Хороший индеец - мертвый индеец

Мне позвонили из газеты "Известия" и попросили написать колонку на последней полосе, в которой я должен поведать миру, почему я люблю эту газету, подписываюсь на нее и другим советую. Я ответил примерно так: "Простите, но я больше на газету "Известия" подписываться не буду, хотя подписывался несколько лет...

Мне позвонили из газеты «Известия» и попросили написать колонку на последней полосе, в которой я должен поведать миру, почему я люблю эту газету, подписываюсь на нее и другим советую. Я ответил примерно так: «Простите, но я больше на газету «Известия» подписываться не буду, хотя подписывался несколько лет.

В последнее время уровень злобы в ряде материалов газеты поднялся выше терпимого. Независимо от того, уважаю я Киселева, смотрю ли НТВ, преклоняюсь или нет перед Сергеем Ковалевым, отдаю должное пафосу Новодворской, я не желаю читать остервенелые пассажи Максима Соколова, недобрые строки Богомолова и Горелова и верноподданнические пассажи иных колумнистов. Мне надоела злоба, столь характерная для нашей политической и журналистской жизни».

Может, помните старый анекдот: «За что ты меня бьешь? Было бы за что - убил!»

Порой я останавливаюсь, охваченный внутренним страхом, если включу невзначай ОРТ и увижу, как, склонив голову, поливает предэкранное пространство ядом обозреватель Леонтьев. Причем мне пришлось увидеть, как этот человек берет интервью у Путина. Его лицо (в переносном смысле) находилось в районе сапог президента..

Почему Пушкин мог гордиться тем, что он «милость к падшим призывал»? А Достоевский говорил о каких-то слезах ребенка?

Русская интеллигенция утверждала гуманизм. Теперь вместо гуманизма у нас возникло нечто «гуманитарное» - а гуманизм пропал. Гуманитарная помощь - это я понимаю. А гуманная?

Есть уровень злобы, который нельзя превзойти, а мы его превосходим. Причем прошу учесть, что я провожу грань между злобой и ненавистью. Второе - чувство сильное, и связано оно, как ни парадоксально, с положительными эмоциями. Ненавижу фашизм, ненавижу антисемитизм, потому что это злобные явления. Они могут существовать только в рассоле злобы. Я хочу, чтобы они исчезли и жизнь стала добрее.

Различия поведения обозревателя Леонтьева или Соколова в разных ситуациях говорят о том, что их злоба питается не чувством, а расчетом. Помните, как в одночасье потерял запас злобы Доренко? Более за нее не платили.

Но злоба журналистов и политиков питается благодатной для нее атмосферой в обществе. Мы так долго были рабами - с XIII века с малыми перерывами до сегодняшнего дня, что впитали злобу в плоть и кровь. Ведь когда спортивный комментатор требует убить судью, он выражает настроение раба. Когда сатирик Задорнов так талантливо доказывает мне, что латыши - это нация подонков, я понимаю, откуда у него обида на латышей, но форму злобы она принимает, потому что в его аудитории сидит множество рабов, которым приятен злобный текст.

Я работаю в институте с одним умным, приятным человеком, который не так давно занимал высокую должность в ЦК. Злоба в нем спрятана глубоко, она включается при слове «Ельцин» или «Чубайс», и тогда даже глаза меняют цвет на стальной. Ну с ним все ясно - он лишенец, ему никогда не объяснишь, что такое после работы стоять два часа за колбасой или как нас с братом избили в очереди за водкой, когда мы старались купить ее на поминки отцу. Мой коллега все получал в распределителе.

Итак, я упомянул о злобе от рабства, о злобе по должности, за высокую зарплату, о злобе ностальгической. Все это понятно, никуда мы от этих видов патологического поведения не денемся. Но есть порой всплески злобы, перед которыми руки опускаются. Вроде бы и не должна возникать злоба, а она расцветает.

В прошлом году меня потрясла статья в «Московском комсомольце», написанная (надеюсь, память не подвела) обозревательницей Юлией Калининой.

Говорилось в ней о войне в Чечне и о том, каковы ее перспективы. Как вы знаете, точек зрения на эту войну немало, и граница между ними расплывчата, потому что большинство нашего общества предпочитает делать вид, что никакой войны нет и никого там не убивают. Но в той статье позиция девушки из «МК» была иной. Она доказывала, что чеченцы отличаются от прочих хороших людей и ничего с ними не поделаешь. Чеченец - всегда чеченец.

Читая эту страшненькую статью, я вспомнил слова, вынесенные мной в заголовок: колониальные войны всегда оправдываются неполноценностью покоряемого народа. «Злой чечен ползет на берег»!

И позиция автора может быть объяснена двояко. То ли чечен всегда злой, и потому мы с ним всегда должны обращаться жестоко. Или он зол на нас за то, что мы пришли в его дом, чтобы разбомбить его советскими бомбами (впрочем, в лермонтовские времена обходились ядрами).

Статья в «МК» обрекает чеченцев на генетическую неполноценность. Кстати, в постановлении ЦК ВКП(б) об опере Мурадели «Великая дружба» говорилось примерно так: «В то время как осетины вели себя хорошо, чеченцы и ингуши проявили подлые черты своей натуры». Сталин умел таить чувства многие годы, и злоба к горцам жила в нем с гражданской войны. Это мстительная злоба. Так же Сталин относился к полякам.

Слабость позиции Калининой (и Сталина) заключается в ее антиисторичности. А что, если, допускаю я без всяких на то оснований, у Юлии Калининой была еврейская бабушка? Знаете ли вы, что говорил Гитлер об этом неполноценном народе? То же, что Юля о чеченцах.

Наконец, последний вид злобы, с которым я недавно столкнулся и которому я не вижу объяснений (или боюсь их увидеть), - это заявление Солженицина о том, что он требует ввести смертную казнь для террористов (подразумеваются, очевидно, чеченцы). Преклоняясь перед Солженицыным как перед художником, я не могу отныне считать его великим русским писателем. Вы представляете себе Толстого, требующего введения смертной казни?..

[i40434]