Несложная математика на постсоветском пространстве

Архив

Разумеется, я знал, о чем мы будем говорить с хозяином этого уютного прохладного кабинета в длинном сером корпусе на Старой площади, где помещается Администрация президента России. Но когда я впервые взглянул на экран довольно архаичного компьютера, на котором работала программа расчета динамики потоков беженцев, моделирующая развитие регионального конфликта, стало не по себе. Сразу вспомнились другие экраны - телевизионные, где мы каждый день видим то, что здесь превратилось в графики, карты и таблицы.

Оказывается, на таблицы смотреть-то, пожалуй, и пострашнее. В таблицах и картах полная определенность, а значит - безысходность. Нет лазейки для подсознательного проигрывания защитного сценария, где все для них, для этих людей на телеэкране, в конце концов кончается хорошо. Жесткий, скупой интерфейс. Вводим начальные данные и получаем ответ: сколько процентов жителей вот этого теплого, приветливого побережья или вон тех немыслимой красоты гор, где ты когда-то карабкался по скалам и ледникам, не позже чем через год бросят свои дома и уйдут с детьми, со стариками - уйдут по большей части в никуда. В совсем другую, кошмарную жизнь.

Возможно, процент будет несколько меньше или несколько больше, чем предсказывает программа. Для точного прогноза нужна точная статистика. Нужно провести много экспериментов и тщательно обработать результаты. Экспериментаторов достаточно - может быть, их стало бы меньше, если бы у каждого был компьютер, а в нем - вот такая программа?.. Может, кто-нибудь купит им по компьютеру?..

Впрочем, "сравнение с экспериментом", если говорить о технической стороне дела, вряд ли можно рассматривать как критерий успешности такого рода проектов. Реальные статистические данные, по крайней мере, в тех ситуациях, о которых пойдет речь, слишком, мягко говоря, ненадежны. Поэтому, как ни парадоксально это звучит, количественные "оценки достоверности" в данном случае не очень интересны. Достаточно того, чтобы в ответе получались качественно верные результаты. А главная задача этой системы - помочь эксперту-гуманитарию (политологу, социологу) представить свои гипотезы и выводы в численной и графической форме, быстро проанализировать, к чему ведут те или иные предположения. Мне бы хотелось подчеркнуть важнейший момент: речь идет именно о работе с гуманитарным знанием при помощи компьютера. Перспектива развития этой области применения компьютеров огромна. Не случайно полки университетских книжных лавок на Западе ломятся от книг по когнитивной науке (cognitive science) и искусственному интеллекту.

Мой собеседник - Владимир Мукомель, кандидат экономических наук, советник Совета безопасности Российской Федерации.

---

Владимир, уже довольно давно вы вдвоем с математиком Михаилом Ведюшкиным создали систему для прогнозирования потоков беженцев, возникающих в различных кризисных ситуациях политического характера...

- Точнее, мы прогнозировали миграцию и ее возможные социальные последствия при этнополитических и региональных конфликтах. Как правило, эти конфликты связаны с межнациональными отношениями. В первую очередь, они ведут к возникновению потоков беженцев. Но ведь там, куда прибывают беженцы, возможны уже вторичные конфликты, в связи с тем, что интересы беженцев вступают в противоречие с интересами местного населения на рынке труда, на рынке жилья - да что говорить, ситуация понятна.Этнический состав беженцев и местного населения может не совпадать, у этих групп людей могут быть различные традиции и т. д. Поэтому мы стремились учитывать и возможность вторичных конфликтов.

Когда вы начали разработку системы?

- В 1993 году, еще до войны в Чечне. Но уже были такие крупные конфликты, как события в Таджикистане, в Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии. Все это 1992 год. Плюс Нагорный Карабах, где началось еще в 1988 году. Было ясно, что вовлеченность российских территорий в эти конфликты очень высока. Поэтому мы решили первую модель развития миграции сделать по Северному Кавказу.

На какой круг пользователей вы ориентировались?

- Мы предполагали, что пользователями будут исследователи, сотрудники различных ведомств, в первую очередь, Федеральной Миграционной службы России, а возможно, и лица, принимающие решения. При создании первой версии программы в качестве потенциальных очагов конфликтов мы рассматривали все субъекты Федерации на Северном Кавказе, а также Армению, Грузию и Азербайджан.

Давайте на каком-нибудь реалистичном примере посмотрим, как работает программа.

- Предположим, мы закладываем в модель информацию о конфликте в Абхазии. Первым делом мы задаем тип конфликта. Мы рассматривали шесть типов конфликтов: политический, этнический, вооруженный конфликт, гражданская война, межгосударственная война и погром. На практике эти типы, за исключением погрома, как правило, сменяют друг друга по мере роста напряженности. То есть политическая напряженность может перерастать в межэтническую конфронтацию, потом - в вооруженные столкновения и т. д.

Конфликт какого типа был в Абхазии?

- Вначале там был этнический конфликт. Обратите внимание, что в нашей системе имеется возможность менять множество параметров ситуации и смотреть, как это влияет на развитие событий. В частности, пользователь может редактировать степень вовлеченности в конфликт различных национальностей, живущих на данной территории. В данном случае это преимущественно абхазцы, степень вовлеченности 0,5, и грузины (0,7). Армяне (0,2), русские (0,2), украинцы (0,15) и греки (0,2) тоже были вовлечены в конфликт, но в меньшей степени. Мы сейчас задаем условные значения этих показателей, но качественно они соответствуют тому, что было на самом деле.

Эти цифры означают, что в конфликте, в той или иной форме, участвовало примерно 20 процентов русского населения Абхазии, 50 процентов абхазского и т. д.?

- Да. Теперь введем в модель конфликт в Южной Осетии, который начался раньше, но в 1992 году еще продолжался. Введем и там степень вовлеченности различных национальностей. А потом зададим такие же данные для Нагорного Карабаха. Теперь наша модель приведена в исходное состояние, в общих чертах соответствующее тому, что реально происходило в 1992-1993 годах. На экране мы видим довольно схематичную карту (рис. 1) Северного Кавказа, где обозначены регионы, в которых происходят конфликты. Теперь мы можем оценить, как будет развиваться ситуация с беженцами. Вот, на экране появилась таблица, где указано, как изменяется численность населения всех учитываемых в модели территорий. Иначе говоря, видно, куда едут беженцы различных национальностей. Поток пошел: Абхазию покидают грузины, украинцы, русские и армяне. Красные цифры - это количество людей каждой из национальностей, которые с большой вероятностью станут в течение года беженцами. Формально так можно дать прогноз на любой срок, хоть на неделю, но говорить о какой-либо достоверности есть смысл только при прогнозировании не меньше чем на год.

По каждой территории мы можем отдельно просчитать динамику численности и посмотреть, откуда и куда идут беженцы под влиянием всех конфликтов, существующих на данной стадии.

Как проверялась достоверность?

- Мы с Михаилом воспользовались данными статистики Федеральной миграционной службы - у них была квартальная отчетность. По этим данным мы калибровали модель, хотя прекрасно понимали некоторую ущербность этой статистики. Потом, с опытом, мы научились сами просто угадывать кое-какие данные, которых не было у миграционной службы! Каждый квартал мы проводили имитацию всех событий, реально происходивших за этот период, и считаем, что результаты моделирования хорошие.

Как задается характер миграции?

- Пользователь задает интересующую его территорию, первоначальную численность населения, распределение по национальностям. Далее задается мобильность каждой этнической группы, то есть вероятность того, что в результате конфликта эти люди поедут за пределы своей территории. У нас этот параметр вводился просто как экспертная оценка на основе соображений такого рода: мобильность людей, условно говоря, "коренной национальности" (это очень опасный, очень скользкий термин, но для краткости позвольте его здесь использовать) обычно ниже, чем у других жителей этой территории, которым есть, куда ехать. Возьмем войну в Чечне. Чеченцы в подавляющем большинстве не переезжали на территорию соседних субъектов Федерации, спасаясь от бомбардировок на территории самой Чечни. В то же время русские, например,Чечню покидали .

Но мобильность определяется не только этой усредненной вероятностью. Самое главное - кривые (рис. 2), которые показывают изменение мобильности во времени в зависимости от типа конфликта. Эти кривые - тоже параметры модели, и пользователь может их редактировать.

Изначально программа предлагает некие усредненные, типичные кривые?

- Да, используются графики, построенные на основе анализа истории таких конфликтов. Вот, например, график для политического конфликта. Обычно в этой ситуации сравнительно небольшая часть населения начинает "вяло" покидать территорию. В случае этнического конфликта миграция более активная. При вооруженных действиях сразу начинается относительно быстрый отток, а потом он спадает; этот график близок к логнормальному распределению. А вот эти кривые - война, гражданская и межгосударственная. Этот сценарий в Нагорном Карабахе реализовался - там на определенной стадии использовалась вся военная мощь и Армении, и Азербайджана. И особый тип конфликта - это погром. В этом случае население одной из национальностей сразу и практически полностью уезжает. Остаются лишь какие-то незначительные группы - пожилые люди, которые не могут уехать, смешанные семьи. Смотрите, после погромов в Сумгаите и Баку прошло уже столько лет, потери, в абсолютном выражении, там были сравнительно небольшие, но это был такой силы психологический стресс, и он так тесно связан с пониманием того, что больше жить в этом обществе невозможно, что уехавшие практически никогда не возвращаются. Хотя даже сейчас есть небольшое количество армян в Азербайджане и азербайджанцев в Армении, но это на два порядка меньше, чем было до конфликта.

Есть еще какие-нибудь изменяемые параметры?

- Да, можно еще варьировать степень локализации конфликта. Это процент территории, на которой идут вооруженные столкновения, очень важный фактор развития конфликта. Если территория маленькая, то больше шансов на то, что конфликт будет спадать. Возьмем, к примеру, вооруженные столкновения в Таджикистане, в Душанбе, в 1990 году, если мне не изменяет память. Все началось со слухов о том, что беженцам-армянам будут выделять жилье. А там всего-то было три или четыре десятка этих беженцев. Но демонстрацию протеста устроили такую, что ущерб был миллиона на три по тогдашним ценам! На улицах началась стрельба, были жертвы... Это к вопросу о вторичных конфликтах.

Спрашивается, как же в такой ситуации можно прогнозировать? Ни с того ни с сего кто-то запустил какой-то слух, и все сразу радикально изменилось...

- Нет, как правило, для политических и региональных конфликтов одного слуха недостаточно. Ведь эти беспорядки не выросли в длительный конфликт. Для длительных конфликтов должна быть какая-то основа. Народ должен быть уже готов браться за оружие. Если, скажем, взять сегодняшнюю ситуацию в Карачаево-Черкесии, то там эти предпосылки есть. И может произойти все, что угодно. Весной, до выборов, ничего этого не было, а сейчас ситуация напряженная, и сейчас общество там расколото уже по национальному признаку, а не по тому, кто за кого голосовал на выборах. Для возникновения конфликта главное - идеология. А в данном случае она есть. Давно заложена.

Ну уж с чем, с чем, а с идеологией на "постсоветском пространстве" полный порядок.

- В общем, да. Но, к великому счастью, в столкновениях в Душанбе, о которых я сказал, никакой идеологии не было. А в конечном счете, из-за того, что три-четыре десятка людей будут жить чуть лучше, никто не станет всерьез воевать. Поэтому был только стихийный, кратковременный бунт. Но давайте вернемся к нашей системе. Я хотел бы продемонстрировать, как она учитывает изменения в характере конфликтов. Предположим, что конфликт в Абхазии со временем превратился из этнического в вооруженный. В Южной Осетии тоже задаем вооруженный конфликт. В Нагорном Карабахе, как я уже говорил, - война. И ко всему этому добавляется новый конфликт - политическая напряженность в Чечне. Ведь в Чечне был, по крайней мере на ранней стадии, не национальный, а в основном политический конфликт, который начал активно развиваться в процессе введения в республике института президентства. В него были вовлечены главным образом чеченцы, в меньшей степени - русские. Так вот, давайте сделаем шаг по нашей модели в этих, новых условиях.

Да, по цифрам сразу видно, что ситуация резко изменилась.

- Во-первых, появились потоки беженцев из Чечни. Во-вторых, другие потоки изменили направление. Дело в том, что с возникновением конфликта в Чечне ее притягательность как территории, куда можно уехать, резко упала. Возник своего рода "отталкивающий потенциал". Не менее важный фактор, влияющий на притягательность территории, - близость национального состава, об этом мы уже говорили. Вот на основе всех этих факторов и вычисляются оценки: сколько людей какой национальности может переместиться на те или иные территории. Я хочу заметить, что никакой сложной математики в этих расчетах нет. Сложные математические модели бессмысленно использовать, так как для их калибровки нужна подробная статистика. А такой статистики не существует. Поэтому мы добивались лишь того, чтобы наша программа корректно отрабатывала некоторые гипотезы, которые в нее закладывались.

В главном меню промелькнул раздел "Чечня"...

- В 1993 году, когда напряженность в Чечне стала быстро нарастать, мы сделали отдельную модель по Чечне. Дело в том, что когда, позднее, началась война, стало бессмысленно моделировать эту территорию как единое целое - было необходимо отдельно учитывать ситуацию в каждой местности.

Проводились расчеты по этой модели?

- Проводились тестовые расчеты. Но реальных данных просто не было. Не было четкой информации, что же там происходит! Например, чтобы задать параметры локализации конфликта, надо точно знать, когда и какие районы бомбят.

Даже в Совете безопасности, не было таких данных?!

- Я тогда работал не в Совете безопасности, а в Аналитическом центре при Президенте РФ, но дело не в этом. Очень серьезная проблема получения информации связана с взаимодействием ведомств. Скажем, Федеральная миграционная служба фиксировала потоки беженцев, но... по их данным, если мне не изменяет память, где-то на ноябрь 1996 года, выходило, что в Чечне вообще почти никого не осталось! Они зарегистрировали порядка 650 тысяч беженцев. Из них в России оказалось сто с чем-то тысяч, а остальных они как-то фиксировали в Чечне. Ясно, что это можно было делать только на территориях, контролируемых федеральными войсками. То есть ущербность такой статистики ясна. А кроме того, можно ли вообще верить ведомственной статистике? У любого ведомства есть свои интересы, а проверка данных возможна, но иногда только через длительное время.Модель миграции делалась специально для Аналитического центра?

- Нет. Эта работа делалась на энтузиазме.

Другими словами, она не была "востребована"?

- Востребованность появилась примерно в 1995 году, и тогда мной и программистом Дмитрием Араповым была сделана, на тех же идеях, система для моделирования миграции на всей территории пост-СССР. Заказчиком был Ситуационный центр Президента, куда мы и передали программу и всю документацию к ней. Что с ней дальше происходило, я не знаю. Могу показать, как она работает на некотором демонстрационном варианте исходных данных. Вот, вы видите, что вся территория разбита на регионы, цветами выделены те из них, где имеет место тот или иной конфликт. В данном случае это Крым, Калининградская область, Саратовская область, ну и еще несколько регионов в Средней Азии (рис.3).

Как-то жутковато все это выглядит.

- Слава Богу, это только тестовые данные, но в то время они имели определенное отношение к реальности. В частности, Саратовская область здесь фигурирует потому, что тогда там была очень острая ситуация вокруг проблемы восстановления Республики немцев Поволжья. Так вот, задав этот сценарий, мы можем провести расчет динамики миграции по тем же принципам, что в модели Северного Кавказа. Только здесь будут учтены все регионы бывшего СССР.

А способны ли такие системы работать на предотвращение конфликтов? Что, если ввести данные, нажать кнопку и показать каким-нибудь там... активистам на местах: вот, смотрите, что тут у вас будет через год!

- Я не уверен, что политика можно сдержать, если показать ему возможные последствия его действий. Впрочем, может быть, действительно стоит такие вещи показывать по телевизору, когда ситуация уж очень обостряется - как сейчас в Карачаево-Черкесии. Вместо того, чтобы говорить: люди, одумайтесь, что вы делаете...

...показать, как растет вот этот сектор на диаграмме, - вдруг подействует? И еще вопрос в связи с этим: есть какие-нибудь методы оценки того, как растет вероятность возникновения конфликта? Чтобы при случае сказать населению: если ваши лидеры будут сейчас требовать, к примеру, внеочередных выборов, то вероятность вооруженного конфликта вырастет на 50 процентов?

- Ох, думаю, что такого прогноза даже Господь Бог не может сделать. Мне, кстати, Денис Драгунский рассказал замечательный анекдот: Эйнштейн попадает на тот свет и получает аудиенцию у Бога. Тот его спрашивает: "Что вас интересует?" Эйнштейн ему говорит: "Напишите мне Формулу Единого Поля". Бог подходит к доске и пишет. Эйнштейн говорит: "Простите, но здесь же ошибка". Бог отвечает: "Да, я знаю..."