Три вызова науке
АрхивТри монолога Сергея Капицы
Три монолога Сергея Капицы, иногда прерываемые моими репликами
Профессор Сергей Петрович Капица родился в 1928 году в Англии, в Кембридже. Закончил Московский авиационный институт, работал в ЦАГИ, в Институте физики Земли, затем - в Институте физических проблем. В течение 33 лет заведует кафедрой физики Московского физико-технического института. Его научные интересы в разное время находились в области гидродинамики, магнетизма, электродинамики, ядерной физики и ускорителей, а также в области истории науки. Как член Римского Клуба, объединяющего ряд крупнейших ученых мира, он работает над глобальными проблемами и вопросом роста населения Земли.
Вызов первый: внутренняя раздробленность
- Кратко говорить о развитии науки невозможно - она слишком обширна. Но одна тенденция особенно важна. Сейчас идет вопрос о крайней специализации научного исследования: в данный момент в мире не то пятьдесят, не то сто тысяч научных журналов. Между тем все проблемы, которые имеют общественно значимый смысл, как правило, междисциплинарны. Например, энергетика касается и физики, и экономики, и экологии - с ней связана масса проблем, которые нельзя решать порознь. Это противоречие бросает вызов науке - и ее внутренней организации, и сложившейся практике ее отношений с современным обществом. Одна из самых серьезных проблем сегодня - трудность развития интегративных, обобщающих работ. Когда-то Академия наук состояла из четырех или пяти отделений, сейчас их больше двадцати. Кстати, наибольшая сила недавно организованной Академии естественных наук - именно в наведении междисциплинарных мостов.
Та же проблема интеграции очень важна для системы образования. Даже школьную математику не имеет смысла разделять на геометрию, тригонометрию, алгебру и т. д., то же самое с физикой и химией. Однако укоренившиеся традиции сломать трудно. Теория и практика управления сталкиваются с тем же принципиальным вопросом: как примирить между собой отдельные отрасли с их противоречивыми требованиями, как сделать, чтобы экономика жила в согласии с экологией, а эффективность с безопасностью? Для разрешения противоречий нужен новый тип специалистов, нужна система подготовки междисциплинарных ученых - а эта задача даже не ставится. Ну а компьютер ведь сам по себе интегративная система. Само использование вычислительных машин уже открывает возможность междисциплинарного подхода.
Появление Интернета можно сравнить с изобретением печати. Но заметьте, что гутенбергова революция не породила новой информации. Печать лишь распространяла информацию, которая уже существовала. Интернет пока делает то же самое, хотя гораздо важнее научиться организовывать, оценивать эту информацию. Поэтому будущее Интернета - это не только доступ к новой информации, сколько ее обобщение, а затем и анализ. Но в Интернете никакого «искусственного интеллекта» пока нет, и сегодня он интересен в первую очередь как интегративный механизм, как среда, обеспечивающая связь между огромным числом людей, предоставляющая им доступ к банкам данных.
В науке имеется целый ряд направлений, по которым мы пытаемся двигаться к интеграции, и одно из них - синергетика, использующая развитые в физике, химии, математике методы исследования сложных систем для анализа экономических, социальных, биологических процессов. Такие подходы сейчас становятся все важнее. Например, моя новая книга о динамике численности мирового населения [1] использует методы синергетики. Я взял стандартную в физике модель поведения системы, состоящей из многих частиц, и применил ее к динамике населения Земли. До последнего времени численность человечества удваивалась чуть ли не каждые сорок лет. Мир сейчас в самом пике роста населения, это даже не экспоненциальный, это гиперболический рост, когда численность уходит в бесконечность за конечное время - весьма небольшое, кстати. Но на кривых, полученных из анализа модели, мы видим перелом, после которого скорость роста резко падает, а численность населения стабилизируется. Это не только мои расчеты, многие исследователи приходят к такому выводу. Более того, стабилизация численности уже произошла во всех развитых странах, включая Россию, и моделирование показывает, что в ближайшие сто лет она наступит во всем мире. Это есть крупнейший цивилизационный поворот во всей истории, сравнимый, может быть, с возникновением самого человечества по своим масштабам и последствиям - чего, по-моему, до конца толком никто не понимает, и мои заботы последних лет были связаны именно с этой проблемой.
Стало быть, мальтузианский кризис нам не грозит. Я сторонник оптимистического сценария развития. Пессимизм обычно происходит от недостатка понимания. Мы начинаем питать себя страшилками и духовно загоняем себя в тупик. Я всегда стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы объяснить другим то, что удалось понять мне, - как в анекдоте про профессора, который говорит: глупые у меня студенты, я им три раза объяснил, наконец сам уже понял, что хотел сказать, а они все не понимают…
Так вот, миллион лет человечество - которое с самого начала было информационным обществом - развивалось экстенсивно. Нынешнее прекращение развития такого типа связано, по-видимому, с исчерпанием необходимого для развития специфического ресурса - информационного. С этим фактом связано и появление Интернета, и возникновение идей информационного общества (хотя, повторяю, таким обществом мы были всегда). Но если нет количественного роста, возникает вопрос: что будет дальше - рост качества или стагнация? Рост качества - это прогресс культуры, образования, науки. Однако разбитая на отдельные специальности наука оказывается совершенно неподготовленной для глубокого влияния на развитие общества, хотя очень эффективно решает сложные частные вопросы. Это - парадокс.
Вызов второй: кризис идеологии
Не думаете ли вы, что интегративные процессы в науке, вместе с «ростом качества» приведут к возникновению небольших групп выдающихся интеллектуалов, серьезно влияющих на развитие знания (а через него - и общества в целом) и могущих стать прообразом новой правящей элиты, аристократии?
- Я так не думаю. Аристократия возникла не потому, что была заведомо лучше, а потому, что была заведомо мощнее, - из сословия воинов. Кстати, плутократия, американская, в частности, тоже основывалась на наследственной передаче власти - власти денег. В России слово «плутократия» часто ассоциируют с корнем «плут», что неверно, хотя у нас это имеет определенные основания. Может быть, поэтому наши плутократы хотят называться олигархами. Но вот уж они-то не делают ничего, чтобы понять, что происходит, и даже чтобы создать собственную, обслуживающую их интересы идеологию.
Когда я впервые читал «Архипелаг Гулаг», меня поразили рассуждения Солженицына о том, какая это страшная вещь - идеология. Может быть, не стоит так уж стремиться к ее созданию? Мы все помним, к чему привели в ХХ веке восторжествовавшие идеологии.
- Солженицын имел в виду официальную идеологию тоталитарного государства. Но идеология как система идей, которыми руководствуются люди, - научных, философских, этических, религиозных идей, - это совсем другое. Сам Солженицын проповедует некую, я бы сказал, религиозную идеологию. Он абсолютно идеологический человек!
Идеология не должна внедряться насильственно, она должна возникать естественным, эволюционным путем. Идеологией ХХ века я бы назвал науку ХХ века. Правда, сама она не хочет себя так называть. Но как система взглядов, включая философию, методологию, теорию познания, - это мощнейшая система, которая пришла на смену и тоталитарным идеологиям, и религиозным идеям. Это одно из величайших культурных достижений последних веков. Но тут снова надо сказать о важности интегративного подхода. Идеология, рассыпанная по отдельным специальностям, не дает системы взглядов. Может быть, «идеология» - действительно плохое слово, но я говорю о ее содержательной стороне, имея в виду новое, современное мировоззрение, которое крайне существенно.
С одной стороны, я полагаю, что религиозность как основа современной идеологии - бесперспективна. Она принадлежит прошлому, и сейчас за нее цепляются только потому, что нет ничего другого. С другой стороны, мы переживаем колоссальный кризис «простого рационализма». Религиозное же мировоззрение отвечает в первую очередь на те морально-этические вопросы, на которые не отвечает современная, раздробленная на отдельные дисциплины наука.
[i37933]
1 (обратно к тексту) - С. П. Капица, «Общая теория роста человечества», М.: «Наука», 1999 г. См. также С. П. Капица, С. П. Курдюмов, Г. Г. Малинецкий, «Синергетика и прогнозы будущего», М.: УРСС, 2001 г.
Но может быть, наука в принципе не способна на это? Еще в то время, когда уровень интеграции науки был гораздо выше, многие крупнейшие ученые были религиозны. Ньютон, например…
- Знаете, анализировать поведение человека такого масштаба, как Ньютон, очень сложно. И что крылось за его религиозностью, очень трудно понять. Он был крайне сложный и - уходя немного в сторону от нашей темы - еще и очень злобный человек. В моей книге «Жизнь науки», посвященной, по существу, истории научной идеологии, собрано более ста предисловий классиков естествознания к своим трудам. Есть там, в частности, рассказ о Гуке, современнике Ньютона. Так вот, я нашел для книги портреты всех действующих лиц - но портрета Гука найти не смог. Тогда я написал в Англию, в Королевское общество, и попросил помочь. Знаете, что они ответили? Что все прижизненные портреты Гука были сожжены Ньютоном! Вот вам ангельский характер гения.
Говоря же об интегративном мышлении, я бы скорее упомянул Лейбница, который, конечно, был философом в гораздо большей степени, чем Ньютон, - будучи и крупнейшим математиком и глубоко понимая всю современную ему науку. Он, кстати, сыграл большую роль в создании Российской Академии наук, являясь советником Петра Первого - они переписывались, подобно тому, как позже Вольтер переписывался с Екатериной; как видите, цари в то время отнюдь не пренебрегали мнением таких людей.
Вопрос религиозности ученых очень сложен. Я бы не смешивал его с их научными взглядами. Например, в этой связи часто упоминают Ивана Павлова. Но мой отец, хорошо знавший Павлова, говорил, что он всегда фрондировал. Он фрондировал своими воззрениями в царское время, и тогда у него никакой религиозности не было, потому что православие было официальной доктриной. Но после революции Павлов, наоборот, крестился, проходя мимо каждой церкви.
С другой стороны, можно вспомнить Вернадского, глубоко религиозного человека, но у него это выражалось не в том, чтобы демонстративно креститься, стараясь раздразнить власти, а в поисках ответов на морально-этические вопросы, где опыт церкви весьма существенен. Истинная религиозность очень глубоко закопана в человеке и в огромной степени определяется традицией.
У этого вопроса есть еще одна сторона - так называемая паранаука, как вызов рационализму. Почему сейчас она переживает такой расцвет? Это четкий симптом кризиса общественного сознания, наблюдающийся в разной степени во всех странах. Очень неблагополучный симптом! Альтернативная наука и медицина, колдовство, вся эта магия, которые к тому же проповедуются средствами массовой информации, - это не столько преступление против науки и культуры, сколько прямой подрыв и разложение общественного сознания.
Вызов третий: кризис общественного сознания
Ваша телепередача «Очевидное - невероятное» в свое время играла колоссальную роль, целые поколения на ней выросли. С этим связан такой существенный культурный фактор, как демонстрация обществу крупнейших интеллектуалов. Может быть, одна из важнейших идеологических задач науки - просто предъявить обществу его выдающихся представителей?
- Ну конечно! В этой комнате у меня сидел, например, Артур Кларк - я имел возможность пригласить его выступить в своей передаче и показать десяткам миллионов зрителей. Теперь эти миллионы видят на экране совсем других людей, и это очень печально. Вы ведь понимаете, какое значение имеет, например, личность профессора в университете. Самое важное - с кем вы встречаетесь, кто вас учит. Не чему, а кто - и как. Эта сторона в образовании должна быть доминирующей. Но современная тенденция в нашем обществе - и науке! - совершенно противна этому. И определяется это в первую очередь состоянием общественного сознания, а отнюдь не политикой властей. Но неужели обществу хочется, чтобы его дурили?
Интеллигенция сейчас получила свободу, но она абсолютно не имеет чувства ответственности, которое всегда должно уравновешивать свободу. Еще Платон об этом писал: раб несвободен и безответствен, а свободный человек должен быть в той же мере ответственным. Я, кстати, сейчас всем задаю вопрос: куда делись диссиденты? Где диссиденты нового времени?
По-моему, сейчас диссидентов нет.
- Но почему?
А как вы думаете - почему?
- Но я спрашивал первым!
Вероятно, диссидентство еще просто не созрело, для этого нужно время, а главное - нужна, опять-таки, идеология. Диссидентом можно быть лишь в рамках какой-либо идеологии.
- Что ж, может быть, и так.
Но в определенном смысле к диссидентам я отнес бы авторов и читателей таких газет, как «Завтра».
- Ну, это, что называется, «диссиденты взад». А если всерьез говорить о взаимодействии науки и общества, ученых и общества - давайте вспомним Менделеева. Такие крупные ученые, как он, всегда были разносторонни. Ведь три четверти того, что написал Менделеев, посвящено не химии, а экономике. Он был советником Витте по экономическим вопросам и написал знаменитую книгу «Толковый тариф» - обоснование таможенной политики русского правительства. Тогда, в конце XIX века, велась очень жесткая таможенная война с Германией, и Менделеев был ее идеологом. Он влиял на политику как теоретик, а люди такого рода никогда не осуществляют свое влияние в виде прямой власти. Они влияют на власть, но хождение философа во власть никогда удачно не кончается - ни для власти, ни для идеологов. Менделеев помогал власти, но он не был у власти. А возьмите моего отца, Петра Леонидовича Капицу, - у него была обширная конфиденциальная переписка со всеми руководителями Советского Союза, включая Сталина и Молотова. Он многих спас от тюрьмы, он вмешивался в события, но власти у него не было. Было влияние, а власть и влияние - разные вещи. Власть осуществлял тот же Сталин, а отец был одним из немногих людей, которые могли влиять на него. Или возьмем Курчатова - ему много раз предлагали возглавить Министерство атомной промышленности. Он всячески отказывался, но его влияние на развитие атомной отрасли было определяющим. Я думаю, что это правильная модель отношений ученого и власти.
Ну, уж если совсем обострить эту ситуацию, был ведь и Гейзенберг (Werner Heisenberg) - выдающийся ученый, один из создателей квантовой механики, - так тот вообще сотрудничал с фашистами, хотя очевидно, что нисколько на них не влиял.
- Сейчас по всему миру идет очень интересная пьеса «Копенгаген», которую написал английский драматург Файен (он, кстати, перевел на английский язык все пьесы Чехова). Там три действующих лица: Гейзенберг, Бор и жена Бора. Бор, как известно, был антифашистом. Гейзенберг же работал над атомной бомбой для фашистов, и ясно, что работал добровольно - заставить человека такого масштаба делать такие вещи практически невозможно. Эта пьеса как раз о вопросах взаимовлияния ученого, власти и общества, о возникающих тут глубоких нравственных проблемах. Она и написана очень изобретательно, в форме реально-ирреальных диалогов персонажей. Ведь Бор и Гейзенберг действительно встречались во время Второй мировой войны незадолго до того, как Бор бежал из Дании, спасаясь от оккупантов. О чем они говорили, мы толком не знаем. Но недавно один крупный историк науки, с которым я встречался в Оксфорде, рассказал, что в 1943 году Гейзенберг приезжал в Голландию на фирму Philips и беседовал с крупнейшим голландским физиком Казимиром, одним из последних учеников Бора. Гейзенберг убеждал Казимира, что немцы непременно победят в войне - и это после Сталинграда, когда любому аналитику было ясно, что дела Гитлера «капут». Это так, замечание на полях. Думаю, что появление и популярность этой пьесы именно сейчас - весьма важный и интересный сигнал. Мне бы очень хотелось, чтобы ее поставили в России. Может быть, это сделает Юрий Любимов. Хотя я больше надеюсь на наших молодых режиссеров, которые могли бы ею заинтересоваться.
Тогда драма разыгрывалась на фоне физики, сейчас все эти проблемы проецируются в большей степени на биологию, но это не имеет принципиального значения. Несомненно, что в ближайшей перспективе самым важным направлением развития науки будет биология, которая тесно связана с информатикой, - недаром Давид Балтимор, нобелевский лауреат по биологии, заявил, что биология - это информационная наука. Причем в первую очередь - биотехнология, управление наследственностью, чего по отношению к человеку никогда не делалось, тут были жесткие моральные табу. Будут ли они теперь нарушены - я не знаю. Но думаю, что все страхи здесь возникают опять-таки от недостатка понимания - понимания науки как основы современного мировоззрения.
Как вы считаете, биотехнологии могут дать нам бессмертие?
- Бессмертие уже есть. Что вы за ним бегаете? Бессмертие - в ваших детях, в ваших связях с культурой. А в прямом, в вульгарном смысле это даже не интересно, это крайне эгоистическая вещь, ведь в таком обществе не будет молодежи! Мы же не требуем создать автомобиль, который будет работать вечно. Так и ваша оболочка - она не вечна. Свою личность вы продолжаете в детях, учениках, переносите с той информацией, которую даете человечеству. И в этом смысле человек бессмертен.
