Рукавицы за поясом

Источники свежих идей в литературе - раньше и сейчас.

Откуда берутся сюжеты? Много, много времени прошло с тех пор, как недоумевающий автор «Носа» задавал этот вопрос себе и читателям.

Из головы - ответ напрашивающийся. Отчасти это действительно так, но голова голове рознь, а сюжеты... Сюжеты порой настолько походят друг на дружку, что впору картинки по ним рисовать парные: «найдите восемь отличий».

И не найдут!

Умные люди давно посчитали - число фабульных линий ограничено. То ли десятком, то ли тремя, как считать. Ладно, щедро впишем число «сто». Получается, второй сотне книг не бывать? Или сюжет - еще не вся книга?

Поскольку книг явно больше сотни, выходит, не вся. Но в поисках свежей, незаношенной идеи, чего только не делает пишущий человек - и сны стенографирует, и сказки деревенские, кофий с водкой мешает, просто в потолок глядит, и еще, и еще, и еще...

А получается не всегда.

Битые сливки - вкусно. Битые сюжеты, битые фразы, битые слова вызывали зевоту и в восемнадцатом веке, и в девятнадцатом.

И тут - путешествия. Материки и океаны, джунгли, пампасы, племена диких, но гордых индейцев (австралийцев, гималайцев, африканцев). Фрегат «Паллада» открыл русскому писателю, а вслед и читателю, Японию. До чего интересно!

Особенную прелесть повествованию придавали примечания автора: «Я сам испытал приведенный способ сохранения патронов в воде. Полный патронташ находился на дне реки Замбези в течение полугода, и ни один заряд не испортился. Все припасы были использованы мною во время охоты на львов три года спустя», - поверял Луи Буссенар, и гимназисты списывали чудесный рецепт в особые тетрадочки - дневники будущих путешествий. Как я был разочарован, встретив у того же Буссенара пиявку размером с бочонок, мгновенно высасывающую кровь у лошади. Эта пиявка оказалась каплей никотина, доверие мое к отважным писателям-путешественникам было подорвано безвозвратно.

На смену землепроходцам пришла техника и наука. Электричество, химия, летательные аппараты, паровые машины, домны и металлургические комбинаты. Какой простор литературной мысли! Сотни и тысячи всевозможнейших механизмов бросали вызов мастерам высокохудожественного слова, и вызов был принят. Инженеры и изобретатели заполонили страницы, объясняя другу-читателю, что выйдет, если нажать тот или иной рычажок в агрегате профессора Х (характерная черта: машины носили имя создателя), и какая от этого польза будет всему земному человечеству либо трудящимся одной отдельно взятой страны.

От орудий производства перешли к возвеличиванию самого процесса труда: «Цемент» Гладкова долгое время был образцом производственного романа. Люди варили сталь и прокладывали великую колею; чем невыносимее были условия труда и жизни (труд обязательно стоял на первом месте, жизни же могло не быть и вовсе!), тем охотнее рвались на подобное производство бумажные герои. Р-р-романтика! Пользоваться плодами созидательного труда самим созидателям не предполагалось. Вот их детям, внукам - да, всенепременнейше. Своего рода апофеозом подобного рода литературы явился коллективный труд самых маститых, самых даровитых, самых достойных писателей, посвященный строительству Беломорско-Балтийского канала имени Не Поминаемого К Ночи. Написано топором, не вымарать...

Потом открылся Космос. И техника, и неведомые миры, и, главное, Они, Братья по Разуму. Раздолье! Один этих братьев видит зелеными гуманоидами, другой - синими, третий и вообще одноклеточными анаэробами. Писать, казалось, не переписать. Луна, Марс, Юпитер, далее - вплоть до Великой Черной Стены.

А потом появился Он. Компьютер. Из хитрой счетной машинки он быстро превратился и во вселенную, и в ее творца одновременно. Как и должно быть истинному демиургу. Преимущественно действие разворачивается либо на жестком диске, либо в ОЗУ, и тут, понятно, чем больше будет размер памяти, тем пространнее получится произведение, а листаж - услада литератора. Скупиться не след.

Но и космос, и компьютеры не освобождают писателя от необходимости выдумывать, скорее напротив. Представить мнимый мир и удержать это представление в голове на все время написания романа - дело серьезное и тяжелое. Поди, упомни титулы и стати персонажей: Джо Хельгович, кто он - белокурый широкоплечий баронет или кряжистый лысый шевалье? И потом, он ведь должен куда-то бежать, кого-то спасать, рубиться на мечах. Морока.

И тут явились компьютерные игры. Сбылась мечта. Рукавицы оказались на положенном месте. Смотришь в окно и пишешь, что видишь. Такая необыкновенная легкость овладевает организмом...

...Прожектора окончательно портили ночь, и без того светлую, траченую луной. Лучи то натыкались на тучи, рисуя круги и овалы, то уходили ввысь, в никуда. Из звезд виднелись самые яркие, виднелись скучно и некрасиво, мешали шатающиеся клинья света.

Воздушная оборона.

Хозяин отошел от окна, вернулся к столу с погасшей лампой. Перегорела. И кстати - не шла работа.

Подождем.

Хватит колготы, ловли блох, упований на соломинку. Да и нет такой соломинки, чтобы не себя спасти - страну. Державу! Не все поняли. Какую глупость, какую подлость всколыхнули эти дни! Лихорадочно, до пены у рта валят вину друг на друга, предлагают проекты нелепей нелепицы: отдать врагу Украину на сто лет! Распустить партию и Коминтерн! Ослиные дети! Ругательство показалось легковесным, и старик выматерился по-русски. Полегчало. Он даже улыбнулся, Кавалерист один чего стоит. Лошадок на танки посылать, надо же. Не так. Не так надо делать. Всех под ружье. И все. Не оставлять ни кирпича, враг должен захватывать только мертвецов и развалины, развалины и мертвецов. Ничего. С германцем совладаем.

Старик не обманывал себя, не успокаивал, просто знал - совладаем. Проигрывают начинающие, таковы правила, а начать удалось не ему. По струночке, по струночке народ ходит. Хотя, что за народ? Народишко! Зато покладист. Он давно понял - недовольных не ублажать нужно - уничтожать! И с толком - пусть после них останутся шахты, каналы, мосты.

Тихо сегодня. И в небе, и на земле. Все ходят на цыпочках. Прислушиваются, ждут. Боятся, что он боится. Это и хорошо, и плохо. Что боятся - хорошо. Правильно. Плохо, что допускают, что он может испугаться.

Разве он боится? Нет. Предполагать, что он боится, - все равно что предполагать, будто он толстовец, непротивленец, пацифист. Тогда почему он здесь, а не командует - там?

Он здесь потому, что, во-первых, этим он ограждает себя от паники. Паника страшнее и заразнее чумы.

Во-вторых, у него появилась возможность спокойно и трезво оценить ситуацию.

В-третьих, ему нужно разработать стратегию. Конкретную стратегию для конкретной ситуации. Он произнес вслух: «стратэгию», слово понравилось.

И, в-четвертых, он ждет.

Старик поморщился, поймав себя на том, что думает, словно доклад читает. Катехизисные приемы хороши когда? Катехизисные приемы хороши тогда, когда нужно вдолбить идею в чужую голову, малограмотную, а то и просто дурную. Сейчас нужно иначе. По-другому.

Лист бумаги на столе становился белее и белее.

Светает.

Старик снял колпачок с вечного пера и начал писать:

«Братья и сестры!»

И так четыреста страниц. За месяц.

Пишите, господа!