Глубоко личное

Мишель Фуко, этот, по выражению Светланы Табачниковой, «историк современности», четверть века назад написал книгу об истории европейской тюрьмы — «Надзирать и наказывать»...

Мишель Фуко, этот, по выражению Светланы Табачниковой, «историк современности» [1], четверть века назад написал книгу об истории европейской тюрьмы — «Надзирать и наказывать», которая за прошедшее время стала одним из основных источников представлений, позволивших пересмотреть отношение к пенитенциарным институтам и проблемам преступности и делинквентности вообще.

К сожалению, по-французски я читать не обучен, а по-английски французские книги обычно выглядят кривовато, так что я ее читал вместе со всеми около года назад, когда вышел русский перевод [2]. В третьей главе третьей части книги Фуко выделяет и описывает принцип «паноптизма». «Паноптиконом», или паноптикумом, известный гуманист XVIII в. Джереми Бентам (Jeremy Bentham) назвал конструкцию тюрьмы, приспособленную для постоянной слежки за заключенными. Для Фуко Паноптикон — прообраз не только пенитенциарных заведений, но и массы других институций: школьного класса, фабричного цеха, больничного коридора.

«„Паноптикон“ Бентама — архитектурный образ этой композиции. Принцип его нам известен: по периметру — здание в форме кольца. В центре — башня. В башне — широкие окна, выходящие на внутреннюю сторону кольца. <…>

Благодаря эффекту контражурного света из башни, стоящей прямо против света, можно наблюдать четко вырисовывающиеся фигурки пленников в камерах периферийного «кольцевого» здания. <…> Паноптическое устройство организует пространственные единицы, позволяя постоянно видеть их и немедленно распознавать. <…>

[Индивид] является объектом информации, но никогда — субъектом коммуникации. <…> Если в камерах сидят преступники, то нет опасности заговора <…> если больные — нет опасности распространения заразы; если умалишенные — нет риска взаимного насилия; если школьники, то исключено списывание <…> если рабочие — нет <…> развлечений, замедляющих работу» (сс. 292–294).

Некоторым пределом паноптизма может стать «общество-паноптикон» — «полупрозрачное общество» с выделенной позицией, из которой можно наблюдать остальные, содержащие уже не преступников или сумасшедших, но «свободных» граждан.

период первой волны интереса прессы к СОРМ в 1998 г. [3] меня больше всего поразила статья сотрудника Института философии РАН Сергея Гурко, который писал: «Прогнозы о том, что надзор станет ведущей формой доминирования в современном мире, оправдываются».[4]

Но поразила она меня не фукианской терминологией, а тем, что после этого, фактически, стоит точка. Если бы мультфильм про слоненка с мартышкой снимали в ИФРАН, он бы наверняка закончился вопросом: «А в какие игры можно играть с присмотром?». «Тезисы о Фейербахе» в этом институте, видимо, напрочь забыли.

От Ричарда Барбрука (Richard Barbrook), уже известного нашим читателям по замечательной статье «Киберкоммунизм», вошедшей в одноименную тему номера (см. «КТ» #350, мы узнаем, что ситуацию с «надзором» в Сети уже интерпретировал в терминах «паноптизма» футуролог Говард Райнгольд (Howard Rheingold) в своей знаменитой книге «Виртуальные сообщества». [5]

Для Райнгольда (в ИФРАН сроду не работавшего) «надзор» (или «слежка», surveillance) противостоит «грамотности», «образованности»:

«Мишель Фуко <…> исследовал социальные институции, посредством которых могущественные люди контролируют потенциально мятежные массы. Фуко почувствовал, что Паноптикон важен <…> будучи буквальным проектом того, как будущие тираны смогут использовать технологии надзора для захвата власти. Точно так же, как способность читать, писать и свободно общаться, дает власть народу, защищая его от власти государства, способность следить и вторгаться в частную жизнь граждан дает государству власть сбивать с толку, принуждать и контролировать (to confuse, coerce, and control) граждан. Необразованное население не может управлять собой само, но если тирану дать развитые средства надзора, он сможет контролировать даже образованное население». [6]

Внутри дискуссии о СОРМ мы привыкли обсуждать «надзор» в контексте, так сказать, бандитского модуса тирании (или, скажем мягче, несвободы). Барбрук в сегодняшней статье сосредоточен на, так сказать, воровском ее модусе (или, опять-таки скажем мягче, на защите прав посредника и инвестора в ущерб правам творца и «конечного пользователя» [читателя, зрителя и т. п.] произведения).

В этом переводе я оставляю уродливую транскрипцию «копирайт», не рискуя переводить это слово как «смежные права» [7].

з неочевидных переводческих трюков, к которым приходится прибегать при терминологической работе в области такого нового предмета, как «экономика и право», отмечу перевод media как «средства информации». «Средство массовой информации» ближе других словарных значений к смыслу, в котором употребляется media Барбруком, но фокус в том, что он переходит к рассмотрению специфически немассовых средств информации (об этом вы прочтете в окончании статьи через неделю или две) и переинтерпретирует традиционную тематику «свободы печати» и «свободы СМИ» в этих терминах.

Кстати, о медиа. Сейчас я пытаюсь справиться с потоком откликов на ряд предшествовавших публикаций, относящихся к тому же предмету. У ряда товарищей просто в голове не укладывается, как из позиции журналиста можно «наезжать» на медиа-корпорации по поводу их операций с контентом.

Медиа-отрасль широка и обильна, в ней есть масса типов контента и масса бизнес-моделей. Что касается контента, которым оперирует «Компьютерра», то он лицензируется конечным пользователям для некоммерческого использования бесплатно (www.computerra.ru), а в отношении коммерческого использования предлагается франшиза («Своя Компьютерра») на очень гибких условиях. Это, конечно, не открытый контент, но весьма близкая к нему модель. И я не вижу никакого противоречия между коммерческой активностью в области поощрения создания контента, его «паковки», распространения и т. п. и свободой контента в ее позитивном звучании.