Задачи отечественного программирования в свете исканий русской религиозной мысли начала XX века

Удивительным стечением обстоятельств в «КТ» #362 по соседству легли два порождения болезненного филологического мозга: моя «Голубятня» и апокриф, навеянный Михал Михалычем Бахтиным, «К вопросу жанра виртуальной конференции».

Удивительным стечением обстоятельств в «КТ» #362 по соседству легли два порождения болезненного филологического мозга: моя «Голубятня» и апокриф, навеянный Михал Михалычем Бахтиным, «К вопросу жанра виртуальной конференции». То, что это мозг шизофреника, вытекает уже из полярности наших выводов: в «Голубятне» Интернет признается «задворками культурного поля, где сбылась мечта всякой ложки человеческого повидла о пятнадцати минутах славы», а в статье Тираспольского сотоварищи юзнетовская конференция прославлялась как «виртуальная мистерия», где реализованы идеалы демократии, равенства и справедливости.

Признаться, я не ожидал услышать о мениппеях, карнавальном верхонизе и полифоническом романе на пороге XXI века. Но, похоже, эти магические слова, ласкающие ухо первокурсника филфака МГУ, пришлись ко двору на страницах компьютерного издания. «Сократический диалог» — это вам не прогу хачить. «Пошла мода на умное», — подумалось мне и захотелось тоже пробить в кассу.

В начале века русские мыслители-софиологи сильно переживали по поводу «плохой бесконечности» и «дурной множественности». Николай Бердяев искренне сетовал на то, что, лишенный знания истины и веры в чудесное, человек обречен подменять благодать вечности постоянной тягой к болезненной бесконечности. Он так и писал в «Смысле творчества»: «Сексуальный акт закрепляет плохую бесконечность». Сегодня, сто лет спустя, мы можем смело заменить акт сексуальный актом программирования: ведь в массе своей результат получается одинаковый.

Живое ощущение дурной множественности наполнило мою душу накануне, когда я установил на многострадальный компьютер очередную корявую утилиту очередного самопального программера. И почти физически ощутил, что эта утилита пошла не в то горло — под стать третьему стакану портвейна поверх первого с водкой и второго с пивом. Многострадальная биллгатусова Ось крякнула под тяжестью кривого, по-отечественному невычищенного кода, и всех замутило.

Но можно понять и программистов: на уровне метафизики написание программ аналогично походу слепых ежиков в публичный дом — поскольку никто исходного кода операционной системы не знает, то все бредут гуськом на ощупь за одноглазым поводырем (носящим гордое имя DLL). Бредут до первой колючки, которая выкалывает и этот последний зрячий глаз коллектива. И тогда — «Здравствуйте девочки!», о которых я писал в голубятне про крах Винтукея.

Что же такое «дурная множественность» в контексте современного программирования? Предположим, я хочу, чтобы мой компьютер обладал большим количеством полезных функций, которые я постоянно нахожу во все новых и новых утилитах, кои и устанавливаю одну за другой (а заодно и описываю в «Голубятнях»). Поскольку эти утилиты — сами по себе, никак не связаны и живут обособленной жизнью, то они захламляют системный реестр, оставляют хвосты после удаления, постоянно вступают в конфликт друг с другом и с Осом, жрут все больше и больше памяти, отнимают жизненно важные системные и графические ресурсы. В какой-то момент чаша терпения переполняется, и компьютер дохнет. Выражаясь языком Бердяева: «Сексуальный акт, который есть уже результат космического дробления целостного, андрогинического человека, безысходно трагичен, болезнен, бессмыслен». Чувствуете глубину аналогии?

Для русской религиозной мысли начала XX века очень важно было не только заклеймить позором болезненную множественность, но и указать на свет в конце туннеля. Таким светом явился догматизм. (Сравните у Бердяева: «Творческий догматизм есть преодоление власти плохой бесконечности во имя вечности, рассечение дурной множественности во имя избрания единого».)

Между прочим, «догматизм» — это чудесная штука, которую все неправильно понимают. Догма — вовсе не мертвый истукан, а нечто обладающее общепризнанным авторитетом. Поэтому, говоря о задачах современного программирования, я вижу спасение его от дурной множественности исключительно в поиске авторитетных догм и присоединения к ним.

Хочу проиллюстрировать революционное применение идей Бердяева на примере двух программ. Постоянные читатели «Голубятен» помнят о конфузе, который возник в связи с английской программой ePassword Keeper. Ее создатели как раз пошли по проторенной дорожке болезненной множественности и создали собственный алгоритм шифрования данных, который наш соотечественник крякнул за полторы минуты. А что если отыскать авторитетную догму и присоединиться к ней? Общеизвестно, что догмой в бытовом шифрования является алгоритм PGP. Именно так и поступил Сергей Колчин, написавший Passwords Database (welcome.to/skolchin) — программу хранения паролей с открытым кодом (!), использующую для криптозащиты PGP.

Еще одна программа, преодолевающая дурную бесконечность за счет авторитетной догмы, — PGP-ICQ (www.samopal.com). Это элегантный плагин, который позволяет использовать Pretty Good Privacy для защиты чата в «Аське», печально знаменитой свой абсолютной ненадежностью, прозрачностью и беспомощностью перед взломщиками. И здесь мастера из компании Samopal попали в самую точку: ведь ICQ столь одиозна, что только использование безоговорочно авторитетного PGP способно успокоить пользователей, тоскующих по конфиденциальности общения.

P. S. Я тут развлекался в этой «Голубятне», так что, бога ради, не посылайте мне обличительных писем с обвинениями в надругательстве над культовым софиологом.