Поминаю социализм, или Как я перестал беспо­коиться и возлюбил США

В начале 1980-х я стал ездить по миру чаще и забираться дальше, чем прежде. Включая телевизор в гостиничных номерах в Европе, Азии, Австралии и США, я всегда удивлялся, как похожи друг на друга телепрограммы. Как художник, я обращал внимание в первую очередь на визуальный дизайн.

В начале 1980-х я стал ездить по миру чаще и забираться дальше, чем прежде. Включая телевизор в гостиничных номерах в Европе, Азии, Австралии и США, я всегда удивлялся, как похожи друг на друга телепрограммы. Как художник, я обращал внимание в первую очередь на визуальный дизайн. Стоило выключить звук, чтобы забыть о языковых различиях, и в любой точке мира на экране оставалось одно и то же. Компоновка экрана, расположение дикторов, графика, вложенные экраны, структура рекламных роликов и объявлений были совершенно одинаковы.

В то время я возглавлял Британский национальный центр электронного искусства и дизайна (United Kingdom’s National Centre for Computer Aided Art and Design) в Миддлсекском политехнике (Middlesex Polytechnic; сейчас это Университет Миддлсекса), где нам удалось заполучить кое-что из новейшей аппаратуры для цифрового телевидения. Благодаря этому понять причину глобальной однородности теледизайна труда не составляло: она была обусловлена технологической основой создания передач.

Оборудование, применявшееся для генерации графических образов, создания надписей и т. д., было результатом стремительного прогресса технологий компьютерной графики в 1970-х и начале 1980-х. Эти цифровые системы предоставили создателям аналогового телевидения такие возможности и такое качество, о которых прежде и мечтать было нельзя. Неудивительно, что всего за несколько лет они завоевали глобальный телевизионный рынок и стали использоваться во всем мире.

Разрабатывались эти системы в Европе и США. Мне стало ясно, что создатели этой технологии встроили в нее, вероятно неосознанно, собственные культурные и эстетические представления. Это были, по сути, рецепты создания видеопродукции, не следовать которым дизайнеры в других странах уже не могли. Впрочем, не будем забывать, что молодые художники того времени, безотносительно к империалистическим культурным стереотипам, вмонтированным (пусть ненамеренно) в технологию, часто сами стремились подражать стилю модных американских и европейских студий.

Антон Эренцвейг (Anton Ehrenzweig) в книге «Скрытый порядок искусства» («The Hidden Order of Art») рассказывает, как в начале двадцатого века он, совсем молодой тогда человек, был приглашен давать пояснения группе высших китайских сановников, осматривавших в его родной Вене великие произведения европейской живописи. Эренцвейг вспоминает, как сетовали гости по поводу необъяснимых искажений, допущенных мастерами Ренессанса. Они, принадлежавшие к правящему классу Китая и получившие хорошее образование, впервые столкнулись с перспективной проекцией. В их родной культуре художники использовали ортографическую проекцию, которую они с детства привыкли считать естественной. Эренцвейг заключает, что перспективная проекция отнюдь не является «правильным» представлением пространства, а лишь одним из многих возможных способов видения.

Тем не менее, спустя сто лет перспектива стала доминирующей глобальной моделью представления пространства. Мы опять видим, как евро-американские технологии - фотография, кинематограф, видеозапись, компьютерная графика - помогли осуществить вопиющий акт культурного империализма. Я полагаю, что и этот акт не был намеренным.

Несколько лет назад меня пригласили выступить на мегаконференции по компьютерной графике «Siggraph» в Соединенных Штатах. В докладе я упомянул о том, что считаю неверным укоренившееся в этой дисциплине представление о перспективной проекции как «естественном» или «самоочевидном» способе представления пространства. Когда настало время для вопросов, почти все они, к моему изумлению, были связаны с этим довольно невинным замечанием. Оказалось, что большая часть аудитории, (состоявшей из нескольких тысяч человек), безоглядно верила в святость перспективы и была крайне возмущена моей попыткой покуситься на эту веру.

Особенности технологии могут оказывать глубокое воздействие. Выше я проиллюстрировал их влияние на глобальные парадигмы. Как это происходит при любых актах культурного империализма, намеренных или нет, результатом оказывается вытеснение национального наследия. Культурные традиции, развивавшиеся в течение веков или тысячелетий, могут быть забыты и навсегда утрачены на протяжении жизни одного поколения.

В 1996 году выдающийся американский «специалист» по медиа выдвинул идею, что при сохраняющейся тенденции к сближению телекоммуникаций, вещания и печати мир должен, наконец, дорасти до того, чтобы все заговорили по-английски. Это было последнее его высказывание, на чтение которого я потратил время. Всемирная паутина тогда еще только зарождалась, и многих из нас пугали возникающие возможности для появления таких культурных тираний, которых мир еще не видел.

Пять лет спустя рост числа неанглоязычных веб-сайтов, подобных «Компьютерре», внушает надежду. Однако мы не можем успокаиваться, зная, как много молодых людей во всем мире ежедневно кликает по ссылкам, ведущим в сточные трубы американской пропаганды.

Несколько лет назад я преподавал в США. Сербский коллега рассказал мне, в чем, по его мнению, заключалась разница между жизнью в США и СССР: и там и там общество подвергалось непрерывной пропагандистской бомбардировке, но «в СССР мы, по крайней мере, знали, что это пропаганда!»

Но не все американцы наивны. В начале 1990-х я побывал в некоем «официальном качестве» с визитом в Американском институте кино (American Film Institute, AFI) в Лос-Анджелесе. В программу входил просмотр видеозаписи речи президента Линдона Б. Джонсона (Lyndon B. Johnson) на открытии AFI. Я всегда высоко ценил прямолинейный и бесхитростный стиль высказываний Эл-Би-Джея. Вот и здесь он прямо и недвусмысленно заявил, что считает Голливуд прекрасным средством распространения «американского образа жизни» среди людей всего мира.

Он был прав. Голливуд достиг куда больших успехов, чем другая модель глобального доминирования, с которой он в то время экспериментировал в мало кому известном тогда уголке мира под названием Вьетнам.

Сейчас я говорю о различных формах намеренного империализма - не о тонких, ненамеренно формируемых особенностях технологии, но об обдуманных планах людей, обладающих властью и желающих навсегда сохранить свое богатство и влияние.

Двадцать лет назад в глобальную финансовую сферу была внедрена новая экономическая модель. Теперь мы называем ее экономическим рационализмом. Она обладает необыкновенно высокой приспособленностью в дарвинистском, эволюционистском смысле этого слова. Как любой хорошо приспособленный хищник, попавший в ареал, где у него нет реальных соперников, она быстро разделалась с конкурентами и стала глобальной экономической моделью.

Она была спроектирована (я намеренно употребляю это слово) специально для того, чтобы разрушить социализм. Социализм предлагал управлять экономикой, используя механизмы вроде налогообложения для перераспределения богатства на эгалитаристской основе. Как учил Маркс, «каждому по потребностям, от каждого по способностям».

Рациональная экономика предполагает, что вы получаете столько, сколько вам удается получить, а отнюдь не по потребностям. Ее этика заимствована у жизненных прототипов персонажей У. Филдса с его знаменитым «никогда не церемонься со слабаками!». Вместо перераспределения богатства она нацелена на то, чтобы лишить наемных работников реальных прав (подрывая доверие и солидарность и поощряя индивидуальное соперничество и жадность), заставляя тем самым богатство перетекать к акционерам высшего ранга. Она претендует на демократичность, указывая, что акционером может быть каждый, - но умалчивает, что власть зависит от количества акций, а обычные люди могут владеть лишь несколькими, остальное достается элите.

Первым великим успехом рациональной экономики было падение Советского Союза после ослабления Михаилом Горбачевым политического и экономического контроля. Помню, с каким ужасом я смотрел на фотографии километровых очередей к первому московскому «Макдоналдсу». Позже мы видели, как британские «новые лейбористы» полностью искоренили социализм в своей программе. Мы видим и то, как Китай объявляет о реформировании экономики, замечательным образом совмещая это с заявлениями о приверженности коммунизму.

Конечно, социализм был системой верований, которую иногда характеризовали как форму секулярного христианства. Здесь я не могу в это углубляться, но идея социализма была неплоха, и должен признать, что я был ее сторонником. За ней стояла утопическая картина мира, где люди помогают друг другу, мира, где нет начальников и верховных жрецов, где царит равенство, доверие и взаимное уважение.

Мне грустно, что социализм более не существует. Но - ура, теперь у нас есть глобализм. США одержали победу! Их оружием было телевидение, компьютерная графика, Голливуд и хищническая экономическая теория, апеллировавшая к самому низменному из человеческих инстинктов, жадности. Что же досталось им в награду? Планета Земля.

[i39426]

У. Филдс (W. C. Fields), популярнейший американский комедийный актер 1930-40-х гг., создавший образ циника и грубияна. Имеется в виду его фраза-девиз «never give a sucker an even break», ставшая названием одного из фильмов. Сравните с сюжетом упомянутой во вступлении сказки о вершках и корешках. Кто скажет, что мы не готовы к глобализации?! - Л.Л.-М.