Последний программист
Архив[i37821]
Перед стеной сада они появились в одно и то же время вроде бы случайно. Сперва постояли, засунув руки в карманы, со скучающим видом. Время от времени то один, то другой приподнимался на носки и вытягивал шею, пытаясь заглянуть по ту сторону стены, вдоль верхнего края которой была протянута оголенная проволока с циркулирующим по ней томом. Дом за стеной выглядел совсем мирным; небольшой, на одну семью, с зелеными ставнями, он был покрашен в грязно-розовый цвет и, явно, давно построен: в нескольких местах штукатурка отвалилась. Впечатление заброшенности усиливал вид сада, занимавшего узкую полосу земли: ухаживали за ним плохо, там и сям тянулась к небу крапива, декоративные кусты давно не подстригали.
Подходили все новые и новые люди, разговоры, до этого редкие и короткие, стали оживленнее и в них слышалась уже озлобленность. И когда в открытом окне показалось бледное лицо, а тонкие руки протянулись к ставням, собираясь их закрыть, сдерживаться перестали, и полетели первые камни. И наконец - звук разбившегося стекла, звон осколков. Из аппарата вызова полиции на ближайшем углу послышались громкие сигналы тревоги, и люди, собравшиеся у стены, внезапно заторопились; бросавший камни побежал прочь, а остальные с таким видом, будто не имеют к происшедшему никакого отношения, рассеялись. Раздался все усиливающийся вой сирены, взвизгнули шины, и перед невзрачным домиком остановились два бело-зеленых, цветов тревоги, полицейских автомобиля.
Старик открыл дверь.
- Входите!
Не нем был не по росту длинный рваный халат, на ногах - бархатные домашние туфли. Он поздоровался о полицейскими - таким тоном, каким здороваются с надоедливыми знакомыми, считающими, что обязаны тебя навещать, хотя и знают при этом, что им не рады.
- Опять неприятности? - спросил сержант и присел не шаткий стул, единственный не заваленный книгами, перфокартами и магнитными лентами. Второй полицейский стал рядом. - Том, почему ты снова и снова это нам устраиваешь? Ведь ты сам во всем виноват, не может быть, чтобы ты этого не понимал.
Старик запустил руку в свои нестриженые, мягкие, седые до белизны волосы. Прислонился к пульту, на котором были смонтированные им клавиатуры, мониторы и телетайпы.
- Я вас не вызывал, - раздраженно ответил он. - И я не делаю ничего противозаконного. Не допущу, чтобы мне запрещали заниматься тем, на что я имею право!
Явно потеряв надежду убедить собеседника, сержант поднял руку.
- Ну хорошо, хорошо, - сказал он примирительно. - Мы ведь только выполняем свой долг. Не ради же своего удовольствия мы к тебе приезжаем, правда? На сигнал тревоги мы обязаны ехать, хотим мы этого или нет.
- Не думаю, чтобы мне что-то угрожало, - проговорил Том. - Я оградил себя от опасностей, а оконные стекла застрахованы. Ну ладно, вы посмотрели, как требует закон, и убедились, что все в порядке. Чем еще я могу быть вам полезен?
Сержант встал.
- Это все. Протокол пришлем, чтобы вы подписали. Он хмуро попрощался, моргнул своему помощнику, и оба вышли в переднюю. У боковой двери стоила белокурая молодая женщина, выражение глаз у нее было встревоженное.
- Большое спасибо, что вы о нас заботитесь, - поблагодарила она.
Сержант ей кивнул.
- Все хорошо, - сказал он, кивнул еще раз, и оба полицейских вышли из дома; снаружи кроме двух машин со вспыхивающими «мигалками» никого и ничего не было.
Том засиделся перед пультом. Вводил числа, писал приказы, тут же появлявшиеся на дисплее, строчка за строчкой, выстраиваясь в таблицу. В некоторых строчках буквы перемежались цифрами, в других - знаками символической логики. Старик нажал клавишу, и на несколько секунд экран опустел, если не считать завихрившихся на нем бесчисленных белых точек. Царило безмолвие, и лишь красноватые вспышки на шкале магнитного оперативного запоминающего устройства, неторопливо следующие одна за другой, говорили о процессах, протекающих где-то в глубинах аппарата. А потом на экране появился какой-то знак, тоже возможно, диаграмма или график - что именно, знал только Том. Том посмотрел на этот знак, покачал головой, ввел новые числа и знаки, и игра повторилась. На этот раз прошло заметно больше времени, прежде чем появился результат, и Тома он не удовлетворил и на этот раз. Том быстро набросал какой-то эскиз на задней, чистой стороне оторванной от формуляра полоски бумаги и ввел новый вариант программы.
Он ждал ответа, и тут послышался негромкий звонок - включился Компьютер. Звонок Том встроил в терминал сам; в других домах система «диалог» не выключалась, работала постоянно, и люди с утра до вечера слышали указания, советы и слова ободрения, произносимые синтетическим голосом. Том ни указаний, ни советов, ни слов одобрения слышать не жаждал, и центральный блок это давно понял и заявлял о своем существовании только в тех случаях, когда для этого был достаточно веский повод.
Старик дернул плечами, а потом устало спросил:
- Что тебе нужно?
- По-моему, это в дурном вкусе, - сказал Компьютер. - Это даже… нечестно. Почему ты пользуешься этими давно устаревшими методами? Посмотри на других: как ты, больше не программирует никто.
- Это все, что ты хотел мне сказать? - спросил Том. - Ведь мы с тобой договорились, что обращаться ко мне ты будешь только по делам действительно важным.
Компьютер ответил мгновенно, так быстро, что могло показаться, будто он прервал Тома.
- Это важно, - проговорил Компьютер. - Я система разумная, намного разумнее тебя, а ты заставляешь меня выполнять бессмысленные операции. Я готов во всем тебе помогать, но ведь ты не хочешь вести со мной диалога. То, как ты со мной обращаешься, меня просто оскорбляет.
- Как могу я оскорбить тебя? - Старик покачал головой. - Уж кто-кто, а я ничьих чувств ранить не мог бы. А уж если о твоих чувствах говорить, то ведь ты знаешь не хуже меня, что они не настоящие, это всего лишь программа, основанная на таблице приоритетов человеческого поведения и используемая тобой для целей саморегуляции.
Ну, так что у тебя за дело? Серьезно, очень прошу тебя больше меня не тревожить.
И старик снова склонился над своими записями.
- Дело касается прежде всего тебя, - сразу сказал Компьютер. - Я ведь только хочу помочь тебе. Эти твои примитивные ряды приказов линейные, без какой-либо семантической нагрузки… Действуя так сегодня, в век адаптации, ты сам себя обкрадываешь. Ты гораздо скорее достигнешь цели, если скажешь, что ты хочешь. Дай мне твою задачу, и я решу ее.
Том покачал головой.
- Приспособление к тому, что существует, автоматическое решение задач - от всего этого наш сегодняшний банальный мир становится еще банальнее. Меня влечет к себе новое: ведь наверняка существует способ добиться перемены, чтобы появилось то, чего никогда не было. В адаптивных же программах творческого начала нет.
- Чушь, - сказал Компьютер. - Что может быть более творческого, чем решение сложных задач, задач, которые никогда до этого не ставились? Я уже говорил тебе: только сформулируй мне свою задачу - и я решу ее.
Старик опять покачал головой.
- Нет, ты не понимаешь. Творчество заключается в том, чтобы увидеть задачу, где ее не увидели другие.
Несколькими днями позже пришел сотрудник Охраны Данных, которого Том знал так же хорошо, как двоих полицейских из его участка. Он жестом пригласил его сесть на единственный свободный стул, а сам остался стоять, показывая этим, что намерен закончить разговор как можно скорее. О чем, интересно, пойдет речь сегодня? Вообще-то, ему было все равно, ведь он скрупулезно соблюдал все предписания. Да, конечно, теперь старыми способами программирования не пользовался больше никто. При мысли об этом настроение его несколько поднялось. ФОТРАН, АЛГОЛ, БЕЙСИК, ПЛ/1 - какие замечательные способы концептуализировать и формулировать проблемы! Отнюдь не идеальные, да, в некоторых отношениях просто даже неудобные, но из-за своих маленьких недостатков тем более дорогие его сердцу - в этом он был похож не коллекционера почтовых марок, для которого пожелтевшие от времени старые экземпляры значат куда больше самой красивой новой перепечатки. Но мало этого: в старых компьютерных языках были логические ошибки, были двусмысленности и противоречия, наличие которых и побудило в свое время создать новые языки, более последовательные, где были использованы последние открытия в лингвистике и многомерной логике. Эти новые языки идеально соответствовали целям, ради которых были созданы, и если программу на них записывали правильно, сама структура этих языков гарантировала, что ошибок не будет. Совсем не то, что старые языки вроде ПЛ/1! В ПЛ/1 били заложены не додуманные до конца суждения, содержались посылки, оказывавшиеся на практике абсолютно бесполезными… Средний специалист по информатике, прибегавший к этим языкам для решения только обычных задач, и не подозревал о скрытых границах их возможностей. А те, кто проник в глубины и открыл для себя ее, эту ничейную землю между логикой и противоречием, испуганно поворачивали вспять и обращались к задачам более простым. И случаю было угодно, чтобы он, Том, обнаружил все это заново, обнаружил все неоспоримые изъяны и все невероятные возможности. Да, вот в чем было все дело: этот путь позволял проникнуть в области, войти куда, казалось, было невозможно…
Служащий уже трижды начинал говорить, но Том не слышал. Наконец Том очнулся от своих мыслей и посмотрел на человека, которому, очевидно, в такой же мере, как и ему, Тому, было ясно, насколько бесплодным окажется предстоящий разговор.
- Снова жалуются соседи, поступили новые жалобы, - объяснил свой приход служащий и начал рыться в бумагах, которые принес с со6ой. - На экранах телевизоров, часто во время лучших передач появляются посторонние надписи. И наоборот, на фоне передаваемого текста появляются какие-то фигуры, и читать текст из-за этого становится невозможным. Все больше жалоб на то, что время ожидания ответа в диалоге с Компьютером стало дольше. Причина - в больших объемах памяти Компьютера, используемых вами в ваших изысканиях.
Слово «изыскания» служащий произнес с явной иронией.
- Почему вы решили, что виноват в помехах я? - спросил Тим.
- Именно вы, у нас есть неоспоримые доказательства. Все есть в этом протоколе! - и служащий поднял и показал красную папку.
- А не нарушаете ли вы в этом случае закон об охране данных? - спросил Том. - Ведь, несколько мне известно, использование машинных мощностей и машинного времени не ограничивается. Уже двадцать лет, как пользование Компьютером для всех бесплатное, и с тех же самых пор твердые правовые гарантии ограждают пользование Компьютером от любого контроля или наблюдения. Этот протокол, которым вы размахиваете у меня перед носом: если он действительно содержит данные о запрошенных мной вычислительных мощностях, если данные эти у вас в руках, так это убедительнейшее доказательство того, что вы нарушили предписания, установленные вашим же собственным ведомством.
- Не так все просто, - сказал служащий. - Вы прекрасно знаете, что бывают особые случаи и что есть соответствующие законы. А тут имеет место именно особый случай! И повинны в этом вы. Разве не ясно? Да, вычислительными мощностями и объемами памяти можно пользоваться бесплатно, но для удовлетворения потребностей сознательных граждан, в вовсе не для того, чтобы этим развлекались антисоциальные элементы! И вот вы являете наглядный пример злоупотребления свободами - и это за счет других, за счет людей с большим чувством ответственности! Знали бы вы, сколько работы вы нам задали! Нам пришлось месяц за месяцем собирать доказательства и без конца обращаться к руководству, и лишь спустя долгое время оно разрешило нам подключить нашу аппаратуру наблюдения.
- На это я буду жаловаться! - воскликнул Том. - И давайте закончим наш разговор, я очень занят!
Служащий сгреб свои бумаги и встал, явно рассерженный.
- Я был обязан официально поставить вас в известность, - сказал он. - Вы же знаете, лично против вас я ничего не имею. Даже наоборот: мне жаль, что вы оказались в трудном положении. Но ведь в это положение вы поставили себя сами. Все же… Скажите, - он шагнул к Тому и теперь стоял вплотную к нему, но Том не шевельнулся, - зачем вы, собственно говоря, все это делаете? Какую цель преследуете? Просто стараетесь причинить нам неприятности?
- Да нет же, - ответил Том. - Я вовсе не хочу никому причинять неприятности. Думаю я совсем о другом. Разве вы не заметили, что в наши дни в мире ничто уже не меняется? Ни у кого больше не работает фантазия, ни у кого нет новых идей. А профессии, которые считались прежде творческими?.. Ученые пользуются стандартными программами, музыку для музыкантов сочиняют автоматические композиторы, поэты находят ассоциации при помощи генераторов случайных чисел, художники просматривают на дисплеях бесконечные ряды постепенно меняющихся картин, и компьютер же подбирает тебе программу в зависимости от уровня твоего интеллекта и от твоего настроения. Неужели никто не видит, что получается при этом одно и то же? Нужно наконец добиться, чтобы все эти люди снова начали думать сами. Отобрать наконец у них эту их игрушку, адаптивную систему, благодаря которой, к сожалению, пропадает способность порождать и воспринимать мысли.
- Но разве сами вы не пользуетесь все время компьютером? - спросил удивленно служащий.
Том уже забыл, с кем разговаривает, и не сдерживался. Но тут очнулся.
- Так вы до сих пор не поняли? - сказал он. - Можно использовать для целей творчества и компьютер. И весь трагизм в том, что никто больше делать это не в состоянии.
Он шагнул к двери - безмолвное предложение служащему покинуть дом.
Качая головой, служащий пошел к двери, но, перед тем как выйти, сказал с недоумением:
- Но ведь ваши программы лишены всякого смысла? Мы все время их анализировали.
- Смысл есть во всем, - многозначительно, подчеркивая каждое слово, сказал старик. - Не бывает ничего бессмысленного, смысл есть во всем, только мы, может быть, пока его не обнаружили.
И он вытолкал служащего наружу.
Том уселся, как ни в чем не бывало, перед пультом. В один миг сосредоточившись, начал работать с затаенной злостью, владевшей им уже не один год и становившейся сильней и сильней. Все, что отвлекало его, он воспринимал как что-то глупое и ненужное, от чего необходимо себя ограждать. Лишь иногда в нем просыпалось смутное сожаление, что, быть может, он из-за этого теряет что-то иное, но тоже ценное: приобщение к прекрасному в окружающем его мире, отношения с другими людьми.
Почти неслышно вошла молодая женщина, его дочь, которая вела в доме хозяйство. Девически стройная, она казалась моложе своих лет - единственная в семье, выдерживавшая еще совместную жизнь с ее отцом; все остальные давно его покинули - ее братья и сестры, ее мать, даже старая экономка. Почему она осталась с ним? Потому что испытывала большое сочувствие к этому неряшливому старику, не умевшему о себе позаботиться. Дело, однако, было не только в сочувствии: ведь другие тоже его любили, но в конце концов от него отвернулись. Дело было в чем-то еще, и ей казалось даже, что она знает, в чем именно: она считала, что она его понимает. Разумеется, у нее не было ни малейшего представления об информатике или теории автоматов, о процессах, посредством которых осуществляется вычисление, и о формальной логике. Но она видела преданность делу, готовность посвятить все силы решению задачи, которую он сам перед собой поставил. В душе она восхищалась Томом: пусть она не понимала, что он делает, для нее он был великий человек, мудрец. И пусть ей было трудно с ним разговаривать (ведь она не могла угнаться за полетом его мысли), и все равно она считала, что в большой работе, которую он совершает, есть и ее маленький вклад.
Так продолжалось год за годом - до тех пор, пока в душу ей не вкралось сомнение. Некоторое время назад она тайком поговорила со служащим Охраны Данных, и он сказал ей: все программы, которые вводит Том, абсолютная бессмыслица, путаница, они не заслуживают никакого внимания. И она пошла к врачу, психиатру, и поделилась с ним своими тревогами и сомнениями. Он попросил ее прийти через неделю снова, и во второй ее приход, щадя, насколько возможно, ее чувства, объяснил, что Томом явно овладела некая идея фикс, именно из-за этой мании он кажется людям смешным симпатичным чудаком, и на его болезненные фантазии можно было бы не обращать внимания - пока от них не начинают страдать окружающие. Именно это последнее, однако, теперь и произошло: медленно, но неуклонно он превращается в фактор, все более мешающий нормальной жизни поселка, его нежелание в чем бы то ни было себя ограничивать становится все большим бременем для окружающих - например, он нарушает, создавая помехи, нормальную работу телевизоров, крадет у жителей поселка машинное время. А теперь, уже после разговора с психиатром, дошло до того, что она с трудом заставляет себя появляться на людях и на улице ее провожают неприязненные взгляды - казалось, еще немного, и в нее полетят камни. Нет, дальше выносить это невозможно.
Она все стояла за спиной у отца, но тот не слышал и не замечал ее. И вот теперь она робко дотронулась до его плеча. Он обернулся.
- Я уеду, - сказала она.
Она хотела сказать что-то еще, но голос ее внезапно оборвался.
Том долго не отрывал от нее взгляда.
- Значит, и ты меня оставишь, - произнес он наконец. - Ну что же, тебя можно понять. Пусть тебя ничто не тревожит, я справлюсь один.
- Свои вещи я уже сложила в чемодан, - сказала молодая женщина. - Больше не буду тебя отвлекать.
Она пошла к двери, но обернулось еще раз:
- Зачем ты это делаешь? Тебе и вправду это так важно? Я тебя об этом спрашивала несколько раз, но ты на мой вопрос так и не ответил.
Том сдвинул брови; не часто бывало, чтобы он серьезно задумывался над чем-то, что отвлекло его от работы.
- Зачем? Зачем? - он беспомощно поднял плечи. Ты спрашивала меня… Если бы я только мог тебе ответить! Но я не знаю ответа. Просто - не знаю. Может быть, я последний ученый, а может быть - последний художник. Я не знаю сам, чего я ищу. Просто… я не могу не делать того, что делаю. Ты в состоянии меня понять?
Дочь посмотрела на него, и в глазах ее мелькнуло разочарование, даже гнев.
- Тогда я уезжаю - прощай!
Она вышла из комнаты, и дверь за ней закрылась. Некоторое время старик смотрел на дверь невидящим взглядом, а потом снова повернулся к пульту.
Теперь он проводил в своей рабочей комнате дни и ночи: что-то побуждало его спешить. Возможно, страх, что в нарушение всех законов его лишат доступа к электронной системе. Питался он теперь одними концентратами - ему доставляли их из универсального магазина. Пил он воду из крана, а спал на кушетке, которую, кряхтя и охая, освободил от груды кассет и папок.
Взгляд его не отрывался от экрана, пальцы носились по клавишам (вслепую, как у пианиста, настолько отдавшегося музыке, что музыка заполнила его целиком, нет более того - что он сам превратился в музыку), и с реальностью связывала его лишь необходимость удовлетворять свои самые неотложный нужды.
Сейчас на экран выскакивали, начинаясь слева точно одна под другой, строчки; заполнив экран, они исчезали, снова появлялись у верхнего края экрана и снова начинали экран заполнять. «Замкнутые процессы», «итерационные методы», команды «GOTO», «построение сложных структур», «условные операторы», «неполная детерминация», «многократные разветвления»…
Теперь на экране появилась многоцветная фигура - множество слоев, линий, стрелок, перемычек между слоями… А потом части фигуры задвигались, будто ожили. Они становились более сложными, цвета менялись, все новые и новые линии появлялись и исчезали… Емкость памяти местного запоминающего устройства была давно уже исчерпана, уже была запрошена и емкость памяти близлежащих центров, однако затребовались все новые и новые емкости… Прекратилось выполнение всех других программ, вычислительные процессы прервались - явление, вызванное к жизни Томом, волной разбегалось во все стороны, все дальше и дальше по сети электронной связи, сети, превратившейся во второй мир рядом со зримым и осязаемым первым, более древним, и когда эта волна наталкивалась на какое-нибудь препятствие, она не останавливалась, а разрывалась, огибала препятствие, смыкалась снова и катилась все дальше, дальше…
Том сидел перед дисплеем и блестящими глазами следил, как там, будто в зеркале, отражается дело его жизни, разом изобретение и произведение искусства, никем не предвиденное, однократное, всеохватывающее…
Его руки, соскользнувшие с клавиатуры, лежали на коленях. Больше ему ничего не нужно было делать: его цель была достигнута.
Перевел с немецкого
Ростислав Герман
