«Метаправо» без компьютеров

Почему-то после публикации в прошлом месяце статьи Леонида Голоскокова «Будущие сетевые технологии права» претензии шлют мне. Я совершенно определенно вижу свою роль как редактора «Компьюномики» в том...

Почему-то после публикации в прошлом месяце статьи Леонида Голоскокова «Будущие сетевые технологии права» претензии шлют мне. Я совершенно определенно вижу свою роль как редактора «Компьюномики» в том, чтобы предоставлять площадку для публикации и обсуждения самых разных мнений, и отбираю статьи по критериям их интересности и важности затрагиваемых тем, а не по критерию «верности генеральной линии».

Я не знаю, что правильно, а что нет, а когда у меня есть определенное мнение по тому или иному поводу, я представляю свою точку зрения как один из авторов, не более того.

Но вот на один из упреков, высказанный старым приятелем, я отвечу, поскольку претензия предъявляется к компетентности, а не к «политической направленности».

«„Метаправо“ вообще не имеет никакого отношения ни к компьютерам, ни к сетям, ни к информационным технологиям, - пишут нам из солнечного Онтарио. - Право в смысле Fiat iustitia… существует лишь как абстрактный объект мысли, в то время как у каждой конкретной правовой системы с ее исторически существующими институтами - свое «метаправо». С точки зрения права абсурдно, например, когда бизнес… встречается с представителем государственной власти, и они договариваются о том, что не будут нарушать законов. Или когда другой представитель той же власти торгует свободой в обмен на акции. С точки зрения «революционной целесообразности» или в других «метаправовых» терминах тебе объяснить все это будет не сложнее, чем мне. Или…» (следует колоритный, но малопонятный за пределами Северной Америки очерк из туземной жизни).

Мне кажется, все не так просто.

Информационные технологии - ровесницы не компьютеров, а письменности (системы записи [отчуждения] речи и счета), - им тысячи, а не десятки лет. Каждое их «поколение» по-новому ставило вопрос о публичной власти и об индивидуальной свободе. И, насколько мы в курсе дел, каждое из них несло в себе потенциал, который мы сегодня называем «тоталитарным».

Сметы, наряды, акты сдачи-приемки и прочие инструменты учета и контроля - среди первых памятников письменности древних царств Востока, ведших весьма не мелкие и по сегодняшним масштабам ирригационные и строительные работы, основная масса трудозатрат на выполнение которых отправлялась рабской силой. Можно предположить, что сами понятия государственного рабства и бюрократической письменности были для современников малоразличимыми, и уж во всяком случае ни один менеджер после техногенной катастрофы Вавилонской башни (всякий, кто был в Египте, знает, что пирамиды, в отличие от нее, достают до неба) не возьмется организовать работы такого масштаба на основе лишь устной коммуникации.

Печатное (тиражируемое) слово стало инструментом неведомой ранее регулярной идеологической работы. Тираж Библии (протестантство) или катехизиса (Контрреформация) на национальном языке против тонкого симбиоза космополитической высокой культуры и популяции культов местных святых и народных суеверий (западное христианство до Реформации), грубо говоря.

«Бумажные» СМИ - как разновидность печатного слова - эпизодически и регионально, конечно, использовались и используются как канал агитпропа, однако перманентный системный эффект их функционирования в качестве института, видимо, в другом: в «искусственном» культурном конформизме просвещенного обывателя урбанизированного общества (в отличие от «естественной» традиционной конформности неграмотного крестьянина). Несмотря на свою искусственность и культурность, он вносит свой вклад в восприимчивость к тоталитарной пропаганде, которая может вестись уже совсем по другим каналам.

Широковещательные технологии - радио, прежде всего, - открыли дорогу тоталитаризму в узком смысле - фашизму, нацизму и коммунизму «мобилизационного» сталинского образца. Аудитория вещательного канала гораздо менее квалифицирована, чем аудитория печатного издания (вплоть до того, что нет порога даже элементарной грамотности), и при определенных условиях легко ведет себя подобно толпе на митинге. Кроме того, сам носитель печатного слова представляет собой некоторое препятствие к слишком вольному с ним обращению - топором ведь не вырубишь, а сопоставить тексты вчерашней и позавчерашней радио- или телепередачи гораздо сложнее, чем положить рядом сегодняшнюю газету и прошлогоднюю.

Утрированная и однобокая картинка? - Конечно, поскольку каждый из этих абзацев может быть продолжен историей того, как на тех же технологических основах строились новые формы эмансипации, которые служили не только инструментом индивидуального практикования свободы, но и средством демонстрации неэффективности тоталитарных или протототалитарных иерархий.

Я думаю, что критически важными являются оба момента: и практика свободы (а не только ее вербальная «защита» или «борьба» за нее) как ценность, и демонстрируемая неэффективность несвободы.

Среди откликов на статью Голоскокова пришел и развернутый полемический ответ, который публикуется сегодня в «Компьюномике».

[i38453]