Мороз по коже

Архив

Мотоцикл, сверкая никелем, понесся на стену.

Зал охнул и перестал дышать.

Сейчас перепрыгнет, решил я, чувствуя, как холодеет спина и мурашки бегут по коже. Где-то спрятана катапульта, и сейчас он...

С коротким треском мотоцикл врезался в стену.

Сверкнула огненная вспышка. Куски битого кирпича, кувыркаясь и подпрыгивая, покатились по шоссе. Искореженные останки мотоцикла с жестяным стуком падали на траву.

Стало очень тихо. Над разрушенной стеной ветер нес пыль. Вдруг гора кирпича слабо зашевелилась, рассыпалась, и из нее выбрался мотоциклист. Вид его был ужасен! Брюки по колено были оборваны, рубашка разлезлась лохмотьями. Но был он живой! И без единой царапины!

Зал снова охнул и задышал.

- Дядя... - прошептал я. - Как же это, дядюшка?..

Вечером того же дня мы сидели втроем за дощатым столом во дворе дядиной дачи и лакомились самодельными теткиными пельменями. Тетка Марфа влюблено глядела на своего супруга, я глядел на нее и вспоминал увешанную портретами кинозвезд горницу, огромные цветные плакаты, на которых дядю в гриме главных героев сжигала на кострах святая инквизиция, сбрасывали со скал, топили с камнем на шее и в упор расстреливали из автоматов и пушек.

- Мне опять не повезло, - грустно сказал я. - Вечно ты что-то затеваешь, едва я уеду. И теперь, зачем тебе понадобилось лезть в кинематограф?

Дядя задумчиво почмокал губами и тихо промолвил:

- Любую идею, особенно если она нова и непривычна, следует довести до абсурда. Только тогда ею заинтересуются. Но я не супермен. Тс-с-с! - он приложил палец к губам и перешел на шепот. - Я - замороженный.

Я подавился пельменем и со страхом посмотрел на дядю.

- Я обещал тебе все объяснить, - сказал он. - Но, сперва ответь мне, как, по-твоему, будут вести себя живые существа, если их заморозить?

Дядя хитро посмотрел на меня. Я сидел и тупо думал, что никогда еще он не задавал глупых вопросов. Я напряг воображение, но ничего кроме мороженой рыбы на ум не приходило. А как ведет себя, к примеру, мороженый хек? Достаточно спокойно. На мотоциклах не ездит.

- Наверное, они будут мертвые, - неуверенно предположил я.

- А если их сильно, очень сильно заморозить? - настаивал дядя.

- Тогда они будут очень мертвые, - рассердился я. - Очень сильно мертвые!

- Господи, боже мой! - испуганно обронила тетушка.

- Ты не прав, - мягко возразил дядя. - Вернее, просто не в курсе. Как ты знаешь, я давно пытаюсь разобраться в информационных основах физических процессов. И, ты знаешь, оказалось, что понятие температуры можно строго описать в терминах прерываний вычислительного процесса. Иными словами, чем сильнее нагрето тело, тем больше оно требует "внимания" Вселенского компьютера. Тепловое движение частиц... Взаимодействия между ними... Все дело в экономии ресурсов, понимаешь? Я тут покопался немного в этих делах...

Меня аж потом прошибло, когда до меня дошло, в каких это "делах" копался дядя. Да будет проклят тот день, когда от нечего делать я объяснил ему, кто такие хакеры!

- Короче говоря, - продолжал дядя, - теперь Вселенная какое-то время мной интересоваться не будет. Я для нее - тело с нулевой температурой. Никаких внутренних процессов, что бы вокруг ни происходило.

Дядя умолк.

- Так ты теперь... Боже мой! Подвисшее приложение! Ты вечен, как ток сверхпроводимости! - вскричал я, замечая, как все более мрачным становится дядино лицо и грустнеет взгляд.

- Полагаю, что нет, - чуть слышно промолвил он. - Я ведь не хотел совсем поломать механизм прерываний... (Меня вторично окатило потом.) Через какое-то время я снова стану обычным, но в этот момент моя физическая температура действительно окажется близка к абсолютному нулю. Пока мое тело нагреется...

Я подавленно молчал.

- Тетя знает? - прошептал я пересохшими вдруг губами.

Дядя отрицательно покачал головой.

Я схватился за голову и бросился в дом. Инстинкт горожанина подсказывал бежать куда-то, звонить в "скорую", а может быть, в Академию наук и спасать непременно, неведомо как, но сохранить удивительный гений дядюшки.

Никуда я, впрочем, не побежал. Сон одолел меня, и я задремал в сером утреннем свете. Последней мыслью было: "а тетушка ничегошеньки не знает..."

Разбудил меня истошный теткин вопль.

За окном вовсю сияло солнце. Слышались чьи-то голоса, тявкали собаки. У соседей ругались. Холодея душой, я прислушался, не смея поверить в самое страшное.

В сенях громыхнуло ведро, взвыли половицы, и в спальню вбежала простоволосая Марфа. Без сил опустилась на табурет.

- Я думала он и вправду на рыбалку пошел, - тяжело переводя дух, стала жаловаться тетушка. - А он опять за свое! Снова посмешище из себя делать! В кино снимать начали, думала, солидней станет, а он... Срам какой!

- Где он?! - заорал я, вскакивая на ноги, ибо в словах тетки слышалось, что жив родственник неугомонный, а на остальное мне было плевать.

Когда я примчался на берег, там собралось уже довольно много народу. Растолкав зевак, я пробился к воде, и тут глазам моим предстало зрелище необыкновенное: метрах в тридцати от берега, чуть покачиваясь, плавала льдина. В центре ее, словно корабль в ледовом плену, стояла дядина лодка, заиндевевшая, вся в сосульках. В лодке сидел дядя в полосатой своей пижаме и силился высвободить вмерзшую в лед удочку.

Скинув одежду, я бросился в воду. Дядя был жив! Сознание этого грело меня и несло вперед.

Схватившись рукой за обледеневшее весло, я подтянулся и, эдаким тощим тюленем, заскользил по мокрой поверхности льдины. Дядя посинел от холода и мелко стучал зубами. Я буквально отодрал его от мерзлой скамьи и бесцеремонно столкнул в воду. На берегу горячо зааплодировали.

После холода льдины студеный утренний пруд был чем-то вроде домашней ванны. Дядя понемногу приходил в себя и, плывя по-собачьи, время от времени виновато поглядывал на меня.

- Понимаешь, - сказал он. - Хватило! Быстродействия, понимаешь, хватило! Не то бы... Нет, таки мощная штука - Космос! Произошло то, о чем я тебе говорил. Я перешел в обычное состояние, но Вселенная так быстро меня просчитала, что... я жив, как видишь, но образовал вокруг себя область холода и, представь себе, примерз!

- Срам какой, - сердито буркнул я, вспомнив слова тетушки, и вдруг вне себя от счастья бросился к дяде, прямо в воде целуя его знаменитую лысину.