Изобилие руин

Год назад стул, обыкновенный, местной фабрики, сломался безнадежно. Ни шурупы, ни клей помочь не могли, как не помогают микстуры и притирки дряхлой заезженной кляче. То есть стоять в стойле она еще в силах, но пахать - увольте...

Год назад стул, обыкновенный, местной фабрики, сломался безнадежно. Ни шурупы, ни клей помочь не могли, как не помогают микстуры и притирки дряхлой заезженной кляче. То есть стоять в стойле она еще в силах, но пахать - увольте.

Я стоя писать не привык, пошел в салон, где торговали компьютерами и сопутствующими товарами, и купил кресло. Хорошее, подгоняется и высота, и наклон спинки. Мы его назвали «навьгородским» - в нем я «Хроники Навь-города» пишу. Гарантию дали. На год. Год как раз проходит, и теперь я уже не сажусь, а присаживаюсь. Вдруг развалится, а мне хотя бы месяц продержаться, вторую часть завершить. Я немного суеверен. Боюсь, существует связь между высшей нервной деятельностью коры головного мозга и импульсами от… от того, на чем я сижу. Иное кресло - иные импульсы. Будущие критики станут ломать головы, отчего это так резко изменился стиль Василия Щепетнёва, а дело-то…

Воробьяниновскому стулу ко времени описываемых в романе событий было около шестидесяти пяти лет, следовательно, рассчитывался он на сто. Мерка мастера Гамбса.

Интересно, как чувствовали время архитекторы, возводящие пирамиды фараонов? Великую Китайскую стену? Парфенон? И как его чувствуют сейчас? Не только в большом, но и в мелочах? Мой деревенский профессор бреется полученной по наследству бритвой немецкого производства, купленной его прадедом еще до революции. Я же разовыми станочками - «тяпками». Станочком человека не зарежешь, верно. Но тупеют прямо на щеках. А «Золинген» с годами лишь острее становится.

«Эгоистичная избыточность», - приходит на ум. Кто работает не на века - на тысячелетия, не думает о том, чем будут кормиться ремесленники будущего.

Когда-то я баловался радиолюбительством, собирал приемнички по схемам. Оговаривалось, что параметры конденсаторов, резисторов, катушек индуктивности и прочей начинки могут отклоняться от указанных на двадцать процентов. На удивление, работало. Порой.

В повседневной речи мы подбираем слова с той же погрешностью - и это в лучшем случае. А чаще суем то, что на языке вертится, с пылу, с жару, все равно, мол, поймут. И понимают, потому что мысли у нас жеванные-пережеванные, у всех из одной лавочки. Совсем недавно экс-премьер казался непревзойденным кудесником словесных нелепостей, но вчера по радио услышал я другого чиновника: «По этому вопросу мы приняли около трех решений». Он что, до трех толком считать не умеет? Умеет. Умеет и до миллионов. Но вот больше двух стратегических планов в голове уживается плохо, тесно им, оттого и «около».

Язык - великий обличитель. Как ни ври, тайны не скроешь, само слово несет в себе правду. Скажешь о человеке «недалекий», подразумевая, что он глуповат, а получается, характеризуешь себя, любимого. Недалекий-то от кого?

Бунин негодовал над горьковской фразой «Море смеялось» и доказывал, отчего это неправильно. Возможно, и зря. Море России Бунина, действительно, смеяться не могло, но море России Горького - и смеяться, и хихикать, и плясать гопака - что велят, то и сделает. Времена-с!

Тургенев, говоря о великом, могучем русском языке, поражался необычайной силою его. Коли народ сумел создать богатейший язык, значит, с целью, языка достойной, считал он. Лебезить перед начальством, ругаться и ныть - для того совершенно ни к чему десятки тысяч понятий. Избыточность, бархат на портянки. Все равно что в чипе микроволновой печи обнаружить программу полета на Плутон и обратно, с попутной высадкою десанта на каждую планету. Случись подобное - иначе станешь смотреть и на микроволновку, и на завод, ее выпустивший.

Где ж та цель?

Удручает - вдруг она в прошлом? Быть может, мы - обанкротившиеся потомки, и из осколков Великого Наследства выбираем то, чем хватает ума попользоваться: сочинить песенку по Ксюшу, станок с тройным лезвием и волшебный шампунь против перхоти.

Реформы русского языка, уже проведенные и только намечаемые, направлены на одно - на упрощение. Значит ли это, что средний человек просто не в состоянии усвоить требования не гимназии - какое! - а восьмилетки шестидесятых годов? Прощее и прощее, как сказала бы Алиса. Можно и дальше пойти - составить список рекомендуемых к употреблению слов, тысячи на полторы, никто и не заметит нехватки. Остальные слова, с пометкой «устар.», оставить чудакам, которым погрешность в двадцать процентов кажется чудовищной и которые часами (хотя и в фоновом режиме) перемалывают предложение так, чтобы единственное нужное слово встало на единственное годное место.

Хотелось бы мне игру сделать. «Изгнание из Рая, или Антицивилизация». Поначалу человек знает все, от космических полетов и проникновения в n-мерный мир до секретов бессмертия. Но время, орды варваров и внутривидовая борьба отнимают сначала одно, потом другое, пока не останутся - будем милосердны - Собирательство, Охота и Огонь.

[i42224]