Жизнь без футляра

Барская усадьба от крестьянской избы отличается разительно не внешними признаками, как-то: колоннами, портиками, арками, балконами, атлантами и кариатидами. Нет, главное отличие - коэффициент полезного действия.

Барская усадьба от крестьянской избы отличается разительно не внешними признаками, как-то: колоннами, портиками, арками, балконами, атлантами и кариатидами. Нет, главное отличие - коэффициент полезного действия. У крестьянина работает каждый вершок, да порой не единожды: русская печь и греет, и готовит, и банею служит, и спальнею. У барина же сажени драгоценного пространства расходуется не поймешь на что. На дрянь совершенную, а то и вовсе зазря.

И все же, доведись мне выбирать, где жить (разумеется, не в условиях ядерно-приморской зимы, а там, где слышен дух цивилизации), долго бы не раздумывал. Каждый нормальный крестьянин в душе мечтает стать барином, и потому от Рамони до Москвы возводят если еще не усадьбы, то уже и не хижины. С зубчатыми башенками и стрельчатыми окнами. Мавританские замки и тверские терема, а порой - фантазии на тему «русский кремль, бессмысленный и беспощадный». Крестьянская мечта о шикарной жизни.

Двадцатый век оказался веком невиданной простоты. С легкой руки графа Льва Толстого опрощение было возведено в принцип. Книги теряли переплеты, обувь - калоши, дома - швейцаров. Человек в футляре подвергся осмеянию, вещь в футляре обозвана старомодной, нелепой.

Долой шляпные картонки, перчатки и носовые платки!

Экономический эффект опрощения обещал процветание невиданное. Действительно, дома без лифта, тесные каморки-квартиры с тоненькими, в полкирпича стеночками росли, как дурные грибы после дождика во все дни недели. Казалось - еще чуть-чуть, поджаться, сэкономить на перекрытиях, и каждая семья получит, наконец, отдельную каморку.

Еще прельстительнее выглядело упрощение мышления. Краткий курс истмата и диамата позволял постичь все тайны пространства и времени без дорогостоящей аппаратуры и загранкомандировок, лживость и подлость буржуазной науки была очевидна даже юным натуралистам села Личк. С мухой-дрозофилой боролись нещадно, карантин вводили такой, что Европе если и снился, то во снах кошмарных.

Но…

Но старые книги в коленкоровом, а то и кожаном переплете, упрятанные в картонные футляры, книги, в которых иллюстрации переложены тончайшей папиросной бумагой и доднесь - как новенькие, а новенькие, дешевенькие - рассыпались листовками. Понастроенные ура-пятиэтажки (хотя строили их и в два, и в три этажа) стали дряхлеть с той же стремительностью, с которой и росли. А старые дома… О, старые дома! Нет кусочка более лакомого, нежели дом, рожденный при Александре Победителе, Освободителе или Миротворце (нужное подчеркнуть). Жильцов правдами и неправдами расселяют в дома современные, соблазняя и усовершенствованной планировкой, и близостью леса, и станцией метро всего в полуверсте - все ради того, чтобы поселиться в доме старом, завести повара, горничную, швейцара и кучера и почувствовать наконец-то себя Пушкиным, Третьяковым и Путиловым в одном лице.

Хочется, страшно сказать, роскоши и удобств.

Замечаю - практически полностью исчезли славословия DOS за ее простоту и попреки Windows за требовательность к ресурсам. С жадностью ждут наиновейшие разработки, ждут и выговаривают производителям за медлительность. Исчезли вопли отчаяния: «Квака ползает, зачем такую только делают!» Только слышен нетерпеливый топот: когда же миру явят третий «Дум»? Поскорее!

Очень хочется вкусненького.

Устали мы от простоты - от килек в развес, загаженных подъездов, нищеты и убогости. Пора менять окружение - а с ним меняться и самому.

Высокие потолки порождают высокие помыслы. Блестящие туфли не пускают в грязь. Чистую руку не станешь пачкать неразборчивым пожатием.

Прошлый век отдал дань простоте - и будет. Стремление выглядеть одноклеточным прискучило. Всплывают ложные воспоминания - брабантские кружева, толедская сталь, бархат, шелк, «мадемуазель, в Ваших бездонных глазах пытаюсь я узреть свою будущность и самое счастье». Нет, в одну и ту же речку не дважды - единожды не войдешь, если плавать не умеешь (да и где учиться в Сахаре?), но именно тяга к светской жизни заставляет прекрасных дам смотреть красивые сериалы. Дистанционное обучение в действии. Чужое добро немножко меньше колет глаза. Рука не к спичкам тянется, а затылок почесать: как бы и мне хоть немножечко разбогатеть?..

Получается не очень и не всегда, но желание нормальной, а не усеченной жизни со временем воплотится в чистые улицы. Может быть. Нам бы только средств поболе, а уж за нами… Даже и сейчас можно. Понемножку.

Товарищ мой третий год как не пьет водку из бутылки. Сначала переливает в графин. Совершенно бессмысленная, лишняя операция, но иначе не может. И к закуске, какой бы скромной она ни была, обязательно предложит вилку и нож. В последнее время - несколько ножей и несколько вилок, что, право, утомляет. С меня довольно и того, что знаю: нож и вилку положено держать в разных руках, остальное же - излишество.

- Излишество и есть, - соглашается товарищ, - но именно излишества превращают обыденность в праздник. Притом это практически ничего не стоит, - добавляет он, раскрывая портсигар, серебряный, память о дедушке. Картонками брезгает. - Открой «Нос» Гоголя, посмотри, что там на первой странице.

- Ну что, что… Завтракает цирюльник, Иван Яковлевич.

- Где?

- Дома. С женой.

- Именно. Вот: «Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак». Цирюльник! Дома!! Перед женою фрак надевает!!!

- Где? Да, фрак… Это когда было… Психушкой пахнет - завтракать дома во фраке.

- А у тебя вообще есть фрак? или, на худой конец, смокинг?

- Нет, - признаюсь я.

- И у меня нет. - Он мрачнеет, задумывается.

Задумываюсь и я.

[i39235]