Потаенный сад

Воображаю картину идиллическую (зима ведь!): чистый двор, чистая песочница, чистые дети ковыряются в чистом песке под присмотром трезв… тьфу, чистых дедушек и бабушек.

Воображаю картину идиллическую (зима ведь!): чистый двор, чистая песочница, чистые дети ковыряются в чистом песке под присмотром трезв… тьфу, чистых дедушек и бабушек.

И среди всеобщего благолепия лишь один карапуз, очкастый заморыш (или, напротив, толстощекий здоровяк) не строит замки, крепости, не лепит впрок куличей. Его увлекает сам процесс копания. Копает и извлекает из глубин всякое.

- Ага… Вот жестяной совочек, понятно… А вот алюминиевый, должно быть, старинный, на нем странные значки «ц.19 коп.». Этот, должно быть, бронзовый, весь в завитушках. Таким если по голове (втягивает голову в плечи) - можно доктора и не дождаться. А вот хороший совочек, деревянный.

И пока остальные крошки радуются делу рук своих, наш ученый задумчиво смотрит на маленькую коллекцию:

- Раньше дети были совсем отсталыми и пользовались деревянными лопаточками. Потом поумнели и перешли на бронзовые. Неумолимая поступь прогресса. Затем уж алюминий, а у меня - вершина вершин, пластмасса!

Родители умиляются, какое дивное дитя, помогают придать коллекции научный вид (устраивают совочки на большом куске картона и любовно подписывают «Изделие позднего неолита»), но среди ночи квартиру сотрясает громкий, безудержный плач:

- Они ж… кто с деревянным совком, и бронзовым тоже, они же ВЫМЕРЛИ! В песок превратились! А мы из них куличи лепим!..

Хорошо, если умный папа или бабушка успокоят ребенка:

- Не вымерли, дружок, а просто выросли из песочницы. Выросли и ушли. А совочки позабыли. Им, большим, они ни к чему.

И тогда успокоенное дитя засыпает сладким сном.

А вот большие археологи… Уж и не знаю, как они спят. Раскопки у них настоящие, совочки датированы, не подкопаешься. Все вроде бы хорошо, да что-то нехорошо. Спросишь прямо, куда подевались те, из мировой песочницы, пожмут плечами:

- История, брат, штука жестокая. Не выдюжил - уступи. Одним словом, бедный Йорик.

- Ну хорошо (притворяюсь что согласился). - Прогресс, он действительно того… Сметает. Но отчего ж все великие царства были разрушены ну просто невесть кем - пастухами, кочевниками, а то и вовсе как бы сами по себе сгинули.

- Я не сочинитель, - парирует солидный историк. - Я работаю с фактами. А факты таковы: сначала в песочнице находим серебряный совочек высочайшей ювелирной работы, просто Фаберже древнего царства, а потом - примитивный скребок, которым и ковырялись-то скорее в подражание. Если хочешь, я тебе слово скажу заветное: пассионарность. Есть покуда она у народа - он и живет, а нет - хоть серебряный совок, хоть греческий огонь, хоть (тут он оглядывается и говорит совсем уже тихо) ракета мобильного базирования «Клен» - пиши пропало. Придут варвары, и хорошо еще, если в рабство возьмут.

- Чего ж хорошего? - возмущаюсь я.

- А того. Съедят, и косточек не оставят. Знаешь, сколько цивилизаций исчезло бесследно?

- Нет.

- То-то. И я, если честно, не знаю. Ежели бесследно, откуда ж и знать?

Так быть не должно, рассуждал я спустя пару дней. Ежели отбросить невозможные гипотезы, то оставшаяся, как бы ни была мала ее вероятность, и есть истина - подбадривал меня великий логик. Развитие цивилизации не есть ходьба строем.

Всё вокруг эволюционирует - крысы привыкают к ядам, тараканы селятся в системных блоках и грызут помаленьку провода, даже какие-то бактерии присматриваются к полиэтилену. Один человек величественно недвижим. Как же, венец эволюции, царь природы, чего же боле? И потом, ежели он, Петя или Миша, будет эволюционировать, а я нет, то это как же? Неравенство! Отрыв от коллектива! Ницшеанство!

А что, подумал я, если последующая ступень эволюции человечества индивидуальная? Достигает человек некой стадии - и вот он уже и не человек. Совсем не обязательно ему перемещаться в межзвездном пространстве на сверхсветовых скоростях, пускать искры из глаз и сквашивать молоко на расстоянии полета стрелы. Просто это иное существо с иными интересами, и нападение варваров на любимый город он либо воспринимает отстраненно, либо вовсе не воспринимает.

- Да как же так! - воскликнут моралисты. - Да какой он после этого человек!

А я и не утверждаю, что он человек. Он теперь - нечто. Кстати, о моралистах, что годами твердили: человек произошел от обезьяны. Много вы, моралисты, своими личными силами помогали обезьянам? Отчего же считаете, что потомки помогут вам?

Цивилизации шумеров, египтян, греков и римлян не разрушились, не пали. Они, эти цивилизации, просто ушли из песочницы. Она перестала их интересовать. Пали же не цивилизации, а их ставшая ненужной инфраструктура.

Куда ушли - в космос, под щит Антарктиды? - не знаю. Совершенно не обязательно, что эти метацивилизации велики по размерам, напротив, в природе плодовитость - признак малой выживаемости, и наоборот. Социум в пять-десять тысяч особей - вполне жизнеспособен, особенно если он подпитывается теми из нас, кто достиг новой ступени эволюции.

Меня всегда волнуют объявления в газетах: «пропал человек…». Ушли люди из дому и не вернулись. Одни стали жертвами бандитов, другие решили изменить жизнь, третьим память отшибло, но четвертые… четвертые, может быть, и…