Закон Морли
АрхивМоя нейронная сеть неплохо наладилась распознавать типовые ситуации и предугадывать реакцию читателей. Она, например, уверенно определяет статистические характеристики потока писем, который должен пойти после такой колонки, как прошлая. Вокруг еще вполне достаточно отмороженных типов, для которых тридцать седьмой год, похоже, никогда не кончится. Сейчас потекут жалкие слова про публичное шельмование неугодных сотрудников, и всякое такое прочее.
Хорошее дело. Каждую "Компьютерру" выпускают как минимум шесть человек, каждый из которых на свой лад, не спрашивая меня, определяет, какой она выйдет в свет. Положим, я мог бы объявить себя атаманом, но ведь тогда пришлось бы руководить! Нет уж, я предпочитаю иметь дело с равными партнерами, каждый из которых сам понимает свои задачи и ответственность.
Так, в принципе, и есть: все участники процесса мотивируют себя самостоятельно, а результат получается гораздо лучше, чем если бы я диктовал, как ставить запятые и какой выдерживать интерлиньяж. Но почему же тогда все довольны, а я - нет? Что мне, больше всех надо?
В отличие от остальных, мой адрес электронной почты напечатан в конце каждой четвертой колонки. Поэтому все, кому не нравится, что перед "как" не всегда ставится запятая или что бумага блестит, мешая читать, пишут мне. Вот я и отдуваюсь за все это содружество независимых производственных единиц, сочиняю ответы, пунктуально готовлю критические письма для публикации в "Хвостах", короче, выступаю в роли пастыря священных и неприкосновенных коров, без кнута и пряника. И все чаще вспоминаю закон, открытый несколько лет назад Давидом Морли (David Morley).
Морли - это не Мерфи, хотя в московских объектно-ориентированных программистских кругах знаменит, пожалуй, даже больше того. Он один из тех неплохо устроенных в жизни американцев, кто в свое время просто взял и приехал в Москву, чтобы на месте разобраться, нельзя ли странную здешнюю ситуацию обратить на пользу своему делу. Прочтя и пересказав начальству известное количество россказней о безвинно погибающем здесь интеллектуальном потенциале, Морли выбил кое-какие деньги и задался целью заставить их работать в новой России.
Через три года, из которых год, не меньше, был прожит им в московских "высотках", Морли отчеканил формулу, объясняющую все туземные неприятности. У нас в Штатах, сказал он, доминирует идея добавления ценности (value adding). У вас в России все только и занимаются ее вычитанием (value subtracting).
Открытие далось Дэйву нелегко. Сейчас, гораздо ближе узнав народ США, я могу по достоинству оценить его интеллектуальный подвиг. Интересно, что раскручивал он проблему, начиная с простых (и особенно заметных на фоне тотальной инертности) проявлений нормального человеческого поведения. Например, он очень интересовался одиозными московскими бабульками, продающими у метро сигареты.
Когда-то бабульки доставляли сигареты в такие места, где в это время их было негде больше купить. Это повышало ценность их товара и давало им право на прибыль. Морли сделал что-то в этом роде: он принес деньги туда, где их не было, и где, как он полагал, их можно было использовать эффективнее. Так, поставив этот жестокий эксперимент на себе, простой американский доктор философии открыл закон, до которого не додумались все нобелевские лауреаты по экономике вместе взятые.
Современная экономика строится на свободном труде. Работнику, который мотивирует себя сам, не нужны мелочные системы поощрения и наказания. Он и не станет работать в таких условиях. Но куда направлены его собственные мотивации? Скажем, Митник, вне всякого сомнения, ставил себе задачи самостоятельно - а что толку?
Закон добавления ценности не принимался парламентами и не подписывался президентами. Он работает, будучи встроен в этику, в правила поведения людей. Стремление добавлять ценность, когда люди видят в этом смысл и оправдание своего бытия, создает удобную и эффективную среду. Лидер может спокойно идти вперед, делать то, что приносит прибыль, и верить, что остальные всеми силами будут поддерживать его.
В России другой универсальный рефлекс: увидел ценность - вычти. Этим занимается и милиционер, который обирает бабулек, и рабочий, который тащит с работы домой все, что плохо лежит, и красный бизнесмен, стремящийся захватить ресурс, чтобы эксплуатировать его на износ. Морли сталкивался с этим эффектом, главным образом, в одном его частном проявлении и даже придумал для его обозначения хитрое словечко, которое я переведу как "специализм" (Морли, будучи сыном врача, составил его на манер названия болезни и произвел от того же корня, что и "техника", - по-русски это не будет работать).
Примеры специализма я демонстрировал и в прошлой, и в этой колонке. Скажем, когда верстальщик, пытаясь скрыть фактуру картинки, делает ее неразборчивой, или создает цветовой эффект, из-за которого текст трудно читать, или подбирает рекламу под общий цвет полосы, он делает это не из лени или равнодушия, а руководствуясь высокими критериями и побуждениями. Аналогично, литредация считает, что любая грамматическая ошибка во вверенном ей тексте - грязное пятно на ее мундире.
Критикуя партнеров, сам я рассуждаю тоже как специалист, мотив которого - привлечь читателей и авторов, хотя это еще далеко не означает коммерческого успеха. Илья Хрупалов с Олегом Дмитриевым вполне могли бы мне возразить, что рекламодатели у нас пока судят об изданиях, главным образом, на глазок, причем, конечно, не читают их, а только пролистывают. Если полосы плохо смотрятся или в тексте бросаются в глаза грамматические ошибки, это может произвести плохое впечатление и погубить бизнес ни за чих собачий.
В Штатах случаются локальные эпидемии специализма. Еще сравнительно недавно им было поражено до двадцати процентов американских компьютерщиков. Сейчас заболеваемость пошла на убыль, хотя отдельные проявления пока встречаются. На другом берегу, в России, тем временем широко распространилось ощущение, что так жить нельзя, однако признать, что суть экономики в добавлении ценности, а значит - стоимости, пока очень мало кто готов. В лучшем случае эта идея проникает в сознание в извращенных формах (типа: надо что-то производить, хотя бы и себе в убыток).
Морли фильтровал московских программеров с упорством устрицы и все никак не мог добиться прироста ценности. Его элементарно никто не хотел слушать: все и без него знали, что им делать, чтобы потрясти заказчика своей крутизной. Деньги попросту проедались, не возвращая продукции, хоть сколько-нибудь окупающей затраты. К счастью, финансирование было невелико: по американским меркам - где-то на полголовы хорошего консультанта. Подозреваю, что в критических ситуациях Дэйв не раз ложился на амбразуру, за неделю сам делая то, чего не мог добиться от исполнителей в течение трех месяцев.
Заболевший специализмом при первых столкновениях с реальностью еще обижается, что его не ценят, а потом приходит к выводу, что мир непоправимо несправедлив и за настоящую работу здесь не платят. Зрелый специалист стойко переносит любые тяготы, лишь по крайней необходимости соглашаясь работать за деньги. Каждому российскому нанимателю хорошо знаком образ такого работника. Вроде, и занимается он чем-то полезным, но при этом как бы отсутствует, будучи поглощен неким своим настоящим, главным делом. Которое принципиально не является, и никогда не будет для него источником дохода.
Напоминаю мой новый адрес для конфиденциальной переписки:
