Диджикрах?

Архив

Часто такие системы предусматривают идентификацию пользователя/клиента и автоматическое сохранение информации организацией, с которой он имеет дело. Организация может собирать персональную информацию в интересах более четкой отработки своей бизнес-логики, в интересах защиты собственной безопасности или даже в интересах лучшего обслуживания своего клиента.

Однако за дальнейшей судьбой и использованием накопленных массивов персональных данных уследить бывает сложно. Организация или ее сотрудник может злоупотребить доверием клиента в корыстных целях, информация может попасть в руки мошенников или бандитов, наконец, готовые и автоматически пополняемые досье на граждан - желанная добыча для спецслужб.

Чом обнаружил, что в большинстве случаев "физическая" идентификация не является обязательной в бизнес-логике организации или даже в логике функционирования государственных структур. Библиотекарю не обязательно знать ваше имя; ему нужно лишь убедиться в том, что вы имеете право на пользование фондом. Банкиру не обязательно знать, с каким брокером вы работаете; ему лишь нужно иметь гарантии покрытия ваших текущих расходов депозитом. Дорожной службе нужно подтверждение того, что ваши права действительны, а не ваша фамилия...

При "физических" взаимодействиях такую технологию, - Чом назвал ее "безопасностью без идентификации", - легко реализовать посредством документов на предъявителя (не именных), закрепляющих определенные права. Разовый или месячный проездной билет дает право проезда, но не несет имени. Купон, опубликованный в газете, дает право на скидку любому предъявителю. Наконец, купюра или монета концентрирует в себе "право на покупку", которое можно реализовать вполне анонимно.

Документы на предъявителя по-английски называются bearer certificates или bearer credentials, что можно перевести еще и как "носимые (с собой) документы". В этом их отличие от записей в базах данных, которые тоже могут фиксировать определенные права, но не находятся под контролем тех, кому эти права принадлежат.

Взлет и падение

До конца восьмидесятых годов документы "на предъявителя" могли быть только физическими, а электронные "документы" (записи в базах данных) могли быть только именными. Конечно, благодаря изобретению в середине семидесятых технологии "цифровой подписи" организации могли выдавать цифровые "документы" на руки, однако цифровая (то есть совершенно копируемая) их природа требовала наладить какой-либо централизованный учет каждого выпуска документов с тем, чтобы избежать "повторной траты" их - проблемы, немыслимой в обращении документов бумажных. Централизованный учет же "сметает" напрочь всякую анонимность и приватность.

Шаума/Чома - человека европейской и американской культур (он голландец с американским гражданством) - особенно волновала приватность финансовая, сильно пострадавшая в результате массированного внедрения компьютерных систем безналичных расчетов и телекоммуникаций в банковскую деятельность, а также охвата безналичными расчетами мелкого бизнеса и частных лиц.

Деятельность "кредитных бюро" (изначально направленная на защиту активов финансовых институтов), учащающиеся случаи принуждения банкиров к сотрудничеству с полицией (включая формы "сотрудничества" - по сути, сговора, - противоречащие столь фундаментальному правовому принципу, как презумпция невиновности), распространение именных электронных расчетных средств (таких, как кредитные и дебетовые карты) привели к тому, что понятие банковской тайны во многих странах стало звучать издевательски. А ведь в денежно ориентированном обществе доступ к исчерпывающему "финансовому профилю" лица уже означает получение значительной части "досье" на него.

После нескольких лет напряженной исследовательской работы в CWI (Центр математики и информатики в Нидерландах) Чом, возглавлявший там отдел криптологических исследований, разрабатывает технологию, казавшуюся невероятной: полную "эмуляцию" обращения документов на предъявителя в цифровой среде. Это удалось с помощью запатентованного им криптографического приема "подпись вслепую" (blind signature), позволяющего "центру" обращения подписывать цифровые документы, не видя их содержимого.

В начале девяностых основанная им фирма DigiCash b. v. последовательно реализовала концепцию "безопасности без идентификации" в специализированной платежной системе DyniCash (бесконтактная оплата проезда по платным автострадам) и в смарт-карточных технологиях (проект CAFЙ, поддержанный грантом Евросоюза, - единственная, насколько нам известно, реально запущенная система работает в брюссельском офисе Еврокомиссии). И DyniCash, и CAFЙ позволяют пользователю приватно (анонимно) расплачиваться с помощью цифровых документов, подписанных системой "вслепую". В DigiCash назвали этот принцип "цифровой наличностью".

На базе CAFЙ был развернут целый ряд новых проектов ЕС; DyniCash (разработанную первоначально для Министерства транспорта Нидерландов, но так и не внедренную на родине) начали покупать американские операторы транспортных сетей, однако в DigiCash посчитали, что "убойное" приложение для "цифровой наличности" - коммерция в Internet. К середине девяностых команда разработчиков концентрирует свои усилия на TCP/IP-приложениях и в 1994 году запускает пилотный проект системы, названной ecash, с "игрушечной" "цифровой наличностью". Игрушка идет нарасхват - в ecash играет все криптографическое сообщество, система получает отличную прессу. Годичный тест не вызывает серьезных нареканий к концептуальной основе; компания совершенствует эргономику продукта и открывает американское дочернее предприятие DigiCash, Inc. для маркетинга продукта за океаном.

В 1995 году запускается первый "реальный" проект с ecash - опробовать пионерскую технологию решает американский Mark Twain Bank. За этим на протяжении трех лет следует еще восемь сделок о лицензировании технологии с крупнейшими европейскими банками, австралийским банком, влиятельным финским провайдером Internet, японской корпорацией и, наконец, - верх признания - c консервативным швейцарским банком Crйdit Suisse.

И вот "голландское чудо", которое, казалось бы, имело все шансы встать в ряд с наиболее удачливыми Internet-компаниями, поднявшимися на гребне волны интереса к Сети и электронной коммерции, неожиданно проваливается в полный ступор.

Хеттинга в нижепубликуемой статье упоминает эпизод с разрывом контракта между Mark Twain Bank и одним канадским поставщиком визуальной продукции, которая показалась по миссурийским стандартам "порнографической" (по отзывам немиссурийских посетителей, эротическая продукция, представленная на сайте, была невиннее "Плэйбоя"). Мы, в отличие от Хеттинги, полагаем, что фатальным был не факт отказа MTB от сотрудничества с тем или иным клиентом (на что банк, понятно, имеет полное право), а нежелание руководства DigiCash и лично Чома хоть как-то прокомментировать действительно проблемную ситуацию, при которой единственный на тот момент работающий провайдер услуг ecash смог диктовать сомнительные моральные нормы небольшой американской общины пользователям во всем мире.

Энтузиасты "цифровой наличности", которые могли бы сработать как "евангелисты", разнося по миру благую весть о том, что цифровые технологии способны не только разрушать, но и восстанавливать финансовую приватность, отвернулись от компании и стали экспериментировать с альтернативными системами. (Забегая вперед, следует сказать, что ни одна из них пока не смогла вырваться за пределы "патентного зонтика" Чома и не может быть запущена индустриально; на патентную чистоту претендует лишь российская PayCash - www.paycash.ru.)

В то же время компания (первоначально финансировавшаяся самим Чомом, вложившим в дело несколько миллионов долларов семейного капитала) никак не может определить условия, на которых она согласна принять инвестиции. Один из бывших сотрудников Чома в статье "Как DigiCash потеряла все" ("Hoe DigiCash alles verknalde"), опубликованной анонимно в январе этого года в голландском журнале "Next!" (см. www.nextmagazine.nl/ecash.htm), перечисляет с десяток потенциальных инвесторов, которые готовы были принести в компанию сотни миллионов. По утверждению автора, все сделки были сорваны из-за "легендарной подозрительности" Чома.

Руководивший финансами компании до августа 1996 года Рэймонд Стофберг (Raymond Stofberg; теперь владелец EURO RSSG Interactive) называет целый ряд ситуаций - с такими инвесторами, как Henderson Investment Management, ING Investment Management, и с такими перспективными партнерами, как Visa International, - в которых Чом, по его словам, отказывался от сделки в последнюю минуту.

По утверждению вышеупомянутого анонимного автора, не сошлись они в цене ни с Биллом Гейтсом (Bill Gates), который, увидев ecash в действии, хотел, говорят, купить лицензию для снабжения копией "кошелька" каждого продаваемого экземпляра Windows, ни с Netscape Communications.

Не известно, видят ли авторы этих высказываний ситуацию с той же точки зрения, что и сам Чом, заявивший в 1996 году в одном из интервью, что "разница между плохой системой электронных расчетов и хорошей системой цифровой наличности означает разницу между диктатурой и подлинной демократией".

Не ясно только, как наилучшая система может спасти мир, от диктатуры или чего угодно, не будучи реализованной и распространенной. Как бы то ни было, похоже, что в конце 1996 года коллегам удалось уговорить Чома отойти в тень.

В начале 1997 года компании удалось получить внешнее финансирование. Его предоставили голландская компания Gilde Investment, известный американский энтузиаст Internet и электронной коммерции Никлас Негропонте (Nicholas Negroponte) и Давид Маркар (David Marquardt) из August Capital. Новые инвесторы привели с собой и нового менеджера, Майкла Нэша (Michael Nash), работавшего ранее в Visa.

По отзывам сотрудников, Нэш попытался воспроизвести в маленькой фирме-стартапе дух и атмосферу большой корпорации и раздробил разработку между голландским и американским офисом, полностью сосредоточившись на авангардной ecash и забросив продукты, которые приносили небольшую, но - прибыль: маски для смарт-карт и платежные транспортные системы. В то же время ему, несомненно, удалось поднять имидж компании в Силиконовой Долине, собрав представительный совет директоров.

Результатом стала подготовленная сделка с Citibank, которая, к сожалению, так и не состоялась, скорее всего, не по вине Нэша. В августе 1998 года он был уволен, и на его место пригласили Скотта Лофтеснесса (Scott Loftesness). Увы, свои способности в public relations ему удается проявлять лишь в переговорах с потенциальными покупателями проходящей процедуру "реорганизации" (фактически, банкротства) DigiCash.

В чем "прокол"?

Как можно судить по взятому Йенсом-Инго Бродессером у обычно труднодоступного д-ра Чома интервью, он сам не готов однозначно ответить на вопрос о причине бизнес-провала своего начинания. Вполне допускаем, что "изнутри" бизнеса (а бизнес DigiCash, напомним, это продажа технологии эмиссии и обращения цифровой наличности банкам, по преимуществу: из девяти лицензий на ecash семь проданы банкам, одна - финскому "тандему" из банка и провайдера и только одна - японской небанковской компании) их увидеть очень трудно. Приходится вычислять эти причины, глядя со стороны.

Мы полагаем достаточно наивными "личностные" объяснения неудачи проекта: мол, дело в "жадности" команды разработчиков и лично д-ра Чома, не пожелавших урезать свои требования, хотя спрос на технологию оказался далеко не таким высоким, как ожидалось. За время существования DigiCash b. v./DigiCash, Inc. функции первого лица, ответственного за продажи, исполняли по крайней мере четыре человека, включая Скотта Лофтеснесса, которого никто не назовет неопытным или нереалистично мыслящим менеджером.

Немногим лучше оказывается и теория "заговора", согласно которой банковская система как институт увидела в цифровой наличности угрозу существующим технологиям и "дружно проигнорировала" технологическую альтернативу.

Такое было возможно разве что в семидесятых годах в Америке или чуть позже в Европе, но ведь с тех пор по обе стороны Атлантики произошли кардинальные изменения, направленные на дерегулирование и повышение конкурентности банковского сектора (в Европейском Сообществе/Союзе - связанные с валютной интеграцией Европы и устранением межнациональных барьеров на пути развития отрасли финансовых услуг, превратившего союзную Европу в потенциально самый большой в мире рынок потребительского финансового сервиса).

Если посмотреть, допустим, на темпы внедрения таких технологически новых услуг, как Web-обслуживание, то банки отнюдь не выглядят сильно отстающей отраслью.

Вряд ли мотивированы и поиски "политической" подоплеки. Да, существуют противники финансовой приватности, точно так же, как существуют противники всех прочих гражданских прав и свобод, включая права на нефинансовую приватную коммуникацию. Да, их позиции сильны во многих странах, и периодически они пытаются консолидироваться. Но рубеж противостояния между либералами и тоталитаристами проходит несколько в другом месте. Пока существуют наличные деньги, технологии и правила работы с ними вполне могут использоваться как прецедент и прототип организации эмиссии и обращения "цифровой наличности".

Тем не менее, если убрать из гипотезы о банковском сопротивлении параноидальную составляющую, вполне можно придти к реалистичному предположению, что структура банкинга не вполне подходит для эмиссии "цифровой наличности".

Однако из этого можно сделать вывод, что "цифровую наличность" не стоит рассматривать как "деньги", по крайней мере, в том смысле, который вкладывают в это слово банкиры.

Денег нет?

"Цифровая наличность" интересна не только сама по себе (как радикальная технологическая инновация, влекущая неочевидные социальные последствия), но и как повод под новым углом взглянуть на "традиционные" денежные системы.

Организатору банковских расчетных безналичных систем свойственно видеть мир финансов иерархически: мелкие "розничные" денежные потоки подвергаются учету и клирингу в межбанковских "оптовых" расчетных структурах, и все эти задолженности восходят к - и разрешаются в - некоей сущности Деньги. Земля стоит на трех слонах, слоны - на черепахе, а задавать вопрос, на чем стоит черепаха, в практической плоскости так даже и неприлично. Чем "обеспечены" Деньги?

Участнику нормальных деловых транзакций заимствовать такую точку зрения вовсе не обязательно (по крайней мере, когда он не лишен возможности работать со своими и чужими задолженностями вне иерархических систем). Для него мир финансов выглядит скорее как мир классической физики: существуют некоторые универсальные силы (рациональность участников отношений, хозяйственная необходимость различных инструментов работы с задолженностями и т. п.), которые удерживают различные типы задолженностей вместе - и система держится за счет "физической" динамики этих сил, а не за счет успокоенности в "метафизической" иерархии. Висит "в пустом пространстве".

Для "банкира" (мы имеем в виду "идеального" организатора расчетных систем, а не живых людей, которые могут обладать весьма различными интеллектуальными навыками) ситуация, когда "черепаха" - "средство окончательного и полного погашения задолженности" - снимается с якоря и уплывает, - равносильна катастрофе, ломающей не только жизненный уклад и бытовой комфорт, но и картину мира (что бывает гораздо больнее). Обычные люди - бизнесмены, наемные работники, потребители, наконец, - в такой ситуации (например, при гиперинфляции или "параличе" расчетной системы) страдают, но, как показывает, в частности, отечественный опыт последнего десятилетия, умудряются выживать и даже находить рациональные модели деятельности.

Все дело в том, что "деньги" не обязательно писать с большой буквы. Если встать на эту точку зрения, деньги станут "всего лишь" одним из активов, точнее, одним из видов инструмента, представляющего активы в портфеле собственника. Видов - поскольку в одном и том же портфеле могут присутствовать различные национальные валюты. Возможно, даже если у вас нет своего "портфеля" и вы не считаете себя "инвестором", в вашем кошельке присутствуют сейчас, допустим, американские доллары и рубли.

Это так? Тогда у вас уже есть опыт жизни в мире, где "денег нет" в смысле присутствия некоей "последней инстанции", позволяющей определить меру богатства. Кошелек, в котором вчера лежало 100 долларов и 100 рублей, сегодня стал "толще" или "тоньше" в зависимости от того, в чем измерять эту самую толщину (за время написания этой статьи отношение доллара к рублю изменилось на 4%).

И эта относительность не лежит только в сфере условной "бухгалтерской" семиотики, она есть факт "реальной" хозяйственной жизни даже на потребительском уровне. Вы действительно сможете купить на эти деньги (конвертировав всю сумму) больше или меньше (в натуральном выражении) товаров, в зависимости от того, в рублях или в "у. е." нарисованы ценники в магазине.

Разумеется, и как "всего лишь" инструмент "деньги" (а лучше говорить: "валюта", или даже "валюты") продолжают нести отпечаток своей "особости", однако эта "особость" с такой точки зрения выглядит скорее редукцией, упрощением и вырождением достаточно богатого понятия "инструмента".

Когда финансист (профессиональный оператор или частный инвестор) говорит об "инструменте", он подразумевает некоторую совокупность ("пучок") прав, которые этот инструмент а) замещает и б) позволяет реализовать.

"Замещение" существенно в том смысле, что обмен (торг) правами в инструментальной форме связан с меньшими издержками, нежели, так сказать, в форме натуральной (а что является "натуральной" формой для такой неосязаемой сущности, как "права"? - тоже непростой вопрос).

"Реализация" существенна в том смысле, что правами, закрепленными в инструментах, можно воспользоваться. Например, принять участие в управлении бизнесом. Если права не реализуются или их реализация остается под серьезным вопросом, инструментальный рынок (рынок ценных бумаг) превращается в своего рода игру в ограниченном промежутке времени и с нулевой (если не отрицательной) суммой.

В истории национальных денежных систем было всякое, в том числе и времена, когда национальные твердые валюты обращались как инструмент, фиксирующий право на получение золотого эквивалента (эквивалента в универсальной мировой "металлической" валюте) его номинала.

Если говорить о новейшей монетарной истории, то мы еще застали остатки базирующейся на золоте бреттонвудской системы (1944-1971), при которой твердые валюты (валюты стран, вошедших в Бреттонвудское соглашение) "обеспечивались" золотом косвенно - через конвертируемость американского доллара по требованию центральных банков этих стран.

С отказом администрации Никсона-Шульца от обязательств по конвертируемости доллара "твердые" валюты оказались держащимися буквально "на честном слове", в каковом режиме и функционируют с переменным успехом без малого тридцать лет. (Валютная интеграция в рамках Евросоюза и ее перспективы - совсем отдельная история.)

Не опирающиеся в отсутствие золота ни на что, валюты ("деньги") превратились в своего рода "нуль-инструменты", не фиксирующие никаких прав своих держателей, кроме, быть может, права обменять один банковский билет на точно такой же другой.

Конечно, держатели валют подразумевают, что с большой вероятностью национальные банки-эмитенты будут выполнять определенные обязательства (например, по удержанию курса "своей" валюты по отношению к другим) или, что то же самое, что риск неисполнения ими своих обязательств относительно мал.

Более того, финансовые рынки выработали целый кортеж инструментов, специально предназначенных для рыночной оценки и перераспределения таких рисков: фьючерсы, валютные опционы, свопы. Именно поэтому "нуль-инструменты" и работают, а вовсе не оттого, что причастны некоей мистической силе государства, способной придавать объективную ценность клочкам бумаги.

Однако это именно "страховка" (перераспределение риска), а не механизм принуждения к исполнению обязательств или наказания за их неисполнение. "Суверенный дефолт" - отказ государственных институтов от исполнения своих обязательств - на то и суверенный, что "государство" крайне трудно посадить в долговую яму, описать имущество (даже если оно есть) или передать под опеку как недееспособное лицо. Так же, как немыслимо вчинить частный гражданский иск суверенному монарху.

Если внешние (зарубежные) инвесторы и могут начать процедуру банкротства того или иного государства, то внутренним только и остается надеяться на вышеупомянутое "честное слово". Честность которого может, впрочем, оцениваться весьма по-разному в зависимости от того, о каком именно государстве идет речь.

На самом деле, существуют проекты (и даже опыт их реализации) такого разделения функций в управлении государственными финансами, при котором часть функций (аудит, сохранение резервов и т. п.) выводится из-под суверенитета (зависимости от) государства, прежде всего, это архитектура денежной системы, известная как "валютная палата" (currency board).

То, что для государственных эмитентов - экзотика, то для частных - на нормальных рынках - обычная практика. В частности, при эмиссии частных инструментов - акций и облигаций компаний - функции собственно эмиссии (выпуска) инструмента и подписки на него (underwriting, первичное размещение) принято "разносить" по разным институтам: собственно эмитенту и "андеррайтеру" (подписчику), в функции которого обычно выступает инвестиционный банк.

В поисках продолжения

Бостонский аналитик Роберт Хеттинга начал обсуждать бизнес-модели для эмиссии "цифровой наличности" около пяти лет назад. Постепенно им (при участии многих оппонентов) был выработан определенный подход, текущая версия которого фиксируется в статье, первая часть очередной версии которой предлагается сегодня вашему вниманию. В оригинале статья называется "Маркетинговая модель подписки на цифровые предъявительские инструменты" ("A Market Model for Digital Bearer Instrument Underwriting"), но мы не удержались от того, чтобы спародировать в названии перевода ("Подписка на акции приватности") название известной книги Джорджа Сороса "Подписка на акции демократии".

В ходе многолетней дискуссии Роберт пришел к тому, чтобы ввести в модель "подписчика" (андеррайтера), что является не слишком традиционным для эмиссии, чисто расчетных (с редуцированной или ограниченной кредитной функцией) инструментов: обеспеченных чеков (в том числе, дорожных), расчетных и кредитных карт разных мастей и т. п.

Возможно, не менее важным является то, что он отказался от использования термина "цифровая (электронная) наличность" в пользу "цифрового предъявительского инструмента" (digital bearer instrument) или "цифрового предъявительского сертификата" (digital bearer certificate), чем открыл дорогу для обсуждения других (неденежных) цифровых предъявительских инструментов.

Несмотря на то, что технология "подписи вслепую", изобретенная Чомом и реализованная DigiCash в продукте ecash, представляет очень хорошую основу для реализации "цифровых предъявительских инструментов", бизнес-логика, презентируемая Хеттингой, почти совершенно абстрагируется от этой конкретной технологии.

Очень важным мне кажется то, что Хеттинга готов отвечать за свои слова и попытаться реализовать этот проект. 24 марта сего года он разослал по весьма представительному списку Бостонского общества цифровой коммерции сообщение, в котором, в частности, заявил:

"Нет, это не первоапрельская шутка; я действительно собираюсь это сделать.

Через пять лет после того, как я узнал о технологии стойкой криптографии и расчетов предъявительскими цифровыми инструментами в Internet, через четыре года после основания Общества цифровой коммерции Бостона, продвигающего их на рынок, через три года после того, как я запустил первую профессиональную конференцию, посвященную технологии финансовой криптографии, и после года (почти день в день), целиком занятого продвижением идеи цифровых расчетов предъявительскими инструментами, на недавней конференции "Финансовая криптография" в Ангилье я решил, что предварительный этап закончен и что пора этим пяти годам завершиться тем событием, которым, рано или поздно, как я был уверен (хоть и не думал, что так рано), они и должны были завершиться.

Вместе с теми, кто участвует в этих трех дискуссионных группах (и некоторых других), мы открыли в Internet новый рынок, мы проделали массу технологических и бизнес-исследований, отраженных на конференциях "Финансовая криптография", и, наконец, настало время собирать под это деньги. Настало время создать небанковскую финансовую корпорацию для подписки на цифровые инструменты на предъявителя в Internet. Достаточно забавно, но я назвал ее Корпорацией подписки на предъявительские Internet-инструменты (Internet Bearer Underwriting Corporation).

В качестве первого продукта Корпорации я надеюсь осуществлять подписку на микроналичность, обращающуюся по протоколу Ривеста и Шамира, на сумму 30 млрд. долларов в год к концу пятого года работы корпорации".

А что же DigiCash? После более чем двух лет отсутствия новых разработок собственно код, которым располагает компания, не представляется особо ценным. Ключевой актив проходящей в настоящее время процедуру банкротства компании - патенты, полученные Чомом на аппарат "подписи вслепую". Впрочем, если оценки Хеттинги верны, возможно, что судьба финансовой приватности в мире не висит на волоске этого пакета патентов.

Кому он достанется, и пойдет ли новый владелец по пути разворачивания полной структуры эмиссии и обращения цифровых предъявительских инструментов - пока открытый вопрос. Так же, как и вопрос о судьбе модели Хеттинги.