Архивы: по дате | по разделам | по авторам

Искусство быть наукой

Архив
автор : Юрий Ревич   05.03.2001

Эпоха Нового времени, конец которой, похоже, наступает на наших глазах, часто называется еще «эпохой науки». Что верно только отчасти: практические изменения в жизни происходят не непосредственно от науки, а от второй части штампованной газетной формулы...

Судьба культурной эпохи, «вкусившей» плод от древа познания, состоит в необходимости понимания, что смысл мироздания не раскрывается исследованием, каким бы совершенным оно ни было, что мы сами призваны создать этот смысл, что «мировоззрения» никогда не могут быть продуктом развивающегося опытного знания и, следовательно, высшие идеалы, наиболее нас волнующие, во все времена находят свое выражение лишь в борьбе с другими идеалами, столь же священными для других, как наши для нас.
М. Вебер


Эпоха Нового времени, конец которой, похоже, наступает на наших глазах, часто называется еще «эпохой науки». Что верно только отчасти: практические изменения в жизни происходят не непосредственно от науки, а от второй части штампованной газетной формулы «наука и техника» - от развития технологий.

Ключевой фигурой, на которую нужно списать все происходившие за все это время изменения качества жизни (и положительные, и сопутствующие отрицательные), является не ученый, а инженер, технолог (к примеру, программист - это тоже технолог). В обывательском сознании происходит смешение этих вещей (простительное, впрочем, коли официально существуют такие терминологические химеры, как «доктор технических наук»), но разницу легко уяснить, если помнить, что у них разные задачи: задачей науки является познание мира, а техники (технологий) - его преобразование.

Другой, менее осознаваемой чертой последнего исторического периода становится проникновение сугубо научных представлений в бытовое мировоззрение. Психоанализ, теория относительности, эволюционное учение Дарвина стали формой повседневного мировосприятия, замещая в обывательском сознании место религиозных догм и магических представлений. И вот в связи с этим многократно возрастает важность разрешения одного (в принципе - довольно абстрактного) вопроса: а как отличить науку от не-науки? Ученого - от шарлатана? Или, если угодно, миф - от научной теории?

Сложность и важность для повседневной практики более или менее успешного решения этой (научной! точнее - метанаучной, эпистемологической) проблемы трудно переоценить. Рассуждая утопически, если бы удалось выработать однозначный проверяемый критерий, по которому каждый журналист или хотя бы подкованный эксперт смог бы отличать наукообразную лапшу имени Фоменко (едва удержался, чтобы не добавить «.ру») от действительно серьезных эпохальных открытий, переворачивающих представление о существующем мире, то многие общественные тенденции уходящего века могли бы иметь куда более позитивную окраску. Стало бы невозможным, к примеру, позиционировать марксистское учение, как «научный подход к конструированию будущего», или «научно» доказывать превосходство одних подвидов человеческих особей (рас) над другими. У всех на слуху широко эксплуатируемый миф о «геноциде русского народа», основанный на представлении, будто снижение численности населения обусловлено ухудшающимся экономическим положением масс. Или вот специфический пример «научного» мифотворчества: существует представление, будто если женщина до свадьбы переспит с негром, то после у нее могут рождаться чернокожие дети, и отсюда выводится («научное»!) обоснование запрета на внебрачные отношения. Другие (более безобидные) случаи подмены науки мифом я бы даже отнес скорее к масс-культуре: это мода, к примеру, на всякие паранормальности типа астрологии, телекинеза или НЛО.

И как же сама наука отвечает на эти вопросы? Не будем касаться сейчас законов массовой психологии, согласно которым любую простую идею типа объяснения происходящего в России происками «жидомасонов» ничего не стоит внедрить в общественное сознание путем применения соответствующих технологий (которые отнюдь не есть изобретение новейшего времени - почитайте Библию) - особенно если в общественном сознании соответствующая ниша ничем не занята. А ведь выбить из этого сознания уже внедренные истины куда как сложно: попробуйте доступно оспорить тот самый миф «о чернокожих детях», не привлекая всяких геномов, ДНК, митозов, репликаций, расщепления генов, транскрипций, мутаций и прочего, что у нормального человека вызывает зевоту! Но мы сейчас не об этом. Мы вот о чем: а в принципе это возможно? Или, если точнее: существует ли такой критерий, согласно которому можно безошибочно отличить научную теорию от псевдонаучной («шарлатанства»)? Существует направление мысли - релятивизм, - которое декларирует вообще равноправие любых теорий. Но мы договоримся, что все же есть (объективно существует) некая «научная» картина в противовес «псевдонаучной».

«Стиль мышления» по Флеку…

Расцвет творчества польского философа и ученого Людвига Флека пришелся на 30-40-е годы нашего столетия, и к 50-м он стал известен как выдающийся микробиолог. Однако, как выяснилось позднее, не это было его главным вкладом в науку. Гораздо большее значение имеют его эпистемологические работы, которые первоначально вовсе не были замечены интеллектуальной элитой: имя Флека было пущено в широкий научный обиход спустя несколько месяцев после его смерти, когда в 1962 году вышла классическая книга Т. Куна «Структура научных революций». В предисловии к ней Кун и сослался на работы Флека как на один из источников собственных идей, наряду с другими гораздо более известными именами. Основная идея работ Флека состоит в том, что никакое научное знание невозможно рассматривать вне социального контекста, общественной среды, в которой это самое знание развивается. Флек вводит два основополагающих понятия: «стиль мышления» и «мыслительный коллектив». В сущности, это две стороны одного и того же явления: нечто похожее имел в виду Кун, когда вводил понятие «парадигмы» в сопряжении с понятием «научное сообщество», и еще раньше М. Вебер с его «ценностными понятиями». Так вот, в представлении Флека ход мысли индивидуума всегда зависит от принятого «стиля мышления», «научные факты» не есть нечто «открываемое» и бесспорное, они есть просто мыслительные конструкции, возникающие на основе принятого в данный исторический момент в данном научном сообществе «стиля мышления». Если уж Флек так относится к фактам, то ясно, что тем более ни о какой «объективности» гипотез и теорий у него и речи идти не может.

Несладкая жизнь львовского еврея завернула так, что Флеку случилось попасть в самую сердцевину социального эксперимента, полностью подтвердившего его теоретические конструкции. Как известный микробиолог, Флек был направлен оккупационными властями на работы в нацистских «шарашках» - сначала в Освенцим, потом в Бухенвальд. В 1946 году в работе «Проблемы науковедения» он описал происходившие там события. Туповатые военные власти для решения непростой проблемы создания противотифозной вакцины собрали в неплохо оборудованной лаборатории коллектив, полностью состоявший из одних недоучек, которым разными способами (с единственной очевидной целью - выжить) удалось убедить начальство, что они ученые люди (и частично это было именно так: там собрались врач, ветеринар, студент-биолог, но никто из них не был микробиологом!). Раз попав туда, они, естественно, старались из всех сил, чтобы не быть отправленными на общие работы, что означало верную смерть. И Флек беспощадно описывает метаморфозу рабочей атмосферы, когда «сотрудники этого коллектива нашли в микроскопических препаратах, изготовленных с исключительной тщательностью, точно по книжным предписаниям, все стадии развития Rikettsii и требуемую очередность этих стадий» - несмотря на то, что в препарате вообще не было этой культуры! И так, всего лишь из напряженного ожидания результатов, из страстного желания получить что-то положительное, родилось «открытие», которого не было, - парадокс заключается в том, что члены коллектива искренне верили, что они что-то там открыли, а не просто вешали лапшу на уши начальству, как это часто делали персонажи другой широко известной «шарашки» - солженицынской. Правда, в конце концов сами заключенные узнали, что они заблуждаются, и стали продолжать деятельность уже как форму саботажа. История имела относительный хэппи-энд: настоящие специалисты из эсэсовского «Института гигиены», куда отправлялись для проверки результаты работы заключенных, не успели разоблачить смертельную игру, когда настал март 1945 года и многим участникам событий удалось спастись.

Таким образом, делает вывод Людвиг Флек, «результаты и воззрения ученых, по сути, являются лишь историческими событиями, относящимися к тем или иным этапам процесса развития стиля научного мышления». Возникает законный вопрос: а в таком случае вообще-то существует ли «объективная» научная истина? Или все относительно, и бредни того же Фоменко имеют право называться «наукой» с не меньшим основанием, чем любая другая историческая концепция? Более того, если принять точку зрения релятивистов, то придется признать, что имеет право на существование «пролетарская», «марксистская», «арийская» или какая-нибудь «православная» наука, и все они имеют равное право на существование и конкуренцию. На этот вопрос попытался ответить другой эпистемолог, основатель «критического рационализма» и известный идеолог «открытого общества» К. Поппер.

…и «истина» по Попперу

Логический ход, который делает К. Поппер, очевиден. Попробуйте четко сформулировать критерий для определения понятия «молодой» и посмотрите, что у вас получится. Не говоря уж о прочих нюансах, для двадцатилетних и те, кому тридцать пять, кажутся глубокими стариками, а для тех, кому за восемьдесят, и пятидесятилетние - «зеленая молодежь». Но тем не менее, «молодые люди», несомненно, существуют в природе. Так и Поппер четко разделяет вопросы существования истины и критерия для ее обнаружения. На вопрос «Что есть истина?» он дает точный и недвусмысленный ответ: «утверждение, суждение, высказывание или мнение истинно, если и только если оно соответствует фактам». Но вот на вопрос «А всегда ли существует способ определить соответствие утверждения фактам?» ответ Поппера отрицательный. Нет, говорит Поппер, далеко не всегда можно выявить такой способ. Мало того, добавим мы, не всегда можно установить, что есть «факт», а что - надуманная интерпретация существующих явлений или вообще заблуждение. За примерами далеко ходить не надо: кроме вышеприведенной истории с «учеными» из концлагеря, вспомним, например, что много веков люди считали существование химической трансмутации свинца в золото или вращение Солнца вокруг Земли за истинные факты. И что же, вопрошает Поппер, коли все наше знание - лишь догадки, если мы «никогда не можем быть уверены до конца, что обладаем истиной», то вообще никак нельзя определить хотя бы сравнительную истинность утверждений («теория может быть ближе к истине, чем другая теория, и все же быть ложной»)? Есть один способ, отвечает Поппер. Он очень прост: «следует стремиться обнаруживать свои ошибки или, иначе, критиковать собственные теории».

Выражаясь «научно», требование верифицируемости утверждений (то есть необходимости соответствия утверждения фактам) Поппер заменяет на требование принципиальной фальсифицируемости. Иными словами, утверждение может считаться научным, осмысленным, если оно сформулировано так, что в принципе допускает опровержение (фальсификацию). Причем нужно подчеркнуть два момента: во-первых, существенно именно требование фальсификации в принципе (возможно, что сама по себе проверка будет отложена на неопределенный срок), во-вторых, несимметричность утверждений относительно подтверждений и опровержений: если утверждение подтверждается, это не значит, что оно истинно, а вот если хоть одно следствие оказывается опровергнутым, то мы точно знаем, что вся гипотеза неверна.

Вот иллюстрация того, что требование подтверждения опытом, экспериментом не является достаточным для того, чтобы гипотеза считалась научной. Мы можем выдвинуть гипотезу, например, о том, что «интенсивность эпидемий гриппа зависит от взаимного расположения планет Солнечной системы». И мы легко найдем этому экспериментальное подтверждение: если набрать достаточно много статистических данных, то наверняка обнаружится взаимосвязь между расположением планет и количеством заболевшим гриппом в том или ином году. Особенность подобного рода «научных» гипотез состоит в том, что их невозможно опровергнуть: в принципе не существует такого способа проверки, который однозначно указал бы нам, что «частота эпидемий не зависит от расположения планет» - мы не можем удалить планеты и попробовать жить без их возможного влияния. Такая гипотеза, согласно критерию Поппера, не может считаться научной.

Подвергайте все сомнению, начиная с себя

Так что вот вам и рецепт, господа: подвергайте все сомнению. Если вы хотите разоблачать «псевдонаучные мифы» (или то, что вы считаете таковыми), вы не можете это делать, ни просто утверждая логическую несостоятельность рассматриваемой теории (правильность или ложность логических построений сама по себе ничего не доказывает), ни основываясь на суждениях авторитетов. Единственный выход: скрупулезно, деталь за деталью, критиковать «вражескую концепцию», проверяя каждое положение на соответствие тому, что принимается за истинные, проверяемые факты, или выявляя нефальсифицируемые утверждения (типа «все иностранцы скрытые враги России»). Насколько это сложно делать и насколько это малоэффективный метод, когда речь идет про «обыденное сознание», вы, думаю, догадываетесь. И особенно тяжело приходится, когда вы встречаете текст примерно на таком языке: «причисление Исуса Христа и Пречистой Матери Его к евреям является самым древним, самым злонамеренным искажением Евангельских канонов. Как известно, в основе любой религии лежит изначальная традиция, переданная в виде откровения. В православной традиции - это Евангелие, а в основе еретического течения лежит более позднее искажение, сделанное умышленно или неумышленно, по слабости человеческой». Такие вещи не подвластны рациональным рассуждениям - это вопрос чистой веры или неверия, потому что с рациональной точки зрения здесь нет почти ни слова правды. Замечательный пример естественнонаучной (но необычайно убедительно изложенной!) бредятины каждый может прочесть здесь. Соответственно с подобными вещами можно (если нужно) бороться только теми же методами: взывая к эмоциям, а не к разуму.

Но, правда, всегда существует волюнтаристский метод: можно просто взять и объявить некоторые вещи очевидно невозможными. Простейший пример: концепция вечного двигателя. И не надо ничего доказывать, потому что все уже доказано. Если повторять нечто такое достаточно часто, то это срабатывает и по отношению к «обыденному сознанию»: вряд ли сегодня найдется в здравом уме человек, который будет представлять проект «вечного движителя» в правительство РФ! Хотя невозможность его существования не более очевидна обывателю (и правительству, в основном, тоже), чем несостоятельность истории «по Фоменко» или теории «жидомасонского» заговора против России. Он (обыватель) просто знает, что вечный двигатель невозможен, потому что ему это объяснили тоном, не допускающим возражений. Но как же, спросите вы, быть в таком случае с «демократией» и «плюрализмом»? А это уже совсем другая история…

Врезка 1
Врезка 2: Из работ Л. Флека
Врезка 3: Из работы К. Поппера

[i38634]

Для иллюстрации положения Флека о том, что «научный факт» есть не более чем «мыслительная конструкция», привязанная к «историческому контексту», приведу утрированный пример. В утренней передаче на ТВ проводился телефонный опрос «Где вы будете встречать Новый год?». В соответствии с заданными вопросами, ответы распределились так: «дома» - 60%, «на работе» - 24%, «на Таити» - 16%. Из чего какой-нибудь наивный социолог-историк будущих поколений не преминет сделать законный вывод, будто 16% московских телезрителей были настолько богаты, что ездили встречать Новый год на Таити! Причем сами по себе результаты опроса, изложенные вне юмористического контекста, несомненно, обладают всеми признаками настоящего «научного» факта.

Из работы Л. Флека (1896-1961) «Проблемы науковедения», 1946

Логичность построения не является оправданием науки, ибо систематическая ошибка дает часто самые логичные воззрения. Вывод из базисных элементов или элементарных предложений не является обоснованием науки, ибо нет таких элементов. Только от нашей позиции зависит, что мы будем считать базисным элементом, подобно тому, как от нашей позиции зависит, какие две структуры мы будем считать идентичными. Согласие сообщества не является оправданием науки потому, что никогда не бывает согласия всего «сообщества», а бывает только согласие внутри «нашего коллектива», которое может быть и согласием относительно ошибочного знания. Каждый мыслительный коллектив считает людей, неприсоединившихся к нему, некомпетентными. Не является оправданием и применимость знания, ибо благодаря удачному сочетанию заблуждений и ошибочное мнение может быть применимым.

 


 

Из работы Л. Флека (1896-1961) «Возникновение и развитие научного факта», 1935

Любая коммуникация и даже составление номенклатуры ведут к тому, что каждый фрагмент данного знания становится все более экзотеричным и популярным. Иначе следовало бы к каждому слову прибавлять примечание, чтобы учитывать все возможные ограничения и объяснения. Каждое слово примечания, в свою очередь, нуждалось бы в еще одной словесной пирамиде, Если продолжать в том же духе, полученная структура могла бы изображаться только в многомерном пространстве. Такая структура, представляющая в полном объеме экспертное знание, была бы совершенно необозрима и практически бесполезна. <…> Когда мы переходим к более широкому кругу людей с общим образованием, знание становится еще более образно-наглядным и упрощенным. Постепенно исчезают доказательства, накладывающие ограничения на движения мысли, мышление становится еще более аподиктичным 1.


1 (обратно к тексту) - Заранее доказанный, неопровержимый.

Из работы К. Поппера (1902-94) «Факты, нормы и истина: дальнейшая критика релятивизма», 1961

Самое существенное теперь - осознать и четко провести следующее различение: одно дело - знать, какой смысл имеет термин «истина» или при каких условиях некоторое высказывание называется истинным, а другое дело - обладать средствами для разрешения, или критерием разрешения, вопроса об истинности или ложности того или иного высказывания.

На мой взгляд, многие люди считают ответ на вопрос «Что есть истина?» невозможным главным образом в силу их стремления к обладанию критерием истины. На самом же деле отсутствие критерия истины не в большей степени лишает понятие истины смысла, чем отсутствие критерия здоровья делает бессмысленным понятие здоровья. Больной может жаждать здоровья, не имея его критерия. Заблуждающийся человек может жаждать истины, не обладая ее критерием. <…> Из того факта, что мы можем заблуждаться, а критерия истинности, который уберег бы нас от ошибок, не существует, отнюдь не следует, что выбор между теориями произволен или нерационален, что мы не умеем учиться и не можем двигаться по направлению к истине, что наше знание не может расти.

© ООО "Компьютерра-Онлайн", 1997-2024
При цитировании и использовании любых материалов ссылка на "Компьютерру" обязательна.