Цветы времени

Перевод Татьяны Шинкарь

Под вечер, когда тень портика упала на террасу, граф Аксель покинул библиотеку и по широкой лестнице спустился в сад. Высокий, с надменно вскинутой головой, он был облачен в черный бархатный сюртук, под бородкой а-ля Георг Пятый тускло блеснула золотая булавка галстука, рука, затянутая в белую перчатку, напряженно сжимала трость. Сдержанный и невозмутимый, он прислушался к звукам клавесина, доносившимся из музыкальной гостиной. Его взгляд, казалось, не выражавший никаких эмоций, упал на клумбу. Жена играла Моцарта, и от чистых, как свежий ветерок, звуков трепетали хрустальные лепестки цветов.

Обширный парк полого спускался к маленькому озеру, и перекинутый через него белоснежный мостик вел к стройной ротонде на другом берегу. Граф Аксель никогда не углублялся в парк далее озера.

Цветы росли у края террасы, в тени каменной стены, окружавшей поместье. С террасы были видны широкие холмистые просторы, волнами уходящие за горизонт. Равнина, окружавшая со всех сторон поместье, своей унылой обнаженностью еще больше подчеркивала благородное одиночество прекрасной виллы в стиле архитектуры позднего Возрождения. Здесь, в саду, воздух был светел и согрет солнцем, там, за стеной, все было серым, угрюмым и чужим.

У графа Акселя вошло уже в привычку перед вечерней прогулкой в саду взглянуть с высоты террасы на тот далекий и самый высокий холм на горизонте, который на закате был похож на освещенную сцену. Нежные пальцы жены легко касались клавиш, и, слушая звуки моцартовского рондо, он пристально всматривался в линию горизонта, за которой уже угадывалось движение первых колонн несметной армии, в любую минуту готовой появиться на гребне холма. Вот уже различима движущаяся сплошная линия, но если хорошенько вглядеться, она не кажется единой, а распадается на множество ломаных линий, как в пейзажах Гойи, и постепенно превращается в беспорядочное скопище людей - мужчин, женщин, солдат в истлевших мундирах. Людская масса стекает по склону, сгибаясь под тяжестью клади, толкая перед собой тяжело груженые повозки, увязающие в зыбучих песках. Видно, как кто-то уже отделился и бредет в одиночку, но вся эта армия людей движется, как единое целое, размеренно, не замедляя и не убыстряя шаг. Закатное солнце золотит согбенные спины идущих.

Толпа еще далеко, но граф, холодно и настороженно следивший за ее приближением, успевает заметить, как продвинулся ее авангард. Когда закат стал заметно гаснуть и толпа идущих достигла вершины второго холма, граф Аксель спустился в сад и направился к клумбе.

На высоких стройных, похожих на стеклянные трубки стеблях кое-где сохранилась листва. Некогда прозрачные и полные живительных соков листья, теперь тронутые морозцем тлена, напоминали окаменелости. Каждый из еще живых стеблей был увенчан Цветком Времени, похожим на сверкающий кубок с матовым дном. В его глубине хранилась хрустальная сердцевина, сердце цветка. Искрящееся многоцветье клумбы, казалось, вобрало в себя последний свет и движение уходящего дня. Покачиваясь на высоких стеблях, цветы прочерчивали темнеющий воздух радужными всполохами, словно возвращали вечеру частицу отнятых у него дневных красок.

Увы, цветущих стеблей становилось все меньше. Граф Аксель с надеждой осмотрел каждый в поисках новых бутонов. Наконец, выбрав один из самых крупных, он, сняв перчатки, сильными пальцами надломил стебель у самого основания чашечки.

Пока он поднимался на террасу, хрустальный цветок в его руке вспыхнул, как зажженный светильник, и стал медленно таять. Вспышка света была столь яркой, что, казалось, всколыхнула вечерний воздух, сместились пропорции, время и место. Патина веков исчезла, и прекрасная в палладианском стиле* вилла засверкала первозданной белизной.

Граф бросил взгляд поверх стены сада. На горизонте догорал закат. Грозная армия, проделавшая почти четверть своего пути, медленно отступала, столь же размеренно и неторопливо совершая свой обратный путь.

Цветок в ладони уменьшился до размеров стеклянного наперстка, лепестки все туже смыкались вокруг тающей сердцевины, и вот прощальная неяркая искорка света возвестила о конце - на ладони, холодя кожу, осталась капелька росы.

Сгущались сумерки, и длинные вечерние тени легли на холмы. Небо и горизонт стали неразличимы. Умолкли звуки клавесина. Застыли стеклянные стебли цветов. Граф Аксель хотел было сосчитать, сколько их еще осталось, но шорох тяжелого парчового платья заставил его обернуться.

- Какой чудесный вечер, Аксель! - взволнованно воскликнула графиня, словно благодарила мужа за этот подарок, за причудливую резную тень на траве и прозрачную чистоту вечернего воздуха. У нее было спокойное лицо и всепонимающий взгляд, тронутые сединой волосы, собранные на затылке, были сколоты серебряной с жемчугом пряжкой. Она любила платья с глубоким вырезом, выгодно подчеркивающим ее высокую шею и гордый подбородок. Граф с нежностью посмотрел на жену и подал ей руку. Они спустились с террасы в сад.

- Если хочешь знать, то это также самый длинный день лета, - сказал он. - Поэтому сегодня я сорвал самый большой цветок в саду, не цветок, а просто чудо. Он даст нам еще несколько дней. - По его лицу пробежала тень, и он невольно посмотрел на равнину. - С каждым днем они подходят все ближе.

Жена ободряюще улыбнулась и еще крепче прижала к себе его локоть.

Они знали, что сад умирает.

Спустя три дня, - хотя он и готовился к этому, но не хотелось верить, что это произойдет так скоро, - граф снова сошел к клумбе и сорвал еще один цветок.

На этот раз, взглянув на равнину, он убедился, как близко они подошли. Он даже слышал далекий гул толпы, отдельные голоса, возгласы и крики, но тут же поспешил успокоить себя - просто ему это показалось. К счастью, графиня играла Баха, и он был рад, что аккорды клавесина заглушают все остальные звуки.

Граф знал, что виллу от горизонта отделяют четыре пологих холма. Закатное солнце хорошо освещало своими лучами их вершины. Он дал себе зарок не считать, сколько их, но число было столь ничтожно, а значение холмов для определения расстояния столь велико, что он неотрывно думал об этом. Вот и сейчас он видел, как шеренги идущих спускаются по склону первого холма, чтоб исчезнуть в долине. За ними рекой текла плотная масса людей, и ее невидимый конец был где-то далеко за горизонтом. Он понимал, что им нет числа, и то, что ему кажется множеством, было лишь малой частью. Когда толпы преодолеют последний холм, они до краев заполнят равнину.

Его взгляд искал повозки, метательные машины, но медленно и неумолимо движущийся людской поток был сер и однороден, как застывшая лава. Не было ни знамен, ни штандартов, ни копьеносцев. Опустив головы, не поднимая глаз, толпа шла, не замечая неба над головой.

Граф Аксель поспешил к клумбе. Сорвав цветок, ярко вспыхнувший в его руке, он вернулся на террасу, чувствуя, как драгоценный цветок тает в его ладони. И вскоре на ней лежало маленькое, как жемчужина, ледяное зернышко. Когда он, наконец, взглянул на холмы, то с облегчением увидел, что толпа отступает, и тут же остро ощутил, как близок горизонт - всего лишь четвертый холм от виллы и первый на пути идущих.

Он ничего не сказал жене, когда, как обычно, они вышли на вечернюю прогулку в сад, но, угадав его состояние, она попыталась отвлечь его от мрачных мыслей.

- Посмотри, как красиво вокруг, Аксель! Сколько цветов в саду... - воскликнула она, легким жестом указывая на цветник.

Кивнув, он мысленно улыбнулся ее маленькой хитрости. Слова жены говорили о том, что она все понимает. Ведь на клумбе, там, где когда-то их было множество, осталось не более десяти цветков, и лишь три или четыре из них распустились полностью.

Они спустились к озеру. Тяжелый парчовый шлейф графини с тихим шелестом скользил по траве. Граф мучительно думал, какой из оставшихся цветков он сорвет в следующий раз. Неужели самый крупный? Он понимал, что пока не следует трогать бутоны. Но в таком случае удастся ли сберечь хотя бы один из больших цветков на тот последний, роковой день... Впрочем, это ничего уже не изменит. К тому же бутоны все равно не успеют распуститься.

Он вдруг подумал, что никогда в своей долгой жизни не видел, как распускаются цветы. Цветов в саду всегда было много, так же как и бутонов, но они, как ему казалось, никогда не спешили распускаться.

На мостике они с женой по привычке остановились, чтобы взглянуть на свое отражение в темном зеркале озера. Ротонда на берегу, глухая стена вокруг сада и вилла на пригорке - все это вселяло чувство безопасности и покоя. Равнина по ту сторону стены казалась дурным сном, который исчезнет, стоит только проснуться.

Граф обнял жену и привлек ее к себе, с горечью подумав, как редко бывал он нежен с нею в последнее время, хотя их союз всегда казался ему нескончаемым светлым праздником с того счастливого дня, когда он привез молодую жену в родовое поместье.

- Аксель, - вдруг произнесла изменившимся голосом графиня. - Позволь мне сорвать последний цветок... до того, как умрет сад.

Граф молча опустил голову в знак согласия.

Все последующие дни он срывал один за другим едва успевшие распуститься бутоны, но не трогал тот, что рос у самого края террасы. Он срывал цветы, не выбирая, иногда по два или три совсем крохотных бутона сразу, если считал, что это необходимо. Огромная масса тяжело двигающихся людей, оставив позади второй и третий перевалы, заслонила горизонт.

С террасы графу хорошо были видны первые неровные шеренги понуро бредущих людей. Они спускались в долину, чтобы потом преодолеть последнее препятствие - четвертый холм. Изредка до него долетали голоса, гневные выкрики, свист хлыстов. Разбитые повозки, вихляя и кренясь на ухабах, доставляли немало хлопот погонщикам. Присмотревшись повнимательней, граф понял, что люди не ведают, куда лежит их путь. Каждый шел по стопам впереди идущего, и, видимо, это и служило им компасом.

Вглядываясь вдаль, он вдруг с отчаянной надеждой поверил, что когда за первыми неровными шеренгами появятся из-за гребня основные колонны этого людского потока, они свернут, увлекая за собой остальных, обойдут виллу стороной, схлынут с равнины, как воды гигантского прилива.

Ожидая, когда выйдет на террасу жена, чтобы отправиться на прогулку, он мысленно прикидывал, на сколько минут способны задержать движение толпы два оставшихся на клумбе бутона. Обезглавленные стебли цветника стояли, не шелохнувшись. Сад утратил свои краски.

Утро следующего дня граф Аксель провел в библиотеке, укладывая в шкафы и опечатывая древние рукописи, медленно прошел по залу, где висели портреты предков, смахнул пыль с тяжелых золоченых рам, привел в порядок бумаги в письменном столе и лишь потом покинул библиотеку и запер дверь на ключ.

После полудня он постарался, чем мог, помочь жене, смахивавшей в гостиных пыль с ваз, бюстов и драпировок.

Солнце зашло за виллу, и они, пыльные и усталые, вдруг поняли, что за весь день не сказали друг другу ни слова. Когда его жена направилась в музыкальную гостиную, граф Аксель остановил ее:

- Сегодня вечером, мы вместе сорвем цветы, дорогая, - сказал он спокойным голосом. - Каждый по цветку.

Он быстро взглянул на холмы. Издалека доносился глухой гул движущейся массы людей, скрип колес, свист хлыстов. Они были совсем близко, не более чем в полумиле от поместья.

Граф быстро спустился в сад и сорвал бутон величиной не более сапфира в его перстне. Слабый свет сорванного цветка на какое-то мгновение приглушил гул и топот, но лишь на мгновенье, ибо он тут же возобновился. Стараясь не слышать его, Аксель обвел прощальным взглядом виллу, портик с шестью колоннами, лужайку, тени вековых деревьев на зеленой траве и серебряный диск озера, в котором отражался последний луч уходящего дня. Его взгляд задержался на мгновенье на мостике через озеро, где каждый вечер они с женой завершали свою прогулку...

- Аксель!

Гул толпы и грохот повозок сотрясали тихий вечерний воздух. Через стену перелетел камень и, упав на клумбу, сломал несколько хрупких цветочных стеблей. Словно спасаясь от нарастающего шума, графиня бросилась к мужу. Кусок черепицы, просвистев над их головами, со звоном разбил стекло оранжереи.

- О, Аксель!

Граф обнял жену и поправил слегка сбившийся галстук.

- Скорее, дорогая, надо сорвать последний цветок! - Он торопливо подвел жену к краю террасы. Графиня сорвала последний бутон и бережно спрятала его в ладонях. Гул и грохот смолкли, и Аксель успел окончательно овладеть собой. Вспыхнувший цветок осветил бледное лицо жены и ее полные испуга глаза.

- Постарайся сохранить его как можно дольше, родная, до последней искорки...

Они стояли, прижавшись друг к другу, графиня держала в ладонях умирающий цветок. Густая тьма надвигалась на них вместе с гулом приближающейся толпы.

От сокрушительных ударов в запертые ворота, казалось, содрогнулись стены прекрасной виллы. Когда последней искоркой блеснул угасающий цветок, графиня подняла руки и раскрыла ладони, словно выпускала на свободу невидимую птицу. Преодолев страх, она улыбнулась мужу светлой и прекрасной улыбкой, похожей на прощальный свет хрустального цветка.

- Аксель! - Она протянула мужу руки.

Неумолимо, как меч, опустилась тьма.

Тесня друг друга, с бранью и выкриками первые шеренги без труда преодолели уцелевшие еще остатки невысокой каменной стены и растеклись по некогда ухоженным подъездным аллеям, миновали высохшее озеро, на дне которого догнивали стволы деревьев и остатки мостика, брели через заросли сорняков, в которых исчезли садовые дорожки и резные каменные скамейки.

Развалины виллы не замедлили их движения. Поскольку ступени террасы и большая ее часть представляли собой груды щебня и пыли, авангард колонны устремился в обход пустого остова здания, предпочитая надежный простор обширной лужайки.

Однако один или два из наиболее любопытных не минули порушенных стен. Но развалины виллы не сохранили ничего, что могло бы вызвать у них интерес. Давно сгнили и рухнули двери и полы, в музыкальной гостиной от изрубленного в щепки клавесина осталось лишь несколько втоптанных в пыль клавиш, в библиотеке высились горы истлевших книг, безжалостно выброшенных из шкафов, в портретной галерее - остатки изрезанных полотен и разбитых золоченых рам.

Следующие за авангардом главные колонны двигались, не сворачивая, через все, что лежало на их пути. Тяжелой поступью, не поднимая глаз, они шли по дну мертвого озера, пыли и праху разрушенной террасы, по некогда прекрасным залам и гостиным, ища дверные проемы и проломы в станах, ведущие на север.

Лишь крохотный кусочек сада остался в стороне от этого всесокрушающего нашествия. У края террасы, между полуразрушенной баллюстрадой и остатками каменной стены, некогда ограждавшей поместье, темнели кусты терновника. Их густо переплетенные, в острых шипах ветви были опутаны ядовитыми стеблями белладонны. Возможно, поэтому толпа с опаской не приблизилась к ним, а может, с трудом преодолевавшим груды развалин людям было недосуг глядеть по сторонам. Сделай они это, возможно, кто-то и заметил бы в густых зарослях терновника две спокойно взиравшие на них из своего надежного укрытия каменные статуи, - высокого мужчины с бородой, в сюртуке со стоячим воротником и тростью в руке, и женщины в изысканных одеждах, чье прелестное лицо не тронули ни время, ни непогоды. В левой руке она держала розу с удивительно прозрачными, как бы светящимися лепестками.

Луч заходящего солнца, упав на куст, коснулся лепестков цветка, отбросивших свой розовый отблеск на лица статуй. И в это мгновенье могло показаться, что серый камень стал живой человеческой плотью.

Перевод Татьяны Шинкарь