Family Re-Engineering

Достаточно избитой темой является влияние новых технологий (в частности, цифровой обработки информации) на формы и содержание процессов, протекающих в бизнес-сфере. «Другая сторона медали» - их воздействие на формы и содержание противостоящей бизнесу (в логике макроэкономического анализа) части общества - на то, что называется households («семейными хозяйствами», «домашними хозяйствами», «домовладениями») обсуждается не то, чтобы меньше, но - менее категоризованно, скорее в общих словах, чем в терминах точных наук.

Полагаю, это не случайно. С «семьей» как хозяйственной единицей у экономики вообще проблемы, даже в «статике», и ниже я постараюсь это показать. Однако удручающим следствием отсутствия такой категоризации становится неуправляемый «дрейф» института семьи вместо его управляемого изменения, которое вполне можно было бы сопоставить с тем, что называется реинжинирингом, перестройкой бизнес-процессов, при декларируемой стабильности этого института, что приводит к вопиющему «раздраю» между номинальными и фактическими функциями реальных «семей».

«Семья» в макроэкономической перспективе

Макроэкономические функции «семейных хозяйств» достаточно просты. «Семейные хозяйства»:

1. являются покупателями на «потребительских» рынках;

2. производят человеческий ресурс (рабочую силу, работоспособность, творческий потенциал), продаваемый в основном бизнесу;

3. накапливают и владеют в конечном счете большей частью хозяйства нации (или региона, или мира, в зависимости от масштаба макроэкономического взгляда) и, соответственно, являются основным инвестором.

   Выходя за пределы элементарного курса, экономист обязательно отметит также:

4. «производство/оказание услуг для себя» - «невидимый сектор» ¹ любого национального хозяйства, объем и специализация которого сильно меняются в зависимости от уровня и направления технологического развития и от культурного контекста.

   И экономисту придется выйти за рамки своего предмета, чтобы признать, что перечисленным не вполне покрываются две культурные функции семьи, универсально признаваемые за нею нашей цивилизацией, и отправляемые в рамках того же самого «домашнего хозяйства»:

5. функция «детского инкубатора» - не только деторождение и физическое «выкармливание» потомства, но и организация «культурного наследования» уникального (положительного или отрицательного) опыта данной семьи;

6. функция стабильного секс-партнерства с (по крайней мере, теоретической) взаимной монополией супругов если не на сексуальное внимание, то на его реализацию.

Микроэкономические сложности. Удивительно, как мало объяснительных инструментов может дать для так описанного явления микроэкономика. Благодаря этой дисциплине мы понемногу начинаем понимать эмпирически очевидное разнообразие институционализации в бизнесе (различные размеры фирм - от малых предприятий до транснациональных корпораций, различия в конфигурации рынков и господствующих на них обычаев и т. п.), но микроэкономика не в силах объяснить нам однообразия «на другом полюсе»: почему на исторически долгом (с начала индустриальной революции до наших дней) семья ассоциируется прежде всего с «нуклеарным типом» - отдельно живущей супружеской парой, расширенной детьми, покидающими ее по мере взросления. Что это - универсалия человеческого существования, которую нужно выносить за скобки всякого предметного исследования? Биологический императив? Предрассудок?

«Модульная» экономика. Одним из предложенных решений оказалась экспансия науки экономики на новые (для себя) области: экономическое рассмотрение тех аспектов человеческих отношений, которые традиционно всячески «уводились» из предмета. В истории экономики я не силен, но то, что читал и о чем слышал, заставляет предположить, что это решение оказалось связано, во-первых, с окончательной «сциентификацией» предмета этой науки («оптимальное распределение ограниченных [scarce] ресурсов»), а с другой - с неуемным юмором ряда ее представителей. Долгое время такие темы, как «экономика секса» (но также «экономика преступности» и пр.), были предметом экстракуррикулярных экзерсисов, потом они рассматривались как «новые области экономических исследований» (это мое поколение уже застало - вплоть до середины восьмидесятых). Сегодня мы вполне можем обнаружить их в качестве разделов серьезных учебников или тем отдельных монографий.

Важно понимать, что это движение оправданно именно «онаучествлением» экономических знаний и, в принципе, никак логически не связано с «грубым материализмом» или «экономическим цинизмом». Сказать, что привлекательное сексуальное партнерство (или, наоборот, потребное на его установление и поддержание время и пр.) является редким ресурсом и в этом - собственно экономическом - аспекте может быть сопоставлено с любым другим редким ресурсом - совсем не равнозначно утверждению о, например, «продажности всякой любви». Абстрагируясь от того, мяч перед ним или яблоко, геометр может применить аппарат своей науки для вычисления объема тела, не предлагая вам этот мяч на десерт или яблоко в качестве спортивного снаряда. Наука на то и наука, чтобы выполнять (в числе прочего) абстрагирование и идеализацию. И сказать, что перспектива свидания с любимым человеком конкурирует за ваше свободное время с возможностью, к примеру, побольше в этот день поработать - не значит оскорбить вас или усомниться в «искренности чувств». Мы просто берем «модуль» от вектора, отвлекаясь от его направления ².

Теория разработана достаточно детально. Наступает момент ее критики, или, другими словами, выяснения границ ее применения. Что - при определенной интеллектуальной честности - заставляет ставить другие, более фундаментальные и относящиеся скорее к методологии или социальной философии вопросы: а с какой точностью приближения человек может рассматриваться как реализация оператора оптимизации эффективности (в экономических терминах)? Каковы ограничения, накладываемые на такую реализацию материалом (буквально: биологическим, психофизическим субстратом)? Какие процессы, помимо рассматриваемой экономикой последовательности оптимизирующих выборов, организуют этот материал и как они ограничивают протекание этого процесса?

Некоторые догадки на этот счет можно поискать в других материалах этого номера, содержание которых почерпнуто из широкого круга дисциплин - от генетики до теологии. Я полагаюсь на самопровозглашаемую компетентность авторов и источников и никак не комментирую их тезисы, хотя мне самому их внимание к биологическим/психофизиологическим аспектам существования человека кажется преувеличенным ³.

Атомистическая социология и «детский вопрос»

Что до методологических вопросов, то я, пропуская этот, намеченный в последующих статьях пункт, хочу указать на другую точку, где собственно экономический дискурс оказывается недостаточным, где он становится политэкономическим и (явно или скрыто) втягивает в себя внепредметные предпосылки.

Это не вопрос о сексе и сексуальном поведении, это вопрос о детях. Экономика, как строгая наука, возможна только при определенных внешних для нее допущениях, в частности, предположения о существовании такой сущности, как «экономический субъект», а ее выводы приложимы лишь в той мере, в какой эта абстракция адекватна.

«Узкое место» заключается в том, что, как сильно мы бы ни верили в атомистичность общества и автономность человеческого существа, мы знаем, что субъектов экономической активности не находят в капусте или клюве аиста. Они даже не рождаются в готовом виде, они изготовляются из биологического материала по мере взросления ребенка. На «одном конце» этого процесса мы находим маленький кусочек живой плоти, неспособный даже к физическому самостоятельному существованию, на другом - субъекта экономической активности и правоотношений, а как относиться к переходу одного в другое, непонятно.

Радикальное решение «детского вопроса» дали древние римляне - тоже своего рода «военные либералы», признававшие и защищавшие автономность частной жизни (правда, скорее, семейно-клановой, чем индивидуальной). В системе римского права дети - частная собственность родителей (точнее, отца как главы семьи) и находятся на положении объекта, а не субъекта права до момента эмансипации (для мальчиков, а в позднюю, эклектическую эпоху - иногда и для дочерей) - акта, требующего не исполнения формальных требований (как, например, достижение «совершеннолетия» в современных правовых системах), но воли отца-собственника, либо его смерти ⁴.

Решение честное и последовательное (в рамках системы рабовладения). Настолько последовательное, что мало кто из современных либертарианцев открыто и без оговорок призовет к его реставрации. Между тем других последовательных решений нет или, по крайней мере, не найдено. «Объектность» грудного младенца - вопиющий эмпирический факт. Субъектность взрослого по отношению к правам человека (включая права собственности и экономические правомочия) - безальтернативное требование. Трасцензус, переход между объектным и субъектным режимами существования мистичен и непостижим; и традиция, и закон либо прямо объявляют его таковым, либо маскируют системой компромиссов.

[i40920]