постигаем мы то, что хотел передать нам автор? Быть может, дело в качестве кистей? Или все же проблема в танцорах?

Но кисти хороши, да и учат тщательно. Мастера не стали хуже - как грунтовали, так и грунтуют, и пишут, помня законы письма. Изменились не художники. Изменилось время. Мало кто теперь способен добровольно податься в анахореты, месяцами жить в полной оторванности от тусовки, пренебрегать искусами культурного досуга и, в конце концов, не ищучи способов заработать на хлеб, изо дня в день, рогом уперевшись, выводить с утра до ночи единственный и неповторимый сюжет. А и выведет - будет тотчас обвинен в узости и мелкотемье, как бы мастеровито ни была написана картина.

В наше время успешны концепции, умение писать скоро, зашифровывать в эклектичном узоре холста головоломку для критиков. Успешность измеряется многозначными американскими цифрами. Настоящий художник (который, как мы уговорились, должен быть правдив) сменил берет и бородку на важно надутые щеки, а самопромоциональные акции сделались основным механизмом достижения славы. Слезы умиления высохли на лице зрителя за ненадобностью; платежеспособный клиент, желанный гость любого вернисажа, - все больше не аристократ, тонкий ценитель прекрасного, а вчерашний браток, покупающий себе уважение. Упоминание о некоммерческом искусстве вызывает гаденькие ассоциации с непризнанной посредственностью и психическими расстройствами. Публика, жаждущая приобщиться к искусству, хапнуть культурки, наивно ищет святости среди завсегдатаев высоких кабинетов и дорогущих кабаков. Немногие же золотые зерна, выпестованные руками воистину талантливых и самобытных «неудачников», затерялись на фоне огромного культурного наследия человечества, созданного при помощи традиционной кисти, требующей основательных затрат времени и сил.

Кисть исчерпала себя. Она явила все или почти все, на что способна в руках Мастера. Художники остались прежними. Устарел Инструмент.

Лет тридцать назад кто-то из программистов решил удивить публику - и громоздкая ЭВМ выдала на дырчатом листе бумаги подобие вышитой крестиком девы с загадочной полуулыбкой.

Не более чем забавными казались и попытки десятилетней давности изобразить на экране монитора морской пейзаж при помощи мыши и цэгэашной палитры.

Вчера захватывало дух от сознания, что в твоем распоряжении - шестнадцать миллионов оттенков, и ты, едва меняя положение беспроводного пера, можешь чередовать густые мазки масляной краской и акварельные лессировки со штрихами сангины.

Сегодня можно с уверенностью говорить, что компьютер стал общедоступным, будучи при этом самым сложным Универсальным Инструментом за всю историю человечества. Как участник художественного процесса он стал нынче такой же реальностью, что и мольберт, тубы с красками, гипсовые части тела и природные явления типа грозы и заката, практически неизменные уже целую вечность, излюбленные во все времена сотнями поколений художников.

Однако есть у него существенное отличие от прочего арт-инструментария (кроме, конечно, пленэра и живописных видов, составляющих естественную основу гениальных ландшафтов и марин). Он развивается. Он раскрывает неизведанные горизонты в равной степени служителям муз и людям, чьи профессии лишь условно можно назвать творческими. Все упреки в его адрес суть обвинения в болезнях роста, которые лечатся временем. Его развитие не прогнозируемо, скачкообразно, чарующе и почти непостижимо. Ни один инструмент в истории цивилизации не развивался с подобной скоростью.

Однако путь к совершенству лишь начат. Трудно сказать, когда компьютер станет таким же логичным продолжением человеческого тела, как скрипка, и столь же изящным по форме. Потребуется немало усилий, чтобы научить его понимать Мастера без слов и манипуляторов ввода, но нет сомнения, что это случится.